— Для косианки, — тут же добавил он.

— Конечно, — не стал спорить я.

Версия о том, что Форпоста Ара предал свою метрополию, как-то не очень сочеталась с тем, что он передал свой Домашний Камень сюда на сохранение. Поэтому в самом Аре были распространены слухи о том, что камень предположительно был послан в качестве вызова и отказа от прежней клятвы, сопровождавшихся воображаемым принятием нового Домашнего Камня, которым их наградили косианцы. Понятное дело, что это вызвало ещё больший гнев в Аре, и теперь прежний Домашний Камень Форпоста Ара ежедневно на определённое время публично выставлялся напоказ. Это происходило на проспекте около Центральной Башни. Цель этого показа состояла в том, чтобы позволить гражданам Ара, если они того желали, выразить своё презрение этому камню, оскорбить его плевками, пинками и прочими действиями.

— Камень хорошо охраняют, — напомнил я.

Это мы установили сегодня утром. После этого мы прогулялись в переулок Рабских Борделей Людмиллы, неподалёку от которого находится инсула Ачиатэса. В саму инсулу я конечно не заходил, но задал пару наводящих вопросов поблизости он неё. Тех, кто меня интересовали, очевидно здесь больше не было. Причём я воздержался приставать с расспросами к очевидным бездельникам, ошивавшимся около инсулы. Вернувшись вместе с Марком и Фебой на это место позднее, я обнаружил там всё тех же людей. Не трудно было догадаться, что бездельниками они были мнимыми, и что занимались они вполне конкретным делом. Например, неподалёку от инсулы сидел уличный торговец, разложивший на покрывале всякую мелочёвку. Конечно, я не знал наверняка, был ли это один из тех, кто вёл наблюдение за домом, или нет. Впрочем, это для меня не имело особого значения. Обычно в таких случаях выставляются как минимум два человека, чтобы пока один держит наблюдение, другой мог бы доложить начальству о происшествии. Насколько я знал, пока ещё никто не знал о том, что я прибыл в окрестности Ара. Но я знал так же и то, что здесь хватало тех, кто мог бы опознать меня. В последний раз я побывал в Аре, доставив сюда письма регенту Гнею Лелиусу, переданные мне Дитрихом из Тарнбурга в Торкадино. А чуть позже мне пришлось доставлять сообщение уже от самого Гнея Лелиуса в Форпост Ара командующему его обороной Амилиану. Правда это сообщение оказалось поддельным и чуть не стоило мне жизни, поскольку идентифицировало меня как шпиона и врага представлявшего опасность для Ара. Хотя скорее я представлял угрозу для заговорщиков и их планов. Я до сих пор затруднялся ответить, был ли вовлечён в заговор сам регент. Я подозревал, что, скорее всего, нет. Зато, основываясь на информации, полученной мною в зимнем лагере армии Ара под Хольмеском, я знал имя одного из высокопоставленных предателей, как раз сейчас находившегося в городе. Им оказался генерал Серемидий с Тироса. Кроме того, секретная переписка, добытая мною ранее в Брундизиуме, и расшифрованная одним Игроком, дала мне, по крайней мере, ещё одно имя, женское. Ту женщину звали Талена, когда-то она была дочерью Марленуса из Ара, пока тот от неё не отрёкся. Но вот теперь, насколько я знаю, её авторитет в городе уверенно шёл в гору.

— Я отлично понимаю, — сказал Марк, — что камень под надёжной охраной.

— Тогда выкинь из головы свои безумные планы, — посоветовал я ему.

— Ни за что, — упёрся воин.

— У тебя нет шансов заполучать этот камень, — предупредил я.

— Кажется, Ты сам пришёл в Ар имея цель ещё менее осуществимую? — напомнил он мне, вынудив замолчать.

Феба, конечно, не понимала смысла нашей беседы, поскольку мы никогда не обсуждали при ней своих планов. В конце концов, она была простой рабыней, а таковых принять держать в неведении. Пусть они служат и ублажают. Большего от них не требуется.

— Ну что? — с улыбкой осведомился Марк.

Я не стал отвечать на его выпад. Перед моим глазами стояла женщина, теперь вдруг ставшая очень важной особой в Аре, к которой я когда-то давно имел неосторожность питать слабость. Ровно до того момента, пока эта тщеславная гордячка, полагая, что я превратился в беспомощного хромого калеку, не вылила на меня своё презрение и насмешки. Теперь я думал о ней только с точки зрения цепей. Конечно, получить её было практически невозможно. И всё же, тем или иным способом, несмотря на все трудности, я должен был получить её. Причём я даже не планировал оставлять её себе, скорее, в мои намерения входило в качестве жеста, просто избавиться от неё, подарив или продав как самую низкую из рабынь.

— Понятно, — кивнул Марк, заметив моё состояние.

— Господин? — окликнула его Феба, продолжая крутиться перед ним в своём наряде.

— Да, — признал мой друг, — Ты очень соблазнительно выглядишь.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила она, — за то, что дали мне одежду.

— За то, что позволил тебе её носить, — поправил её Марк.

— Да, Господин.

— По крайней мере, в течение, ена или двух, — ворчливо добавил он.

— Да, Господин! — засмеялась девушка.

— Тебе досталась изумительно красивая рабыня, Марк, — улыбнулся я.

Феба, покраснев от удовольствия, с благодарностью посмотрела на меня. Вот только Марк в ответ на моё замечание сердито зарычал и сжал кулаки. От меня не укрылось, что он боялся того, что мог бы начать питать слабость к своей невольнице. Юноша резко сдёрнул шнур со своего плеча.

— Я должна быть связана, Господин? — тут же спросила Феба, приблизившись к своему хозяину и держа скрещенные запястья перед собой.

Подобным образом, с изящной готовностью протягивая руки для связывания, рабыни часто выражают и демонстрируют свою покорность.

— Значит, тебе понравилась эта одежда? — осведомился Марк.

— Пользоваться которой, я могу иметь только пару енов, — улыбнулась девушка. — Да, Господин. О, да, мой Господин!

— Ты благодарна? — спросил он.

— Да, Господин, — признала Феба. — Рабыня благодарна, очень благодарна.

— Но ведь это мелочь, — заметил парень.

— Это — сокровище, — поспешила заверить его рабыня.

Я понимающе улыбнулся. Для неё, простой рабыни, такая маленькая вещица, по сути немногим более чем короткая тряпка, действительно была сокровищем.

— Надеюсь, Ты понимаешь, — поинтересовался мой друг, — что ношение этой туники может быть столь же легко запрещено тебе, как и было позволено?

— Да, Господин, — заверила его Феба.

— Ты хочешь продолжать носить её? — спросил рабыню Марк.

— Конечно, Господин! — воскликнула она.

— Значит, теперь у тебя есть дополнительный стимул для того, чтобы стремиться к тому, чтобы я был доволен тобой, — усмехнулся юноша.

— Да, Господин, — улыбнулась ему в ответ рабыня.

Одежды невольницы, как и многое другое, например, её диета, цепи, имя, причёска и так далее, является прерогативой её владельца. Его власть над рабыней безоговорочна и абсолютна. Феба, конечно, безоглядно любила Марка, как впрочем, и он её, несмотря на все свои заявления. С другой стороны, даже если бы она была, как это иногда случается ненавидимой рабыней ненавидимого хозяина, она всё равно должна была бы изо всех сил стремиться к тому, чтобы он оставался её полностью удовлетворён, во всех смыслах и со всем совершенством. Такова судьба гореанской рабыни.

— Надеюсь, Ты не думаешь, что я проявил слабость? — осведомился Марк.

— Нет, Господин! — поспешила заверить его девушка.

Было заметно, что он опять разрывается между любовью к ней, и ненавистью к острову Кос. Феба покорно протянула к нему скрещенные запястья, словно предлагая ему, связать их. Но юноша даже не пошевелился. Разумеется, шнур был приготовлен им вовсе не для этой цели, хотя, конечно, вполне мог послужить и для этого тоже.

Девушка робко разделила запястья и, не сводя с него озадаченных, полных любви глаз, призналась: — Я жажду быть приятной вам, мой Господин.

— Это подобает тебе, — кивнул Марк.

— Да, Господин, — прошептала она.

— Потому, что Ты — рабыня, — пояснил молодой воин.

— Ваша, — внезапно, затаив дыхание, добавила Феба. — Ваша рабыня!