— Но хочу напомнить, что дисциплина в этом доме поддерживается строгая, — предупреди Хендоу, поднимая свою плеть.

— Да, Господин! — поспешно ответила я.

Действительно, не стоило забывать, что хотя у меня и могла быть некая ценность в коммерческом смысле, но в этом доме я была всего лишь рабыней.

— Ползи вниз по ступенькам, лицом держись ко мне, — приказал он, — встань на колени у основания возвышения.

Я послушно попятилась на указанное мне место. Встав на колени у подножия, я вдруг почувствовала себя необыкновенно маленькой перед ним, рабыней, стоящей на коленях перед ним, моим господином, оказавшимся так высоко надо мной на том большом стуле.

Из небольшого кисета, висевшего у него на поясе, он вынул крошечный предмет, сделанный из ткани, и смял его в своей огромной ладони в маленький комок. Я не знала, что это могло быть, но видела, что сминается оно очень легко.

Взмах руки, и этот комок быстро пролетев расстояние от него до меня, ударился в моё тело и упал на ковёр между моих коленей. Я растерянно переводила взгляд то на моего хозяина от на упавший предмет.

— Надень это, — велел Хендоу.

Я мгновенно подхватила предмет с пола, развернула и встряхнула его. Это была короткая рабская туника, с разрезами по обеим сторонам, высоко открывающим бёдра и узкими бретельками, практически шнурками. Какой же благодарностью светились мои глаза, когда я подняла взгляд на мужчину. Это была моя первая собственная одежда, которую мне позволили в этом мире. Безусловно, мне уже выдавали одеяла или покрывала, чтобы я могла завернувшись в них согреться, и периодически во время обучении, я наряжалась в различные костюмы, в основном, как мне кажется, для моих владельцев, чтобы те могли посмотреть, как я буду выглядеть, например в обычном или турианском камиске, или в откровенной одежде, предписанной для тачакской рабыни. Кроме того мне преподавали как правильно надевать и носить простые, типичные предметы одежды принятые для рабынь, такие как туники разных видов, та-тиры и тому подобное. Мне даже показывали завязывать рабский пояс таким способом, чтобы подчеркнуть и иногда больше чем прозрачно мою фигуру. А часть моего обучения была посвящена не столько тому, как следует носить одежду, сколько тому, как её следует снимать, вызывающе и изящно. Даже одеяла и полотенца, которые нам выдавали, по-видимому, главным образом для того, чтобы мы не замёрзли и, заболев, не нанесли им убыток, мы должны были удалять строго определенными способами, которые, с точки зрения мужчины, будут однозначно рассматриваться, как чрезвычайно чувственное обнажение.

Вспоминания, промелькнув перед моим мысленным взором, исчезли, пора было делать то, что мне приказали. Я набросила выданный мне предмет одежды на голову, пропустила руки сквозь лямки, и через мгновение ткань скользнула вниз, закрывая мой тело.

— Встань, — скомандовал Хендоу.

Со счастливым выражением на лице я вскочила на ноги, торопливо разглаживая предмет одежды, и скромно пытаясь натянуть его пониже на бёдра. Вот тут я, густо покраснев, и поняла, что чем сильнее я тяну подол вниз, тем лучше вставляю на показ все самые соблазнительные части своей фигуры.

— Повернись, — велел мой хозяин. — Теперь пройдись. Так, теперь возвращайся на место и встань передо мной.

Какой же счастливой я себя чувствовала, вновь оказавшись в одежде.

— Разве Ты не знаешь, как надо ходить? — осведомился мужчина.

— Простите меня Господин, — вздрогнула я, и прошлась снова, на этот раз как рабыня, величественно, расправив плечи, изящно и красиво, как женщина, принадлежавшая мужчинам.

Как земная женщина я никогда не посмела бы пройтись таким способом. Такие движения, вероятно, могут быть внесены в кодекс поведения, наряду с физической дистанцией между людьми. В гореанской культуре, кстати, как мне казалось, люди обычно вставали ближе друг другу, чем это было привычно для меня. Таким образом, для мужчин здесь было естественно, например, стоять вплотную с полуодетой рабыней, с отличие от того, как это сделал бы среднестатистический мужчина, общаясь с женщиной своего региона, где-нибудь, скажем, в Северной Европе на Земле. Более того, здешний мужчина обычно, не только встанет рядом, но ещё и привлечёт её к себе, взяв за руку. Конечно, последствия этой близости значительно минимизированы тем фактом, что рабыня зачастую стоит на коленях в присутствии свободного мужчины. Это вообще общепринято на Горе вставать на колени, оставаясь в нескольких шагах позади мужчины. Понятно, что такое коленопреклонённое положение символизирует неволю рабыни и её подчинение. Дистанция же служит трём главным целям. Прежде всего, она символизирует, разницу в социальном статусе, демонстрируя неполноценность рабыни по сравнению с её владельцем. Это ставит рабыню в положение, где она вся может быть видна, для удовольствия хозяина. Пространство между рабыней и свободным мужчиной должно быть таким, чтобы всплеск его желания, когда он возникнет, мог быть разрешён немедленно, или, что не менее вероятно, чтобы он был вызван. Это расценивается как особо важный момент, когда рабыня находится в присутствии мужчины, который не является её владельцем. Таким образом, что интересно, коленопреклонённая поза рабыни, иногда может служить некоей мерой безопасности для рабыни, хотя и весьма призрачной, которая может уменьшить до некоторой степени частоту, с которой она могла бы быть подвергнута несанкционированному насилию, живя в культуре, где принята такая межличностная близость. Одновременно, эта же самая мизерная мера защиты, конечно, ставит её в гораздо большую опасность от её настоящего владельца, поскольку тот, наблюдая за ней, разглядывая её красиво стоящую перед ним на коленях, также может остановиться на мысли о подходящей эксплуатации своего имущества. И как же в таком случае он должен использовать её? Что он должен сделать с ней, и что, в конце концов, сделает?! Безусловно, иногда он просто берёт её с почти рефлекторной похотью, как и когда, захочет. Она — его имущество. Главная же причина, почему рабыня встаёт на колени, конечно, кроме этих тонких и сложных соображений, состоит просто в том, что она — рабыня, и что это положение, соответственно, является наиболее подходящим для неё.

Я уже полюбила этот крохотный предмет одежды! Он стал первым, который у меня появился с тех пор, как я попала на Гор. Притом, что большая часть моего тела так и осталась обнажённой, мои ноги, бёдра с боков до талии, плечи, я всё равно любила это лёгкое платьице, пусть оно и оставило мало места полёту фантазии относительно форм моей фигуры. Зато я больше не была абсолютно голой, за исключением стального ошейника. Я немного поправила лямку на правом плече. Кстати, маленькие, нежные, округлые плечи женщины, наряду с остальными частями её тела, гореанские мужчины считают крайне провокационными. Кажется, они наслаждаются их видом и реагируют на них, возможно намного более бурно, чем многие из мужчин Земли на всю женщину целиком. Не сомневаюсь, что гореанин сочтёт возбуждающей любую часть женского тела, даже такую незначительную деталь как мочки её ушей. Возможно, это объясняет, по крайней мере, частично, то большое значение которое уделяется на Горе прокалыванию ушей, которое на Земле считается чем-то само собой разумеющимся. Для гореанина прокалывание уха женщины, является, чуть ли не синонимом её взятия, а одевание серёжек, выбранных господином, и украшение ими рабыни для своего удовольствия, рассматривается как акт власти и предъявлением прав собственности, ненамного менее существенным, чем её клеймение и заключение в ошейник. Свободные женщины, кстати, крайне редко, если когда-либо вообще, обнажают свои плечи. В глазах мужчины это может походить на предложение надеть на неё ошейник. «Если Ты раздета как рабыня, значит тебе следует быть рабыней», — так говорят на Горе. Само собой свободные женщины на Горе никогда не носят серьги любых типов, даже такие как клипсы. Серьги однозначно расцениваются как украшение пригодное только для рабынь, причём обычно для самых низких из рабынь. Что интересно, проколотые носы в таком свете не рассматриваются. Серёжку в носу даже носят свободные женщины некоторых народов, если не ошибаюсь, где-то далеко на юге, женщины Народа Фургонов, украшают ими себя, впрочем, наряду с рабынями этих народов. Короче говоря, гореанские мужчины, кажется, находят возбуждающей женщину целиком и каждую частицу её тела в отдельности. И ничего в этом нет удивительного, ведь плечи, например, переходят в восхитительные окружности грудей, также являющихся собственностью владельца женщины, а отсюда к талии и животу, к бёдрам и беспомощным нежным прелестям рабыни. А мочки ушей, между прочим, приводят к горлу, а отсюда, миновав по пути ошейник, к плечам, и так далее. Точно так же стопы переходят в лодыжки, а они в соблазнительно округленные икры, и дальше вверх в бёдра, чтобы снова остановиться в прекрасной нежности, открытого, горячего, беспомощного лона девушки. Для гореанского мужчины, в его интересе к женщине, нет ничего необычного в том, чтобы постепенно, поцелуями и нежной лаской покрыть всё её тело, постепенно приближая её к полной беспомощности. Нелегко избежать такого внимания и заботы, особенно, когда он просто приковал тебя цепью для своего удовольствия. Иногда Ты кричишь, прося его поспешить, умоляя его с каждой клеткой своего женского тела сделать это, но он, конечно, делает только то, и только так, как ему нравится, поскольку Ты принадлежишь ему, или у него есть право на твоё использование, ведь он — свободный мужчина, господин.