Ежели праздничный день с годовым оборотом приходит,
Или в усталости, или тогда, наконец, как с годами
Тело слабеет и требует больших о нем попечений.
Ты же, который, когда был и молод и крепок, заране
К неге себя приучал, чем себя ты понежишь, как хворость
Или тяжелая старость потребует сил подкрепленья?
Мясо кабанье с душком хвалили древние люди
90 Не потому, что у них обонянья не было вовсе,
Но в рассужденье того, что лучше уже початое
Позднему гостю сберечь, чем хозяину свежим наесться.
О, когда б я родился во время тех старых героев!
Если желаешь ты славы, которая слуху тщеславных
Сладостней песен, то верь мне, что рыбы и блюда большие
Только послужат к стыду твоему, к разоренью! Вдобавок
Дядю рассердишь, соседи тебя взненавидят. Ты будешь
Смерти желать, но не на что будет купить и веревки!
«Это, ты скажешь, идет не ко мне: я не Травзий! Имений
100 И доходов моих для троих царей бы достало!»
— Ежели так, то зачем ты излишек не тратишь на пользу?
Если богат ты, зачем же есть в бедности, честные люди?
И для чего же богов разрушаются древние храмы?
И для чего ты, негодный, хоть малую часть из сокровищ,
Что накопил ты себе, не приносишь отечеству в жертву?
Или, ты думаешь, счастье тебе одному не изменит?
Время придет, что и ты для врагов посмешищем станешь.
Кто в переменах судьбы понадеяться может на твердость?
Тот кто умел покорить и тела привычки и гордость
110 Или кто, малым доволен, на будущность мало надеясь,
Мог, как мудрец, быть готовым к войне в продолжение мира.
Верьте мне: мальчиком бывши еще, знавал я Офелла!
Нынче бедняк[91], и тогда он, при целом именье, не шире
Жил, чем теперь. На своем, для других отмежеванном, поле
Он и доныне с детьми и со стадом живет, как наемщик.
«Нет, никогда, — говорил он, — по будням не ел я другого,
Кроме простых овощей и куска прокопченной свинины!
Если же изредка гость приходил иль в свободное время
Добрый сосед навещал, особливо в ненастную пору,
120 Я не столичною рыбою их угощал, но домашним
Или цыпленком, или козленком. Кисть винограда,
Крупные фиги, орехи — вот что мой стол украшало.
В мирной игре между нас проигравший пил лишнюю чарку
Или, в честь доброй Цереры, чтоб выше взрастали колосья
Наших полей, мы заботы чела вином прогоняли.
Пусть же Фортуна враждует и новые бури воздвигнет!
Что ей похитить у нас? Скажите, мои домочадцы,
Меньше ль счастливо мы жили с тех пор, как у нас поселенец
Новый явился? Ни мне, ни ему, ни другому природа
130 Ведь не назначила вечно владеть! Он нас выгнал, его же
Если не ябеда, то расточительность тоже прогонят,
Или наследник, его переживший, владенье присвоит.
Нынче землица Умбрена, прежде землица Офелла,
Но, по правде, ничья, а давалась в именье на время
Прежде Офеллу, а после другим. Сохраняйте же бодрость!
С твердой душою встречайте судьбы враждебной удары!»
САТИРА ТРЕТЬЯ
[92]
Редко ты пишешь! Едва ли четырежды в год ты пергамент
В руки возьмешь! Лишь только наткал и опять распускаешь,
Caм недоволен собой, что вино и сонливость мешают
Славы достойный труд совершить. Что из этого выйдет?
Что ж ты на дни сатурналий[93] сюда убежал? Напиши же
Здесь, протрезвись, что-нибудь, ожиданий достойное наших!
Что? Ничего? Так напрасно ж перо обвинять и напрасно
Бедные стены, созданные гневом богов и поэтов!
Мы по лицу твоему от тебя превосходного много
10 Ждали, когда ты под сельскую теплую кровлю сокрылся.
Ты для чего же привез с собою Платона с Менандром?
Что же взял в свиту свою Евполида и с ним Архилоха?
Хочешь ли зависть ты тем усмирить, что возьмешь у достоинств?
Нет, лишь презренье одно наживешь! Отбрось же ты леность,
Эту сирену свою, иль и то, что и лучшею жизнью
Ты приобрел, потеряешь опять!
Гораций
Да даруют же боги
Все и богини тебе, Дамасипп, брадобрея[94] за этот
Столь полезный совет! Но как я тебе столь известен?
Дамасипп
С той поры, как попал я у среднего Януса[95] на мель,
20 Я, оставив свои все дела, занимаюсь чужими.
Прежде любил я исследовать бронзу лохани, в которой
Ноги мыл хитрый Сизиф[96], разбирал, где заметна в ваянье
Слабость резца, где металл отлился неудачно и грубо,
Знал я, что статуя стоит, в сто тысяч ее оценяя;
Дом ли, сады покупать, — в том со мною никто не равнялся,
Так что меня при продажах любимцем Меркурия звали.
Гораций
Это я знаю. Дивлюсь, как от этого ты исцелился!
Дамасипп
Так, как случается это всегда, что всякая новость
Выгонит старое. Крови прилив к голове или к боку
30 Вдруг обратится к груди. Иной летаргией был болен;
Смотришь — врача своего на кулачный уж бой вызывает!
Гораций
Лишь бы меня не касалось; с другими — будь что угодно!
Дамасипп
Друг, понапрасну не льстись! Все глупцы, да и сам ты безумен,
Если нам правду Стертиний твердил. От него я науку
Превосходную принял тогда, как меня убедил он
Мудрую эту браду себе отрастить в утешенье
И от моста Фабриция[97] в мире домой воротиться;
Ибо, когда я, в упадке всех дел, с головою покрытой
Броситься в волны хотел, он стоял уж по правую руку.
_____
40 Ты берегись недостойного дела! — вскричал он. — Ты мучим
Ложным стыдом, ты боишься безумным прослыть меж безумцев!
Но рассмотрим, во-первых: что есть безумие? Если
Ты лишь безумен один, я ни слова! Пусть смертью отважной
Кончишь ты жизнь. Но если кого лишь слепое незнанье
Зла и добра побуждает к тому, то Хрисипп и вся школа
Прямо того почитают безумцем. Под правило это
Все и цари и народы подходят, кроме лишь мудрых.
Слушай же: я объясню, почему те, которым безумцем
Кажешься ты, все и сами не менее тоже безумны.
50 Если два путника, идучи лесом, в нем заблудятся,
Этот с дороги собьется направо, а этот налево, —
Оба блуждают они, но только по разным дорогам,
Оба безумны они, хотя над тобой и смеются.
Верь мне: с хвостом и они[98]. Бояться, где вовсе нет страха, —
Это безумие точно такое ж, как если б кто начал
В поле открытом кричать, что река преграждает дорогу
Или огонь. А противная крайность есть тоже безумство,
Только другое — в пучину реки или в пламя бросаться,
Как ни кричали б и мать, и сестра, и отец, и супруга:
60 «Здесь глубочайшая бездна, скала, берегися, несчастный!»
Нет, он не слышит, безумный, как Фуфий[99], который на сцене
Пьяный на ложе заснул и проспал Илиону, и тщетно
Несколько тысяч ему голосов из театра кричали:
«Матерь! тебя я зову!» Заблуждаются все, докажу я!
Все Дамасиппа считают безумным за то, что скупает
Старые статуи он, — а кто верит ему, тот умнее ль?
Если б тебе я сказал: «На вот это, возьми без возврата!»
