Кто б красноречие вынес его? Пускай уже лучше

Галлия примет тебя, чтоб тебе и за речи платили,

Или же Африка — мамка юристов прекрасноречивых.

150 Ты декламации учишь? Какая железная глотка,

Веттий, нужна, чтоб твой класс, наконец, уничтожил тираннов!

Сидя читается речь, а потом то же самое стоя

Ритору класс преподносит, и то же стихами поет он:

Теми же щами совсем убивают наставников бедных.

Что за оттенок да что за причина и корень вопроса,

Далее, где б усмотреть возможные стрелы ответов, —

Всем ведь желательно знать; а платить — никто не желает.

«Платы? Да разве я что изучил?» Иными словами,

Сам виноват ты, учитель, когда у аркадского парня

160 Сердце еще не взыграло, хотя бы он еженедельно

Бедную голову нам забивал «Ганнибалом» ужасным,

Что ни задумал бы он: устремиться ли после сраженья

В Каннах на Рим, или после дождей и гроз осторожно

Войско свое отвести, отсыревшее от непогоды.

Хочешь, побьюсь об заклад — и немедля наличными выдам,

Ежели парня отец столько раз его сможет прослушать.

То же все шесть или больше софистов кричат в один голос

И, побросавши вояк, занимаются подлинным делом:

С них уж довольно отрав да мужей этих неблагодарных

170 Или котлов, что слепым старикам возвращают здоровье.

Ритор в отставку уйдет, коль поступит по нашим советам,

Вступит на пестрый жизненный путь, от школьного мрака

В битву жизни сойдет: у него не погибнут деньжонки.

Раз он достанет себе тессеру[323] на выдачу хлеба.

Это ведь самый высокий доход для ритора. Спросишь,

Учит почем Хрисогон, почем Поллион[324] богатеев,

И от досады порвешь весь учебник речей Феодора.

Тысяч шестьсот стоит баня, да портик — еще подороже,

Где господину понежиться в дождик, не дожидаясь

180 Ясной погоды, носилки свои не забрызгавши грязью

(Так-то лучше блестят копыта нарядного мула).

Сзади — столовый зал, на больших нумидийских колоннах[325],

Высью своей собирает лучи заходящего солнца.

Сколько за дом? И сколько тому, кто умеет расставить

Кушанья, или тому, кто сладкое к пиру готовит?

Перед лицом этих трат полагают, что пары червонцев

Хватит вполне заплатить хотя бы Квинтилиану.

Сын для отца дешевле всего. «Откуда же столько

Квинтилиан имеет лесов?». Не надо примеров

190 Редкой удачи: кому повезет, тот мудр и прекрасен,

Красноречив; кому повезет — родовит, благороден

И, как сенатор, обут в сапоги с застежками лункой;

Раз повезло — он и великий оратор, искусный стрелок он,

Чудно поет (даже если охрип). Вся разница в том лишь,

Что за светила тебя с материнского лона приемлют,

Слыша твой первый крик рожденного только младенца.

Если захочет Судьба, ты из ритора консулом станешь;

Волею той же Судьбы ты не консул будешь, а ритор.

Хоть бы Вентидий — кто? Кто Туллий? Ими звезда лишь

200 Добрая правит да сила чудесная темного рока;

Рок дает царства рабам, доставляет пленным триумфы.

Впрочем, счастливец такой реже белой вороны бывает.

Многих сомненье берет в их пустой и бесплодной учебе:

Плохо свой кончили век Лисимах, Секунд Карринатский;

Видели вы бедняком[326], Афины, даже того, кто

С вас не имел ничего, кроме чаши холодной цикуты.

Пусть же, о боги, теням наших предков земля будет легкой,

Пусть благовонный шафран и весна пребывают в их урнах

В честь их желанья, чтоб место отца заступал лишь наставник.

210 Взрослый уже Ахиллес боялся розги, когда он

Пенью учился в родимых горах: он не стал бы смеяться

Даже теперь над хвостом кентавра, учителя пенья.

Нынче же ученики колотят Руфа и прочих, —

Руфа, которого все Цицероном — аллоброгом звали.

Кто же Келаду отдаст, Палемону ученому столько,

Сколько грамматика труд заслужил? А из этой

Мелочи (плата у них куда чем у риторов меньше!)

Кой-что откусит себе еще и дядька безмозглый,

Им выдающий, урежет себе. Палемон, уступи же,

220 Платы убыток стерпи, подобно тому торгашу, что

Продешевит простыни, одеяла дешевле уступит, —

Лишь бы совсем не пропала работа твоя среди ночи,

Труд спозаранку, когда не проснулись и мастеровые,

Те, что шерсть начинают чесать кривыми гребнями;

Только бы вонь от стольких лампад, сколько было мальчишек,

Зря не пропала, когда по ночам казался Гораций

Вовсе бесцветным и копотью весь покрывался Вергилий.

А для получки твоей ведь еще у трибунов дознанье

Нужно! Вот так и блюди суровой науки обычай,

230 Ибо учителя долг — языком в совершенстве владея,

Помнить историю всю и авторов литературных

Знать как свои пять пальцев всегда; и ежели спросят

Хоть по дороге в купальню иль в баню, кто у Анхиза

Мамкой была, как мачеху звать Анхемола, откуда

Родом она, — скажи; да сколько лет было Ацесту,

Сколько мехов сицилийских вин подарил он фригийцам;

Пусть, мол, наставник оформит рукой еще мягкий характер,

Лепит из воска лицо, как скульптор; пусть своей школе

Будет отцом, чтоб питомцы его не шалили позорно,

240 Не предавались порокам. Легко ль за руками мальчишек

Всех уследить, когда, наблудив, они прямо не смотрят?

Вот, мол, забота тебе. А кончится год, получай-ка,

Сколько за день собирает с толпы победитель из цирка.

САТИРА ВОСЬМАЯ

Что в родословных за толк? Что пользы, Понтик, считаться

Древних кровей, выставлять напоказ своих предков портреты[327] —

Эмилианов род, стоящих на колесницах,

Куриев жалких остатки, Корвина, что стер уже плечи,

Гальбу, совсем без ушей и вовсе лишенного носа?

Что из того, что в большущей таблице хвастливо укажешь

Ты на Корвина, сплетаясь на древе с иными ветвями,

Где потемнел уже конный начальник с диктатором вместе, —

Если порочишь ты Лепидов честь? К чему эти лица

10 Стольких вояк, если ты пред лицом Сципионов играешь

В кости всю ночь, засыпаешь же только с восходом денницы —

В час, когда эти вожди пробуждали знамена и лагерь?

Стоит ли, Фабий, — хоть ты Геркулесова рода потомок, —

Радоваться аллобро´гам, большим алтарем восхищаться,

Раз ты и жаден, и пуст, и слаб, как евганский ягненок?

С кожей изнеженной, пемзой катинской натертой[328], позоришь

Ты волосатых отцов и, точно преступник, бесчестишь

Весь свой несчастный род портретом своим недостойным.

Хоть твоя зала полна восковыми ликами предков, —

20 Знатности нету нигде, как только в доблести духа:

Нравом, характером будь иль Коссом[329], иль Друзом, иль Павлом,

Вот кого выставляй ты пред ликами собственных предков,

Вот кто, если ты консул, тебе вместо ликторов будут.

Выкажи прежде всего богатства души: заслужил ли

Праведность ты, за правду держась на словах и на деле?

Да? Так ты знатен. «Привет тебе, Лентул, привет тебе, Юний,

Кто б ты ни был, хоть крови другой, гражданин необычный,

Редкий муж, для родины всей предмет ликованья!» —

Так бы и крикнул, совсем как народ, обретя Озириса[330].