Нет монетки во рту, оплатить перевоз ему нечем.
Много других по ночам опасностей разнообразных:
Высятся крыши домов, и, сорвавшись с них, черепица
270 Голову всю разобьет! Постоянно из окон открытых
Вазы осколки летят и, всей тяжестью брякнувшись оземь,
Всю мостовую сорят. Всегда оставляй завещанье,
Идя на пир, коль ты не ленив и случайность предвидишь:
Ночью столько смертей грозит прохожему, сколько
Ты по дороге своей встречаешь отворенных окон;
Вот и молись потому, вознося плачевную просьбу,
Чтоб лишь помоями ты был облит из широкого таза.
Пьяный иной нахал, никого не избивший случайно.
Ночью казнится — не спит, как Пелид, скорбящий о друге,
280 То прикорнет он ничком, то на спину он повернется...
Как по-иному он мог бы заснуть? Бывают задиры,
Что лишь поссорившись спят; но хоть он по годам и строптивый
И подогрет вином, — опасается алой накидки,
Свиты богатых людей всегда сторонится невольно,
Встретив факелов строй и яркий медный светильник[273].
Мне же обычно луна освещает мой путь иль мерцанье
Жалкой светильни, которой фитиль я верчу, оправляю.
Я для буяна — ничто. Ты знаешь преддверие ссоры
(«Ссора», когда тебя бьют, а ты принимаешь удары!):
290 Он остановится, скажет: «Стой!» — и слушаться надо:
Что тебе делать, раз в бешенстве он и гораздо сильнее?
«Ты откуда, кричит, на каких бобах ты раздулся?
Уксус где пил, среди чьих сапог нажрался ты луку
Вместе с вареной бараньей губой?.. Чего же молчишь ты?
Ну, говори! А не то как пну тебя: все мне расскажешь!
Где ты торчишь? В какой мне искать тебя синагоге?»
Пробуешь ты отвечать или молча в сторонку отлынешь, —
Так или этак, тебя прибьют, а после со злости
Тяжбу затеют еще. Такова бедняков уж свобода:
300 Битый, он просит сам, в синяках весь, он умоляет,
Зубы хоть целы пока, отпустить его восвояси.
Впрочем, опасно не это одно: встречаются люди,
Грабить готовые в час, когда заперты двери и тихо
В лавках, закрытых на цепь и замкнутых крепким засовом.
Вдруг иной раз бандит поножовщину в Риме устроит —
Беглый с Помптинских болот, из сосновых лесов галлинарских,
Где, безопасность блюдя, охрану военную ставят:
Вот и бегут они в Рим, как будто бы на живодерню.
Где наковальню найдешь или горн, где цепей не ковали б?
310 Столько железа идет для оков, что, боишься, не хватит
Плуги простые ковать, железные бороны, грабли.
Счастливы были, скажу, далекие пращуры наши
В те времена, когда Рим, под властью царей, при трибунах
Только одну лишь темницу имел и не требовал больше.
Много причин и других я бы мог привести для отъезда,
Но уже ехать пора: повозка ждет; вечереет;
Знаки своим бичом давно подает мне возница...
Помни о нас, прощай! Всякий раз, как будешь из Рима
Ты поспешать в родной свой Аквин, где ждет тебя отдых,
320 Ты и меня прихвати из Кум к Гельвинской Церере,
К вашей Диане. Приду я, послушать готовый сатиры,
Коль не гнушаешься мной, на прохладные нивы Аквина».
САТИРА ЧЕТВЕРТАЯ
Снова Криспин — и его нередко еще призову я
Роль исполнять: чудовище он, ни одна добродетель
Не искупает пороков его и больного распутства;
Только в разврате он храбр, незамужних лишь он презирает.
Ну, так не важно, на длинном ли поле гоняет коней он,
Или раскидисты тени тех рощ, куда его носят,
Сколько домов он купил и соседних с базаром участков:
Счастлив не будет злодей, а несчастнее всех нечестивец
И совратитель, с которым недавно лежала весталка,
10 Должная заживо быть погребенной за девства потерю.
Скажем сперва о пустячных делах... И, однако, другой кто
Так поступи, как Криспин, — его нравов судья[274] осудил бы;
То, что позорно для честных — для Тития, Сея, — Криспину
Было как будто к лицу: отвратительней всех преступлений
Гнусная личность его... Он купил за шесть тысяч барвену:
Как говорят о той рыбе любители преувеличить,
Каждый фунт у нее сестерциев тысячу стоил.
Замысел ловкий хвалю, если он подношеньем барвены
Первое место схватил в завещанье бездетного старца;
20 Тоньше расчет, если он отослал ее важной подруге —
Той, что в закрытых носилках с широкими окнами носят.
Нет, ничуть не бывало: он рыбу купил для себя лишь.
Видим дела, коих жалкий и честный Апиций не делал.
Так чешую эту ценишь, Криспин, ты, что был подпоясан
Нильским родным тростником, — неужели? Пожалуй, дешевле
Стоит рыбак, чем рыба твоя. В провинции столько
Стоят поля; апулийцы дешевле еще продают их.
Что же за блюда тогда проглатывал сам император,
Можно представить себе, когда столько сестерциев — долю
30 Малую, взятую с края стола за скромным обедом, —
Слопал рыгающий шут средь вельможей Великой Палаты!
Нынче он первый из всадников, раньше же он громогласно
Вел мелочную торговлю родимой сомовиной нильской.
О Каллиопа, начни!.. Но лучше — сиди: тут не надо
Петь, — говорится о правде. Пиэрии девы, гласите!
Пусть мне послужит на пользу, что девами вас называю.
Наполовину задушенный мир терзался последним
Флавием. Рим пресмыкался пред лысоголовым Нероном...
Камбала как-то попалась морская громадных размеров,
40 Около храма Венеры, что выше дорийской Анконы;
Рыба заполнила сеть — и запуталась в ней наподобье
Льдом меотийским покрытых тунцов (пока лед не растает),
После ж несомых на устье бурливого Черного моря,
Вялых от спячки и жирными ставших от долгих морозов.
Диво такое хозяин челна и сетей обрекает
Первосвященнику[275]: кто ж бы посмел продавать это чудо
Или купить, когда берег — и тот был доносчиков полон.
Сыщики, скрытые в травах прибрежных, затеяли б дело
С тем рыбаком беззащитным; не совестно было б сказать им,
50 Что, дескать, беглая рыба была и долго кормилась
В цезаревых садках, удалось ускользнуть ей оттуда, —
Значит, к хозяину прежнему ей надлежит и вернуться.
Если мы в чем-либо верим Палфурию иль Армиллату, —
Все, что найдется в морях красивого, видного, — это
Фиска предмет, где ни плавал бы он. Чем камбалу бросить —
Лучше ее подарить. Ведь уже уступала морозам
Вредная осень, стихала больных лихорадка, и всюду
Выла уродка-зима, сохраняя свежей добычу.
Впрочем, рыбак спешит, будто Австр его подгоняет:
60 Вот и озера внизу, где — хотя и разрушена — Альба
Племя из Трои хранит и Весту Меньшую; на время
Путь загорожен при входе ему удивленным народом;
Вот расступилась толпа, открываются двери на легких
Петлях; сенаторы ждут и смотрят, как рыбу проносят —
Прямо к Атриду. «Прими подношение, — молвит пиценец. —
Слишком она велика для других очагов. Именинник
Будь же сегодня; скорей облегчи свой желудок от пищи,
Камбалу кушай, — она для тебя сохранилась такая,
Даже поймалась сама». Открытая лесть! И, однако,
70 Царь приосанился: есть ли такое, чему не поверит
Власть богоравных людей, если их осыпают хвалами?
Блюда вот нету для рыбы такой; тогда созывают
На совещанье всех вельмож, ненавистных владыке,
Лица которых бледнели от этой великой, но жалкой
Дружбы царя. По крику Либурна: «Бегите, воссел уж!» —
Первым спешит, захвативши накидку, Пегас[276], что недавно
