Вдруг Хуоти увидел, как его поплавок качнулся, встал торчком и быстро пошел под воду. Хуоти не торопился вытаскивать удочку. Пусть заберет поглубже, тогда уж точно не сорвется. Поплавок не всплывал. Хуоти начал тянуть леску не рывком, а ровно и уверенно, как его учил дед. Сначала леска не поддавалась, и он уже подумал, что крючок зацепился за кувшинку или за корягу, но потом пошла и некоторое время шла так легко, словно на крючке ничего не было. Но вдруг леска опять натянулась, удилище задрожало и согнулось — и из воды показался большой окунь. Отчаянно трепыхаясь, он описал в воздухе дугу и, оборвав своей тяжестью леску, отлетел далеко в кусты. Хуоти бросился за окунем и ловко схватил его под жабры. Да, такие крупные окуни не так уж часто попадались на удочку на Вехкалампи, и Хуоти не удержался, чтобы не похвастаться. «Глянь-ка!» — крикнул он Ханнесу, показывая бившегося в руке огромного окуня.
Торопливо отцепив крючок, Хуоти связал оборванную леску и снова закинул удочку на то же место. Может, еще такой же клюнет?
Ханнес тоже забросил свою удочку возле коряги, только с другой стороны, и сразу же вытащил здоровенного окуня. Хуоти даже зло взяло. Но он ничего не стал говорить. Тем более, что у него снова клюнуло. И такой клев начался, что только успевай вытаскивать. За какие-нибудь полчаса Хуоти поймал больше десятка окуней и с десяток плотичек. А потом вдруг перестало клевать, как отрезало.
— Пойдем домой, — предложил Хуоти.
Ханнесу не хотелось уходить: на прутке у него висело меньше рыбы, чем у Хуоти. Но ждать уже было нечего, и он тоже стал сматывать удочку.
Хуоти забросил за спину прут с рыбой и начал продираться сквозь густые заросли к тропе, протоптанной скотом неподалеку от Вехкалампи. Ханнес шел следом.
Пройдя полверсты, ребята вышли к ручейку, за которым начиналась густая чаща. В темном и мрачном ельнике Хуоти невольно пошел быстрее. Каждый раз, когда он пересекал эту поросшую глухим лесом лощину, его охватывал непонятный страх. Но он не хотел показывать его перед Ханнесом.
— Тебе не страшно? — спросил Ханнес, стараясь не отстать от Хуоти.
— Нет… А чего бояться? — ответил Хуоти, словно не понимая.
— Лешего, — ответил Ханнес шепотом, чтобы леший не услышал, что его вспоминают.
— Да ведь никакого лешего нет, — возразил Хуоти не слишком уверенно.
— Как нет? А кто забрал корову Крикку-Карппы? Помнишь?
Позапрошлым летом в лесу потерялась корова Крикку-Карппы. Ее искали всей деревней чуть ли не две недели, но так и не нашли. Люди по-разному объясняли исчезновение коровы. Одни говорили, что это бог покарал Карппу за то, что он нарушил великий пост: дескать, впредь будет знать и не станет есть в пост молоко и масло. Так рассуждала и мать Хуоти. А старые люди полагали, что лес «упрятал» корову Карппы, то есть леший заманил ее к себе и съел. Отец же Хуоти объяснял все просто: корову, говорил он, задрал медведь или же она увязла где-нибудь в болоте в таком месте, что ее трудно найти. Объяснение отца показалось убедительным, и вера в лешего у Хуоти несколько поколебалась. Дома о лешем он вообще не думал. Но стоило ему оказаться в лесной чаще, ему начинало мерещиться какое-то черное двуногое страшилище с блестящими глазами, и он невольно прибавлял шаг. В лиственном лесу, где светло, и на открытых, поросших вереском местах Хуоти никогда не испытывал этого страха. Наоборот, белые стволы берез, гроздья рябины, сухой белесый мох, приятный запах можжевельника, щебетание птиц — все это наполняло душу какой-то легкостью и светом. Хотелось бегать по лесу, лазать на деревья, прятаться в кустах, кувыркаться на траве. А в корбе, в мрачном ельнике, совсем не то… Даже в самую ясную погоду в нем холодно и сыро, таинственно-темно. Огромные, покрытые лишаями вековые ели, темный, всегда сырой и топкий мох, гниющий валежник, от которого пахнет тленом и смертью… От всего этого на душе становится тяжело и тревожно, в памяти оживают рассказы о привидениях и злых духах.
Вот водяного Хуоти не боится. Чего его бояться? «Водяной в портках просторных…» В хорошую погоду он подгоняет окуней к крючку. А леший… И хотя Хуоти не очень-то верит в его существование, но все равно боится. Даже холодный пот на лбу выступил, когда Ханнес заговорил про него. «А если он есть, то наверняка живет в этой корбе», — подумал Хуоти и стал боязливо озираться. Но вокруг никого не было видно, ничего не слышно.
Хуоти пошел медленнее и ответил уверенным голосом:
— Нет никакого лешего. Это медведь съел корову Крикку-Карппы.
Ельник наконец кончился, и Ханнес замедлил шаг, облегченно перевел дыхание. Впереди светлел лиственный лес.
Мальчики вышли на небольшое болотце, усыпанное ярко-желтой морошкой. Хуоти и Ханнес на ходу срывали наиболее спелые ягоды. Они были такие сочно-сладкие, что даже губы слипались. От болота было уже рукой подать до берега залива, где юных рыболовов ждала лодка.
Чем ближе к деревне, тем реже становился лес, тем больше пней попадалось по обе стороны тропинки. Оказавшись в таком, тронутом человеческой рукой лесу, даже пришелец из чужих краев поймет, что до деревни осталось совсем недалеко, и ему сразу станет легче идти.
Сквозь редкий молодой ельник проглянули первые избы, а когда лес кончился, глазам открылся узкий залив лесного озера с деревней на противоположном берегу.
Это — родная деревня Хуоти, Пирттиярви.
Старинное селение Пирттиярви. Даже бабушка Хуоти, Кондраттова Мавра, самая древняя старуха в деревне, не помнила, кто и когда срубил первую избу на берегу озера Пирттиярви. Много лет прошло с той поры. Времена тогда были беспокойные. Не раз из-за рубежа приходили вороги, сжигали деревни и угоняли жителей. Однажды полонили Татьяну, красавицу карелку. Семь лет прожила Татьяна во дворце шведского короля. Любил и холил ее король, да не мила была Татьяне королевская ласка. Тосковала она по родным краям, по просторным водам и привольным ягодникам своей Карелии. А как до нее добраться? Однажды ночью, когда король пришел к Татьяне, была она так мила, так ласкала его, что король заснул. Тогда достала Татьяна спрятанный на груди острый нож и заколола его. Потом, забрав троих сыновей своих, которых родила от короля, убежала из дворца. Долго шли они по дремучим лесам, пока, наконец, не добрались до озера Пирттиярви, где и остались жить. Так рассказывало предание о возникновении деревни Пирттиярви.
Это предание бабушка слышала от своего покойного отца. Она знала много интересного о прошлом родной деревни, но кое-что уже успела и позабыть. Она даже не могла точно сказать, сколько ей лет. Когда ее спрашивали, она отвечала: «За сотню перевалило, а уж сколько — не помню».
Бабушка Мавра была человеком старого поколения. Верила в бога и усердно молилась ему, но в то же время почитала разных духов — лешего, водяного, домового; она знала все церковные праздники и соблюдала посты, но это не мешало ей помнить всякие заговоры и заклинания. А предания и руны, слышанные ею от покойного отца, она могла рассказывать без конца. Хуоти готов был слушать ее хоть весь вечер напролет. Бабушке это, конечно, нравилось, и поэтому Хуоти она любила больше всех из своих внуков.
Дедушка Хуоти, Кондратта Онтронен, умер позапрошлой осенью. Тягостным воспоминанием осталась в душе Хуоти смерть деда. Недели за две до своей кончины дедушка потерял рассудок: он ничего не ел, все лежал на печи, иногда приподнимался, садился и пытался исхудалой рукой ловить пробегающих по стене тараканов. В последние дни он стал что-то бормотать про себя и размахивать трясущимися руками, словно отгоняя кого-то от себя. «Беса отгоняет!» — шепнула бабушка и стала усердно креститься. Но и это не помогло. Тогда она рассердилась, схватила метлу, распахнула дверь в подполье и крикнула: «Сгиньте, проклятые твари подпольные, ваш отец под полом сам дух испускает!» Хуоти забился в дальний угол и дрожал от страха. Этот страх возвращался к нему каждый раз, как он вспоминал лихорадочно блестевшие глаза деда, отгонявшего бесов. Эти глаза вспоминались ему вечером в темной избе или когда он оказывался в таком месте, где случалось что-то особенное, связанное с именем дедушки. Одним из таких мест была так называемая Маврина могила — омут возле мыса Кивиниеми. Это было самое глубокое место на Пирттиярви. Осенью, а иногда и летом в холодную погоду, там ловили сетью окуней. Хуоти с отцом не раз ездил проверять сети, поставленные на этом омуте. Однажды отец рассказал ему, почему омут называют Мавриной могилой.
