— Конечно, нет, — развёл я руками.

Мужчина вздрогнул.

— Некоторые люди боятся открыть глаза, — сказал я.

— Почему? — удивился Мило.

— Им сказали, что так делать неправильно.

— Но это — безумие, — заметил мой собеседник.

— Нет, — вздохнул я. — Это — мудрость со стороны тех, кто боится того, что другие смогут видеть.

Мило снова вздрогнул.

— Но, возможно, однажды они откроют глаза, — улыбнулся я.

— А теперь выбрось все мысли о таких местах из своей головы. — Ты теперь свободен. Тебе больше не требуется скрывать или отрицать свои чувства. Тебе больше нет нужды скрывать или отрицать твою мужественность.

— Я действительно свободен? — недоверчиво спросил мужчина.

— Да, — заверил его я, вручая бумаги, которые он бегло просмотрев, спрятал под тунику.

— Признаться, я даже не знаю, что мне делать и как мне быть, — смущённо признался свободный мужчина.

— Позволь твоим инстинктам и твоей крови подсказать тебе это, — посоветовал я. — Их сущность превыше той идеологической обработки, которой тебя подвергали.

— Я — мужчина, — с гордостью произнёс Мило.

— Это верно, — согласился я.

— Вы не побрезговали бы коснуться моей руки? — поинтересовался он.

— Я даже пожму её, — заверил его я, — в знак дружбы, и также в знак дружбы положу другую руку на твоё плечо. Можешь сделать то же самое и со мной, если пожелаешь.

И мы пожали руку друг другу правые руки, положив левые на плечи.

— Ты — мужчина, — сказал я. — И не бойся им быть.

— Я благодарен вам, — ответил Мило и добавил: — Сэр.

— Пустяки, — отмахнулся я, — Сэр.

— По-моему, для него было бы разумно, как можно скорее исчезнуть, — проворчал Марк. — Исходя из всего, что мы знаем об Аппании, он, скорее всего, уже раскаялся в своей неосмотрительности и возвращается со своими людьми.

Во взгляде смотревшей на Мило Лавинии читалось неподдельно страдание.

— Мне понравился твой «Луриус из Джада», — признался я актёру.

— Спасибо, — поблагодарил тот.

— А мне нет, — буркнул Марк.

— У Марка предвзятое отношение, — усмехнулся я.

— Но он тоже прав, — заметил Мило.

— О? — удивился я.

— Вот видишь? — бросил мне Марк.

— А мне понравилось, — сказал я.

— На самом деле я не актёр, — вздохнул мужчина.

— Почему? — полюбопытствовал я.

— Нет, — развёл он руками. — Актёр — от слова акт, и он должен быть готов к акту, к поступку, к действию. А я всего лишь играю самого себя под разными именами. И это — всё.

— Это тоже своего рода действие, — заметил я.

— Возможно, Вы правы, — вздохнул Мило.

— Конечно, я прав, — заверил его я.

— Вы — замечательный актёр, Господин! — воскликнула Лавиния, но тут же быстро опустила голову и съёжилась, опасаясь, что сейчас на неё обрушится удар.

— Ты назвала меня господином, — удивлённо сказал ей Мило.

Женщина несмело подняла голову.

— Это ей подобает, — пожал я плечами. — Ведь она — рабыня, а Ты — свободный мужчина.

Конечно, она заговорила без разрешения, но в данном случае, как мне показалось, это были рефлекторно вырвавшиеся слова, и с этим она ничего не могла поделать. Учитывая все обстоятельства, я решил пропустить это мимо ушей. Думаю, это не приведёт её к привычке к таким заблуждениям.

— Простите меня, Господин! — прошептала Лавиния, обращаясь ко мне.

— Ты можешь говорить, — кивнул я.

— Дело в том, как мне кажется, великий и прекрасный Мило — действительно удивительный актёр, — пояснила женщина. — Ведь суть не в том, чтобы выступать в тысяче ролей, и мы не смогли узнать его вошедшего в ту или иную роль. Важнее то, что он остаётся собой, играя тысячу ролей, и это именно его мы любим, его — великолепного самого по себе, а не его персонажей!

— Вот, — указал я Марку. — Видишь?

— Любим? — переспросил Мило, глядя на стоящую на коленях рабыню.

— Конечно, мое мнение — всего лишь мнение рабыни, — поспешила заверить его она, опуская голову вниз.

— Это верно, — не мог не признать я.

— Любишь? — снова спросил Мило, не сводя глаз с Лавинии.

— Да, Господин, — всхлипнула та, не поднимая головы.

— Подними голову, рабыню, — приказал я рабыне, и она послушно выполнила моё требование. — А теперь запрокинь голову, насколько сможешь.

Когда женщина сделала это, контуры её выпяченных грудей стали ещё соблазнительнее, а ошейник стал виден во всей красе.

— Она хорошенькая, не правда ли? — осведомился я.

— Она — красивая рабыня, — согласился Мило.

Слезы уязвимости и переполнявших её эмоций, навернулись на глаза Лавинии.

— Для Мило будет лучше поскорее уйти отсюда, — напомнил Марк.

— Ты прав, — признал я.

Лавиния затряслась от рыданий, но позу она изменить, конечно, не решилась.

— Всего несколько енов назад, — сказал Мило обращаясь ко мне, — мы оба принадлежали вам!

— Верно, — кивнул я.

— Тебе нужно уходить, — намекнул Марк, вызвав новый всплеск сдавливаемых рыданий Лавинии, которая затряслась всем телом, но смогла удержать позу.

— Признаться, — обратился ко мне Мило, — я охотно остался бы вашим рабом.

— Почему? — спросил я.

— В этом случае, я мог бы когда мне это было бы разрешено, — объяснил он, — иметь возможность смотреть на эту женщину.

— Ты находишь её интересной? — уточнил я.

— Конечно! — страстно воскликнул актёр.

— Тогда она твоя, — бросил я.

— Моя! — поражённо вскрикнул Мило.

— Конечно, — кивнул я. — Она — всего лишь рабыня, имущество, пустяк, безделица. Я отдаю её тебе. Вот ключ от её ошейника.

Я вложил ключ в его руку.

— Ты можешь изменить позу, — сообщил я рабыне.

Лавиния тут же бросилась на живот передо мной и, покрывая мои ноги слезами и поцелуями, запричитала:

— Спасибо! Спасибо, Господин!

— Твой новый господин там, — усмехнулся я и указал на Мило.

Не заставив просить себя дважды, рабыня быстро переползла к нему, и принялась целовать уже его ноги.

— Я люблю Вас, Господин! — всхлипывала она при этом. — Я люблю Вас!

Смущённый таким вниманием актёр, склонился над женщиной и довольно неловко попытался поднять её. Но оказалось, что она изо всех сил сопротивляется этому, в результате Мило смог дотянуть её только до колен. Правда, его успех оказался временным, и Лавиния, приведя своего нового хозяина в состояние изумления, снова нырнула вниз, припав губами к его ногам. Она смеялась и плакала.

— Я люблю Вас, Господин! — слышалось сквозь её приглушённые всхлипы. — Я люблю Вас! Я буду горячей, преданной и покорной! Я ваша! Я буду жить, ради того, чтобы Вы были довольны мною! Я буду жить, чтобы любить и служить вам! Я люблю вас, мой господин!

И она целовала своего мужчину снова и снова, покрывая поцелуями его стопы, лодыжки и бока икр. Наконец, немного успокоившись, рабыня робко подняла на него глаза, и трудно было не заметить сиявшую в них любовь.

— Я попытаюсь быть хорошей рабыней для вас, Господин! — пообещала она.

— Наверное, я должен освободить тебя! — растерянно сказал Мило.

— Нет! — внезапно в ужасе вскрикнула женщина.

— Нет? — ещё больше растерялся он.

— Нет! — повторила Лавиния. — Пожалуйста, не надо, Господин! Я слишком долго ждала моего рабства! Это — то, чего я желала и жаждала всю свою жизнь! Не забирайте у меня этого!

— Ничего не понимаю, — впав в ступор, проговорил мужчина.

— Я же не мужчина! — напомнила она. — Я — женщина! Я хочу любить и служить! Полностью, беспомощно, без сомнений, без ограничений, без меры! Я хочу, ничего у вас не прося, отдавать вам всё! Я хочу быть одержимой вами, быть вашей буквально, принадлежать вам по закону!

Кажется, Мило на некоторое время потерял дар речи.

— Моё рабство драгоценно для меня, — призналась рабыня. — Пожалуйста, Господин, не забирайте его у меня!

— Что я должен делать? — наконец, сумев выговорить, спросил он у меня.

Лавиния, стоявшая перед ним на коленях, и обнимавшая его ноги, тоже обернулась и сквозь слёзы умоляюще посмотрела на меня.