— Ты хочешь служить? — осведомился я.

— Да, — воскликнула она. — Да!

— Ты просишь позволить тебе служить? — уточнил я.

— Да, Господин, я прошу дать мне возможность служить вам, — сказала рабыня и жалобно попыталась дотянуться до меня своим животом.

Но я неподвижно полулежал рядом, рассматривая её.

— Пожалуйста, Господин, — попросила она.

Я не лишь улыбнулся в ответ на её мольбу.

— Я — всего лишь рабыня, — всхлипнула женщина. — И это Вы сделали это со мной! Теперь я — только ещё одна девка в ошейнике. Я беспомощна. Я принадлежу вам! Я ваша, и Вы можете делать с этим всё, что пожелаете! И я сделаю для вас всё что угодно! Я только прошу вас сжалиться надо мной!

— Я всего лишь проверил твои реакции, рабыня, — пояснил я.

— О, Господин! — заплакала она в расстройстве.

— Но я нашёл их удовлетворительными, — сообщил я ей.

— Спасибо, Господин, — простонала женщина.

— Едва лишь вызванные, — продолжил я, — они сразу стали непроизвольными, рефлекторными и неконтролируемыми.

— Да, Господин, — признала она.

— Такие реакции сильно поднимут твою ценность, — заметил я.

— Я рада, Господин, — всхлипнула рабыня.

— И, как мне кажется, они всё ещё вне твоего контроля, — улыбнулся я, окидывая её взглядом.

— Так и есть, Господин! — признала она, глядя на меня сквозь слёзы, стоявшие в её глазах.

Её тело снова начало беспорядочно двигаться и извиваться. Казалось, ей достаточно было одного моего взгляда, чтобы начать терять контроль над своим телом. Она возбудилась от того, и от меня это не укрылось, что просто находясь под глазами мужчины.

— Но, я надеюсь, — сказала женщина, немного успокоившись, — Вы уделили этому столько внимания не только для того, чтобы оценить природу и особенности моих рабских реакций?

— Нет, — признал я.

— Позвольте мне служить! Позвольте мне служить вам! — взмолилась она.

Я выжидающе смотрел на неё.

— Я прошу позволить мне служить вам, Господин! — прошептала рабыня, и в этот момент я вошёл в неё. — Мой Господи-и-ин!

То, что происходило потом, можно было бы назвать первым уроком модальности моего доминирования и моей власти над ней.

— Я отдаюсь вам, я ваша рабыня! — воскликнула она.

Потом я просто держал её дрожащее тело в своих руках, стараясь успокоить.

— Экстаз, экстаз, — тяжело дыша, выталкивала она из себя слова.

— Теперь Ты видишь, — улыбнулся я, — какие вовлечены в это ощущения.

— Это было невероятно, — простонала женщина.

— Ты только начала учиться чувствовать себя, — предупредил я её, и столкнувшись с пораженным взглядом, добавил: — Всё верно. Ты — пока ещё всего лишь новообращённая рабыня.

— Я испугалась, что могла умереть от этого, — призналась она.

— От этого не умирают, — заверил я её, — Поверь, рабыни могут выдержать и не такое.

Женщина счастливо засмеялась и прижалась ко мне.

— Рабыни и рабство существует уже тысячи лет, — улыбнулся я.

— И теперь к ним присоединилась ещё одна, — промурлыкала она.

— Это точно, — согласился с ней я.

Относительно этого у меня не было никаких сомнений.

— Я никогда не была столь счастлива за всю мою предыдущую жизнь, — заявила рабыня.

— Твои чувства не имеют никакого значения, — сказал я.

— Господин? — не поняла она.

— Это всего лишь чувства рабыни, — напомнил я.

— Да, Господин, — вздохнула женщина, а потом перевернулась на бок, положила голову мне на грудь и затихла.

— О, если бы свободные женщины могли бы осознать эти эмоции, — сказала она чуть позже, — они все бы бросили себя к ногам мужчин, умоляя об их ошейниках.

— Но они не могут понять их, — улыбнулся я. — Они же не рабыни.

— Уверяю вас, у меня было некоторое понимание этого, когда я ещё была свободной женщиной, — заявила рабыня.

— Нечто хотя бы отдалённо напоминавшее, то, что Ты понимаешь теперь? — уточнил я.

— Нет, Господин, — признала она. — Ничего общего с тем, что я знаю теперь!

— Вот это я и имел в виду, — кивнул я.

— Да, Господин, — вздохнула женщина.

— В основе любого понимания и знания лежит опыт, — пожал я плечами. — Таким образом, женщина не может полностью понять того, что значит быть рабыней, пока она по-настоящему не станет рабыней. Только став чьей-то собственностью, и, конечно, став объектом применения его плети, она фактически сможет изучить это состояние. Только стоя на коленях перед своим господином она почувствует, что такое радость, обязанности и страх.

— Это верно, Господин, — согласилась рабыня.

— Тогда становись на колени, — приказал я.

— Да, Господин, — радостно отозвалась она.

Я перевернулся на бок и, приподнявшись на локте, принялся разглядывать её.

— Я надеюсь, что господин остался доволен мною, — сказала рабыня.

— Я доволен, — заверил её я.

— Значит, рабыня тоже довольна, — прошептала она.

— Она ничего, симпатичная, — заметил Марк.

— У неё вся кожа до сих пор в пятнах, — проворчала Феба.

— Ну, она уже выглядит намного лучше, чем была ещё недавно, — усмехнулся я. — Не зря же мы накупили столько заживающих и увлажняющих кремов.

— И волосы у неё слишком короткие, — не унималась Феба.

— Это верно, — не мог не согласиться я.

Моя рабыня расстроено опустила голову.

— Но я согласна с тем, что она достаточно хороша, — добавила рабыня Марка, — для дешёвой девки.

— Спасибо, Госпожа, — наконец, отозвалась моя рабыня.

— За сколько Ты говоришь, тебя купили? — уточнила Феба.

— Ой, ну хватит уже, — раздражено бросил Марк.

Конечно, Феба отлично знала, сколько именно я заплатил за своё приобретение. На самом деле, она не находила себе места с того самого момента, как мы ввели ещё одну, закованную в наручники и взятую на поводок, рабыню к нам в комнату. И она не успокоилась до тех пор, пока, к своему огромному удовлетворению, не узнала как дёшево она нам досталась.

— Пять медных тарсков, Госпожа, — ответила женщина.

— А вот за меня, — гордо заявила Феба, — мой господин отдал сто золотых монет.

— Только это происходило при совершенно особых обстоятельствах, — напомнил я ей.

— Но именно эта сумма была заплачена! — возмутилась рабыня.

— Верно, — не стал спорить я.

Впрочем, весомость этого заявления Фебы по большей части не дошла до ума новой рабыни, поскольку у той было очень слабое понятие цен на женщин. В конце концов, она оказалась в собственности Аппания в силу постельных законов, и продажа на её счету была только одна, мне самому, да и то всего за несколько медных тарсков. Нет, она, конечно, осознавала, что сто монет золотом, это была невероятная сумма. Но, в некотором смысле, женщина стоит так много, или так мало, сколько готов за неё заплатить тот или иной покупатель. Если это интересно, то в целях сравнения можно упомянуть, что на обычных невольничьих рынках, цена превосходной женщины, подходящей, скажем, для пага-таверны колебалась бы между одним и тремя серебряными тарсками. На таком рынке, на мой профессиональный взгляд, Феба, скорее всего, ушла бы за два — два с половиной тарска серебром, в то время как другая женщина, если бы к тому времени её волосы отросли, а кожа восстановилась, стоила бы что-то около двух тарсков, серебряных, конечно.

— Госпожа очень красива, — признала моя рабыня.

Феба горделиво вскинула голову и пригладила волосы. Да она была более чем красива. Я, кстати, никогда этого не отрицал.

— Я даже представить себе не могла, что косианки могут быть такими красивыми, — вздохнув, добавила она.

С гневным криком Феба вскочила с места и, метнувшись к стене, сорвала с крюка стрекало. Развернувшись, зло сверкая глазами и подняв стрекало над головой, она бросилась к новой рабыне, которая испуганно вскрикнула, и съёжилась прикрыв голову руками. Но удар так и не упал на неё. Марк успел вовремя перехватить уже начавшее опускаться запястье Фебы. Его рабыня взвизгнула от боли, и стрекало выпало из её разжавшейся руки. Однако она не сводила злобного взгляда с новой рабыни.