Так мы продлили свой ужин и весело кончили вечер.

Прямо оттуда поехали мы в Беневент, где хозяин,

Жаря нам чахлых дроздов, чуть и сам не сгорел от усердья,

Ибо, разлившись по кухне, огонь касался уж крыши.

Все мы, голодные гости и слуги все наши, в испуге

Бросились блюда снимать и тушить принялися. — Отсюда

Видны уж горы Апулии, мне столь знакомые горы!

Сушит горячий их ветер. Никак бы на них мы не влезли,

80 Если бы отдых не взяли на ближней к Тривику вилле;

Но и то не без слез от дыма камина, в котором

Сучья сырые с зелеными листьями вместе горели.

Здесь я обманщицу-девочку прождал, глупец, до полночи;

И, наконец, как лежал на спине, в таком положенье

Я неприметно заснул и во сне насладился любовью.

Двадцать четыре потом мы проехали мили — в повозке,

Чтобы прибыть в городок, которого даже и имя

В стих не вместишь; но узнают его по приметам:

Здесь продается простая вода, но хлеб превосходный,

90 Так что заботливый путник в запас нагружает им плечи;

Хлеб ведь в Канусии смешан с песком, а источника урна

Там небогата водой. Городок же этот основан

Был Диомедом самим. — Здесь мы с Варием грустно расстались.

Вот мы приехали в Рубы, устав от пути чрезвычайно, —

Длинной дорога была и испорчена сильно дождями.

День был наутро получше; но в Барий, рыбой обильный,

Хуже дорога пошла. За ним нас потешила вдоволь

Гнатия (город сей был раздраженными нимфами создан).

Здесь нас хотели уверить, что будто на праге священном

100 Ладан без пламени тает у них! Одному лишь Апелле

Иудею поверить тому, а не мне: я учился

Верить, что боги беспечно живут, и если природа

Чудное что производит, — не с неба они посылают!

Так в Брундисий окончился путь, и конец описанью.

САТИРА ШЕСТАЯ

Нет? Меценат, хоть никто из лидийцев[35] не равен с тобою

Знатностью рода — из всех, на пределах Этрурии живших, —

Ибо предки твои, по отцу и по матери, были

Многие в древнее время вожди легионов великих,

Нет! ты орлиный свой нос задирать перед теми не любишь,

Кто неизвестен, как я, сын раба, получившего волю!

Ты говоришь, что нет нужды тебе, от кого кто родился,

Лишь бы был сам благороден; что многие даже и прежде

Туллия[36], так же, как он, происшедши из низкого рода,

10 Жили, храня добродетель, и были без знатности чтимы;

Знаешь и то, что Левин, потомок Валерия, коим

Гордый Тарквиний был свергнут с царского трона и изгнан,

Римским народом всегда не более асса ценился,

Римским народом, которого суд и правдивость ты знаешь,

Этим безумным народом, который всегда недостойным

Почести рад расточать, без различия рабствуя славе,

Титлам и образам предков всегда без разбора дивится.

Что тут нам делать, далеким от низких его предрассудков!

Пусть же Левину бы он, а не Децию, новому родом,

20 Важные должности начал вверять; пусть я, как рожденный

Несвободным отцом, через цензора Аппия[37] был бы

Выгнан: и мне поделом, — чужую я кожу напялил!

Но ведь слава стремит за блестящей своей колесницей

Низкого рода людей, как и знатных. Что прибыли, Тиллий[38],

Что, сняв пурпур, опять ты надел и стал снова трибуном?

Только что нажил завистников ты, а ты их и не знал бы,

Если б остался простым гражданином, затем, что как скоро

Ноги обует у нас кто в сапожки, грудь в пурпур оденет,

Тотчас вопросы: «Кто он? от какого отца он родился?»

30 Точно как Барр, тот, который престранной болезнию болен,

Именно страстью красавцем прослыть, — куда ни пошел бы,

Как-то всегда он девицам умеет внушить любопытство

Все рассмотреть в нем: и стан, и стройную ногу, и зубы,

Даже и волосы; так между нами и тот, кто спасенье

Гражданам, Риму, империи, целой Италии, храмам

Наших богов обещал[39], — возбуждает заботу проведать,

Кто был отец у него и кто мать, не из низкого ль рода? ..

— Как же ты смеешь, сын Сира, раба, Дионисия, Дамы[40],

Граждан с Тарпейской скалы низвергать или Кадму[41] для казни

40 Их предавать? — «Но ведь Новий, товарищ мой, степенью целой

Ниже меня!» — Ну что он?—«Что был мой отец, он такой же!»

— Что же, иль думаешь ты, что сам ты Мессала иль Павел?

Этот ведь Новий зато, как ему попадутся навстречу

В форуме двести телег да хоть три погребенья, так крикнет,

Что и голос трубы заглушит: вот он и в почете.

Но обращусь на себя я! За что на меня нападают?

Нынче за то, что, быв сыном раба, получившего вольность,

Близок к тебе, Меценат; а прежде — за то, что трибуном

Был войсковым я и римский имел легион под началом.

50 В этом есть разница! Можно завидовать праву начальства,

Но не дружбе твоей, избирающих только достойных.

Я не скажу, чтоб случайному счастью я тем был обязан,

Нет! не случайность меня указала тебе, а Вергилий,

Муж превосходный, и Варий тебе обо мне рассказали.

В первый раз, как вошел я к тебе, я сказал два-три слова:

Робость безмолвная мне говорить пред тобою мешала.

Я не пустился в рассказ о себе, что высокого рода,

Что поля объезжаю свои на коне сатурейском[42];

Просто сказал я, кто я. Ты ответил мне тоже два слова,

60 Я и ушел. Ты меня через девять уж месяцев вспомнил;

Снова призвал и дружбой своей удостоил. Горжуся

Дружбою мужа, который достойных людей отличает

И не смотрит на род, а на жизнь и на чистое сердце.

Впрочем, природа дала мне с прямою душою иные

Тоже, как всем, недостатки; правда, немного, подобно

Пятнам на теле прекрасном. Но если ушел от упрека

В скупости, в подлости или же в низком, постыдном разврате,

Если я чист и невинен душой и друзьям драгоценен

(Можно за правду себя похвалить), я отцу тем обязан.

70 Беден он был и владел не обширным, но прибыльным полем,

К Флавию в школу, однако, меня не хотел посылать он,

В школу, куда сыновья благородные центурионов[43],

К левой подвесив руке пеналы и счетные доски,

Шли обучаться проценты по идам[44] считать и просрочку;

Но решился он мальчика в Рим отвезти, чтобы там он

Тем же учился наукам, которым у римлян и всадник

И сенатор своих обучают детей. Посмотревши

Платье мое и рабов провожатых, иной бы подумал,

Что расход на меня мне в наследство оставили предки.

80 Нет, сам отец мой всегда был при мне неподкупнейшим стражем;

Сам, при учителях, тут же сидел. — Что скажу я? Во мне он

Спас непорочность души, красоту добродетелей наших,

Спас от поступков меня и спас от мыслей бесчестных.

Он не боялся упрека, что некогда буду я то же,

Что он и сам был: публичный глашатай иль сборщик; что буду

Малую плату за труд получать. Я и тут не роптал бы.

Ныне ж за это ему воздаю похвалу я тем боле,

И тем боле ему благодарностью вечной обязан.

Нет! Покуда я смысл сохраню, сожалеть я не буду,

90 Что такого имел я отца, не скажу, как другие,