— Хм, интересно, — хмыкнул мой господин, — этот памятник отмечает победу, к которой Рынок Семриса отношение имел очень косвенное. Здесь рассказывается история войны, которая имела место далеко на северо-западе, на реке Олни, между городами Порт Олни и Ти, за двести лет до формирования Саларианской Конфедерации. Тогда победил Ти. Эта скульптура — копия, оригинал, гораздо больше, и находится в Ти. Здесь его поставили, потому что во время той войны Рынок Семриса оказал большую услугу Ти, но только, как союзник по снабжению их армии.

— Как интересно, Господин, — воскликнула я.

— Большая часть того, что я тебе рассказал, написана на той памятной доске справа, — усмехнулся он.

— Да, Господин, — кивнула я.

Как раз я-то прочитать то, что там написано, не могла.

— Пошли, — приказал он и, звякнув цепью, дёрнул меня за поводок.

— Соблазнительная рабыня, — одобрительно заметил остановившийся рядом мужчина.

Я не знала, сказал он это обо мне или о какой-то другой девушке. Может быть и про меня. Та-тира оставляет скрытыми очень немногие из прелестей девушки. Я торопливо следовала за своим хозяином, стараясь, чтобы поводок не натягивался слишком сильно. Конечно, может я и ошибалась, но у меня складывалось ощущение, что большинство мужчин оценивающе смотрели на меня. Возможно, конечно, что они заметили, сдвоенную флейту на спине моего владельца. Если так, то они, скорее всего, бросили дополнительный пристальный взгляд и на меня, что было не больше чем оценкой обычного гореанина притягательности рабского мяса, при этом решая для себя, могло ли оно представлять интерес, чтобы последовать за нами.

— Здесь, — кивнул мой хозяин, останавливаясь в затенённом углу площади.

— Да, Господин, — облегченно вздохнула я, похоже, наш путь окончен.

Мы стояли около стены здания. В стену, приблизительно в футе от земли, было вмуровано пять рабских колец. Подобное не было чем-то необычным в гореанских общественных местах. Такие кольца предоставляют рабовладельцам удобство для привязывания своих рабынь.

Вокруг нас сразу собралось несколько мужчин. Я ослабила шнуры, державшие тюфяк на мне и, сбросив со спины, уложила его на землю. Развязав узлы, которые держали его свёрнутым в рулон, раскатала и расправила его, слева от самого ближнего рабского кольца. Потом я отвязала медную чашу от ошейника и установила её подле тюфяка. Мой владелец дважды пропустил свой конец поводка сквозь рабское кольцо и, пропустив через два звена цепи дужку замка, запер его на ключ. Теперь я была прикована цепью к рабскому кольцу. Опустившись на колени около чаши, я скромно склонила голову.

Гордон перекинул свою длинную сдвоенную флейту из-за спины на грудь. На мгновение он замер собираясь с духом.

Думаю, что любой на этой площади, должен был услышать эти звуки. Флейтист, около двух-трех минут, извлекал из своего инструмента нежные, сочные, мелодичные трели. В воздухе повисли чувственные манящие мелодии. Количество мужчин вокруг нас начало увеличиваться, а вскоре собралась небольшая толпа.

Я по-прежнему стояла на коленях, низко опустив голову, ожидая, когда мой хозяин решит, что толпа собралась достаточная. В памяти всплыла скульптура у входа на площадь, героические фигуры мужчин и коленопреклонённые женщины, несомненно, добыча у их ног. Вспомнился и барельеф, окружающий постамент памятника. Перед глазами встала фигура высокой Татрикс на её троне, в начале барельефа, а потом её же фигура, полностью одетая и в цепях, на коленях впереди процессии тех, кто пришёл просить о мире, принеся дань: животных, богатство, зерно и женщин. Я вспомнила и Татрикс с последней части барельефа, где она сидела подле победителя, наполовину раздетая, но в диадеме, украшая пир победителей, в то время как, нагие женщины её города подают еду и напитки, танцуют перед захватчиками. Да, я была возбуждена историей изображённой на постаменте. А ещё меня возбуждали, как рабыню, мужчины стоявшие около нас. В последнее время, в присутствии мужчин, иногда к моей тревоге и смущению, я чувствовал тепло, влагу и слабость внизу живота. Конечно, это было вполне допустимо для меня, ведь я была только рабыней. Те женщины на барельефе, вероятно, были свободными, по крайней мере, в то время. Однако у меня не было ни малейших сомнений в том, что их свобода окажется мимолетной, и вскоре они будут распределены между победителями, или отправлены на разные невольничьи рынки для извлечения прибыли. Признаться, мне показалась та история незавершённой. Меня интересовало, что случилось с Татрикс, оставил ли генерал женщину себе, возможно, держа её как нижайшую из своих собственных рабынь, или продал на дешёвом рынке. Но я сама была не свободной женщиной, а всего лишь рабыней. И я любила то освобождение, которое дал мне мой статус, позволив стать цельной женщиной.

И тут я различила мягкий, хорошо мне знакомый, водоворот мелодии. Грациозно поднявшись на ноги, я предстала перед мужчинами. Мне показалось, что я различила короткий сбой дыхания от предвкушения у некоторых из них. Однако ещё сильнее я почувствовала, что была для них всего лишь рабыней, прикованной цепью к кольцу.

В такт с игрой сдвоенной флейты оставшейся позади меня, я, скромно сняв Та-тиру, уронила её на землю.

— Ого! — восхищённо протянул один из зрителей.

— Изумительно, — выдохнул другой.

Я поправила цепь, уложив её между грудей. Дальше она опускалась на землю, где приличная часть её длины лежала горкой, затем поднимаясь к рабскому кольцу в стене. Конечно, такая длина цепи была подобрана намеренно. Немного подёргав поводок, я дала понять собравшимся мужчинам, что была надёжно посажена на цепь. Я знала, что это возбудит их не меньше, чем это возбуждало меня саму. Конечно, помимо психологических соображений, было и чисто практическое, чтобы сделать так. Я убедилась, что крепление оказалось точно впереди и по центру ошейника. Полусогнув колени, подняв руки над головой, прижав одно запястье к другому, я приняла начальную позицию танца.

Гордон позволил мне танцевать минуты четыре пять, ровно до того момента, когда мужчины готовы были обезуметь от своих потребностей. За отведённое мне время я успела исполнить для них то, что называют «движениями на полу». Трудно было не заметить, как сверкали их глаза. Вот такая она, власть танцовщицы.

С последними аккордами музыки, я встала перед ними на колени, отдав им почтение, как и положено рабыне.

— Я могу говорить, Господа? — спросил я, всё ещё стоя на коленях в позе земного поклона, но подняв голову к мужчинам.

— Да, — почти хором выкрикнули сразу несколько мужчин.

— У меня потребность в мужском прикосновении, — призналась я. — Я прошу мужчин о прикосновении. Кто-нибудь дотронется до меня?

Эти слова, которые меня научили говорить, были своего рода петицией рабыни, произносимой перед владельцами. Но, в тот момент я и правда была возбуждена. Я была рабыней, в окружении сильных, страстно желавших меня мужчин. Я действительно хотела их прикосновений, отчаянно хотела. Мой владелец, по-видимому, желая сохранить мои потребности при мне для клиентов, за всё время уделил мне сексуальное внимание лишь однажды, походя изнасиловав.

Я почувствовала, как меня подхватили за плечи, наполовину вздёрнув с колен, и нетерпеливо опрокинули спиной на тюфяк. Краем уха я услышала звон мелкой монетки, бит-тарска упавшего в медную чашу. Но меня уже ничто окружающее не волновало, я отчаянно и счастливо вцепилась в похотливого мужлана, навалившегося на меня! Что ещё в такой момент могло волновать горячую, открытую и возбуждённую рабыню?! К моему разочарованию он закончил со мной практически мгновенно. Опираясь на локти, я приподнялась, мутным взглядом окидывая толпу. Но долго осматриваться и ждать мне не пришлось, под звон следующей монеты я была схвачена, и отброшена назад на тюфяк. Мои глаза закрылись от удовольствия и благодарности.

Я ещё много раз служила сосудом для удовольствия мужчин в тот день, и ещё пять раз танцевала для них. Зачастую в своём танце я использовала цепь, иногда под музыку притворяясь, что боролась с ней. Это была борьба, в которой мне не суждено было победить. И словно не понимая этого, я обращалась к мужчинам, словно прося их объяснить мне её значение. И они делали это хриплыми возбуждёнными голосами. Иногда я использовала цепь, чтобы ласкать себя с тонкой возбуждающей нежностью, на которую моё тело, со стонами отвечало. Иногда я демонстрировала, какую власть эта цепь имеет надо мной, в танце показывая свою беспомощность перед её беспощадной строгостью. Иногда я, с благодарностью и влюблённым выражением на лице целовала и ласкала её звенья, изображая свою радость от того, что наконец оказалась на своём законном месте определённом мне природой. Есть очень много чего, что можно сделать с цепью. Как-то раз около нас на мгновение остановилась, проходившая мимо свободная женщина. Я не осмелилась встречаться с её глазами. Но, при этом я, ни на мгновение, не прервала своего танца. Возможно, я неосознанно попыталась показать ей, как одна женщина другой, какой желанной и прекрасной могла бы быть женщина, пусть даже непритязательная рабыня, особенно непритязательная рабыня. Она поспешно ушла, но я заметила, как дрожало её тело под скрывавшими её с головы до пят одеждами. Мне даже стало интересно, будет ли она, иногда вспоминая обо мне, также как и я, хотеть носить ошейник и так же, как и я двигаться перед мужчинами.