— Мы теперь свободны! — выкрикнул один из выбежавших, швыряя свою остраку в бывшего регента.

Потом ещё несколько человек выскочили из толпы, попытавшись подобраться поближе к фигуре своего бывшего правителя, на таурентианцы отреагировали стремительно, тычками и ударами своих копий оттеснив их обратно.

Наконец, Гнея Лелиуса довели до переднего пандуса платформы. Многие в толпе, только теперь увидев его, заорали от ненависти. Там его поставили на колени, и дети, пристегнув цепи к заранее установленным по кругу кольцам, ушли. Тем, что несли стрекала разрешили в последний раз, к удовольствию толпы, ударить бывшего регента, после чего увели и их.

Звуки барабанов и труб, и прежде долетавшие до нас справа, теперь стали ближе и отчётливее.

— Смотрите! — указал какой-то горожанин в направлении Центральной Башни, из которой, только что появились генерал и его свита.

— Это — Серемидий и члены Высшего Совета! — воскликнул кто-то.

Серемидий, которого я не видел со времени Миния Хинрабия Тэнтиуса и Цернуса, вместе с другими, которые, насколько я понял, были членами Высшего Совета, прошествовали от ступеней Центральной Башни и поднялись на платформу.

— Он не в одеждах кающегося или просящего! — послышался чей-то радостный крик.

— Он в униформе! — подтвердил другой голос.

— Смотрите, — восторженно закричал ещё один. — Он при мече!

— Серемидий сохранил свой меч! — закричал какой-то мужчина, передавая эту новость тем, кто стоял дальше от платформы.

Это было встречено с большим воодушевлением и приветственными криками присутствующих.

Как только члены Высшего Совет заняли места на платформе, сам Серемидий спустился оттуда в сторону Центральной Башни и замер у подножия пандуса.

Наконец, звон сигнальных рельсов и колоколов начал стихать. Первыми прекратили звучать те, что были установлены в Центральной Башне, а затем дальше и дальше, пока не замолкли по всему городу. Однако это произошло слишком быстро, чтобы было следствием того, что звонари ориентировались на звук центральных колоколов, скорее им был подан некий сигнал, скорее всего, с Центральной Башни. Возможно это были флаги или огни, трудно сказать.

Люди в толпе начали удивлённо озираться.

Теперь, когда звон стих, на какое-то мгновение стали совершенно отчётливо слышны барабаны и трубы приближающихся косианцев. Но почти сразу стихли и они. Однако я нисколько не сомневался, что их колонны по-прежнему продолжают двигаться на север по проспекту Центральной Башни.

Затем Серемидий начал вновь подниматься по пандусу наверх платформы, на этот раз, сопровождая фигуру, одетую и скрытую под ослепительно белой вуалью. Фигура двигалась очень изящно, её голова была скромно опущена вниз, пальцы её левой руки опирались на ладонь Серемидия.

— Нет! Нет! — раздались протестующие крики в толпе, едва фигура оказалась на поверхности платформы. — Нет!

— Это — Талена! — заплакал какой-то мужчина.

Фигура, конечно, была одета в одежды сокрытия и скрыта под вуалью, но у меня не было никакого сомнения, что это действительно была Талена, в прошлом дочь Марленуса из Ара, Убара Убаров.

— Она не в перчатках! — закричал кто-то.

— Она босая! — воскликнул другой.

Марк резко обернулся и раздражённо посмотрел вниз на Фебу, вцепившуюся в его руку. Девушка немедленно опустила голову вниз. В другой раз, она бы ещё и на колени опустилась, но в такой давке её могли опрокинуть и просто затоптать. Феба в этот раз была одета в свою короткую рабскую тунику, которая, конечно, очень мало что скрывала из её очарования. Я окинул взглядом её обнажённые лодыжки, икры и бёдра. Кроме того, она была босой. Это полностью соответствовало ей, в конце концов, она была рабыней, а им редко предоставляют привилегию обуви. Мой взгляд поднялся выше, скользя по телу цепляющийся за Марка красотки. Да, она была необыкновенно привлекательна. Феба на мгновение подняла голову, но встретившись со мной глазами, снова быстро её опустила. Рабский кушак, высоко повязанный на ней, перекрещенный спереди, подчеркнул очарование её маленьких грудей. Можно было только порадоваться за Марка. Прекрасная ему досталась рабыня. А вот я оставался в одиночестве, так и не обзаведясь невольницей. Честно говоря, было даже немного жаль себя.

— Она вышла в одеждах кающейся или просящей! — тревожно крикнул ещё один горожанин.

— Нет, Талена! — послышались крики со всех сторон. — Нет, Талена! Не делай этого.

— Мы не позволим! — закричал мужчина.

— Только не наша Талена! — заплакала женщина.

— Как безобразна может быть толпа, — заметил Марк.

— Ар не стоит такой цены! — выкрикнул кто-то из толпы.

— Лучше предать город огню! — закричал другой.

— Давайте бороться! Давайте бороться! — послышались мужские крики.

Несколько мужчин выскочили из толпы на улицу, но на их пути встали таурентианцы державшие копья поперёк, изо всех сил пытаясь сдержать их порыв.

— Хорошо, — кивнул Марк. — Кажется, назревает бунт.

— Если так, — сказал я, — то давай выбираться отсюда.

— У меня будет шанс сунуть нож под рёбра кое-кому из этих товарищей, — зло прищурившись, заявил Марк.

— Фебу могут поранить, — намекнул я.

— Она — всего лишь рабыня, — пожал плечами Марк, но я видел, как он обхватил девушку руками, готовясь прорываться сквозь толпу.

— Подожди, — остановил я его, уже готового начать отступление.

Талена, стоявшая на верху платформы, протянула руки открытыми ладонями к толпе, и начала ими размахивать в жесте отрицания, даже как-то немного отчаянно.

Это не могло не заставить меня улыбнуться. Такое поведение с её стороны едва ли соответствовало достоинству предполагаемой дочери Убара, не говоря уже об одежде кающейся или умоляющейся.

— Она призывает нас успокоиться! — догадался какой-то мужчина.

— Она умоляет нас отступить, — заметил другой.

— Благородная Талена! — всхлипнул какой-то юнец.

Напиравшая толпа дрогнула, и люди с улицы начали один за другим возвращаться назад в толпу.

Теперь, когда толпа, смущенная и разделенная на фракции, казалось, стала более управляемой, Талена склонила голову и одновременно подняла руки ладонями вверх, в жесте смирения и благородства, призывая тем самым толпу сдать назад.

— Она не желает нашей помощи, — пришёл к выводу один из напиравших.

— Она боится, что мы можем пострадать из-за неё, — простонал другой.

На мой взгляд, это было весьма спорное утверждение. Если бы Талена, лично, внезапно, по своему собственному желанию не начала ясно, энергично и даже отчаянно сигнализировать толпе, то платформа, парк и проспект, возможно, заполнились бы разгневанными горожанами, полными намерения спасти её. Горстка гвардейцев была бы просто сметена, как листья ураганом.

— Не позволяйте ей сделать это, Серемидий! — послышался отчаянный крик из толпы.

— Защити Талену! — закричали срезу с нескольких сторон.

Но теперь уже Серемидий вытянул руки вперёд ладонями вниз, и спокойно поднял и опустил их несколько раз.

Толпа загудела тревожно и угрожающе.

— Талена собирается пожертвовать собой ради нас, ради города, ради Домашнего Камня! — заплакал мужчина стоявший рядом.

— Ей нельзя позволить сделать это, — заявил его сосед.

— Мы не дадим ей сделать это! — внезапно воскликнул другой горожанин.

— Давайте действовать! — призвал третий.

Толпа дрогнула и снова качнулась вперёд. Этот внезапный, пока ещё лёгкий нажим, свидетельствовал о новом начинающемся волнении. Таурентианцы, опять выставили вперёд древки копий, готовясь отжимать толпу назад.

Руки Серемидия продолжали двигаться вверх-вниз, призывая к терпению и спокойствию. Наконец, толпа снова затихла, но над площадью по-прежнему висело ощутимое напряжение. Сейчас было достаточно одной маленькой искры, чтобы вспыхнуло насилие. Я чувствовал, что люди в толпе по-прежнему близки к точке кипения. В таких ситуациях часто устанавливается некое неустойчивое равновесие, когда даже малейшего усилия, самого на вид незначительного стимула, слова, жеста, может хватить, чтобы вызвать внезапную, сокрушительную реакцию.