Генерал сидел у самого края большого стола, увлеченно разговаривая о чем-то с двумя мужчинами. Бруфт сразу же узнал тех мужчин: это были геолог Михей Верзин и лейтенант милиции Василий Бочка.

Но вот генерал рассеянно взглянул на Бруфта, спросил:

- Ганс Оскар Бруфг, вы согласны отвечать на вопросы?

Арестованный вытянул руки по швам.

- Не могу ручаться, господин генерал,- поспешно ответил Бруфт,- за точность ответов. Я человек больной.

Генерал усмехнулся:

- Что за болезнь?

Бруфт доложил с готовностью:

- Совсем отшибло память… В общем, псих.

- Не ново,- заметил генерал.- Как только гестаповец оказывается у нас с плену, тотчас становится психом. Однако мы достаточно изучили вашу биографию, и ее изложит лейтенант, а вы, если заметите какую-нибудь неточность, можете внести поправки.

Он кивнул Василию Ивановичу, а стенографистка взяла в руки карандаш.

Василий Иванович встал у стола, вынул из кармана записную книжку, полистал странички:

- Биография Ганса Оскара Бруфта подробно установлена через пленных гестаповцев. Итак, родился в Бохуме в 1920 году, в семье преуспевающего ювелира. Тот ювелир разбогател на Украине, где прожил свыше двадцати лет. В Екатеринославе, ныне Днепропетровске, он имел собственный магазин золотых и серебряных изделий. А когда февральским деньком 1917 года этот заезжий торгаш увидел на улицах города возбужденные толпы под красными знаменами,- он понял, что должен бежать. Проявляя сметливость и расторопность, он быстренько распродал свое имущество и отбыл в Германию. Там, в городке родителей Бохуме, он завел еще более богатый ювелирный магазин и, к тому же, стал отцом дородного и горластого Гансика… На этих подробностях из биографии старшего Бруфта,- продолжал Василий Иванович, листая и комкал странички книжки,- мне приходится останавливаться лишь для того, чтобы пояснить, откуда у Бешеного Ганса такое совершенное знание русского языка. Заботливый папаша с малолетства обучал сына русской речи, сказкам, песням, пословицам, даже нанял какого-то белогвардейского ротмистра, и тот приобщал карапуза к дремучим российским ругательствам и молитвам…

Казалось бы, зачем это старшему Бруфту? А дело в том, что он лелеял мечту о возвращении на Украину.

Не верилось ему, никак не верилось, чтобы те чумазые мастеровые, которых он видел под красными знаменами на улицах, смогли удержать власть в своих руках.

Старший Бруфт считал себя человеком расчетливым, умеющим смотреть вперед. Что ж, он переждет, пока в

Российской империи поутихнут беспорядки, пока вернутся помещики, банкиры, генералы… Тогда и он вернется и, вместе с Гансом, возвратит и приумножит свои богатства на щедрой украинской земле!

Но юный наследник беспечно ломал папашины смелые планы. В пятнадцать лет он был исключен из школы за кражу. Отец припугнул его плетью, но Гансик лишь усмехнулся и ушел с цирковой бродячей труппой за «большими деньгами». Вскоре выучился на акробата и клоуна. Ему не везло - снова проворовался и очутился в тюрьме. У своих новых дружков - мошенников, грабителей, воров, убийц - он научился прикидываться простачком и предавать доверчивых, лгать, изворачиваться, притворяться - в общем, стал опасным оборотнем. Летом 1941 года, когда фашистская Германия напала на Советский Союз, Гансик попросился на Восточный фронт. Вскоре он был освобожден из заключения, а затем и принят в нацистскую партию. Как ярого фашистского молодчика его направили на службу в гестапо. Здесь он проявил особую жестокость и потому был замечен и возведен в чин лейтенанта. В лесах под Львовом ему удалось выследить молодежный партизанский отряд, и он получил в награду следующий чин - обер-лейтенанта.

При допросах пленных советских солдат, офицеров, партизан он, как свидетельствуют очевидцы, впадал в бешенство, был страшен, поэтому и укрепилась за ним кличка Бешеный Ганс…

На его подлой службе ему очень пригодилось и отличное знание русского языка, и умение изменять внешность, походку, тембр голоса, манеры… Словом, это был оборотень настолько же искусный, насколько и отвратный… В окружении гестаповских подонков он быстро занял свое место гауптмана.

К тому времени Бешеный восстановил отношения с папашей, и они переписывались. Нам досталось несколько писем старшего Бруфта, по которым было несложно восстановить его прошлое, тоску по собственному магазину в Екатеринославе, образ мыслей. Своему зверюге-отпрыску он писал: «Мой рыцарь, моя гордость!»

…Случайно в почтовом архиве в Лисичанске подручные Бруфта обнаружили копию телеграммы за подписью известного инженера Васильева. Тот условным текстом сообщал, что в Задонечье наконец-то найден предмет многолетних споров и поисков - легендарный «Черный Алмаз»… Речь шла о замечательной находке, но эта информация о ней была отрывочна и неконкретна…

Василий Иванович перевел дыхание, а генерал понимающе кивнул:

- Так, значит, и началась эта запутанная история?

- Сынок ювелира,- продолжал Василий Иванович,- был немало наслышан о редкостных драгоценных камнях. Сообщение о «Черном алмазе» вскружило ему голову. Еще бы! Он мог возвратиться с фронта богачом! А счастье, казалось, само плыло ему в руки: ищейкам Бруфта удалось схватить Васильева. И Бруфт приказал геологу доставить камень. Никаких объяснений, разъяснений Бешеный Ганс не желал слушать. Приказ был строг и короток: доставить «Черный алмаз»… Конвоировали геолога два полицая. И тут приходится удивляться хитрюге Бруфту: как он доверил столь важное задание двум тупицам. Не потому ли, что слишком был уверен в своей удаче и уже ощущал в ладонях заветный камешек? Полицаи возвратились без алмаза и без геолога. Васильев был ими застрелен «при попытке к бегству». Как же сокрушался Бешеный! Что за жестокую оплошность он допустил! Проклятие тем двум вонючим олухам! Он поотшибал кулаки об их тупые физиономии, а утром приказал зарыть их на склоне Дурного яра под Лисичанском.

С высоты своего роста Василий Иванович насмешливо взглянул на Бруфта:

- Поправок не имеется?.. Что ж, пойдем дальше. Бруфт сам ударился в розыски алмаза. И ему везло: на деревьях, на пнях, на камнях он обнаруживал условные знаки Васильева. Удача, казалось, была уже совсем близко, но… От Волги, от Дона фронт быстро приближался к Северскому Донцу. А вскоре настал день, когда Бешеный Ганс понял, что почти найденная добыча ускользает из рук… Бежать? Но это означало бы, что кто-то разгадает знаки, оставленные Васильевым, и захватит бесценный камень. И тогда Бруфт решил остаться. Он был уверен в своем редкостном умении перевоплощаться. К тому же, кто мог бы поверить, что он, Бешеный Ганс, ищейка и каратель, рискнет прижиться в одном из донецких городков, где свирепствовал несколько месяцев?

Высшие чины гестапо были изумлены отвагой гауптмана Бруфта. Шуточное ли дело! - он оставался на собственный риск и страх в Донбассе, чтобы с годами наладить здесь надежную немецко-шпионскую сеть. Вопрос о связи с Германией был признан делом дальнейшего времени. Главное - гауптман верил в свою удачу. А эту истинную удачу он видел в захвате «Черного Алмаза» любой ценой.

- По-видимому,- заметил генерал,- план действий в Донбассе он обдумывал обстоятельно. Кто мог бы заподозрить, что в той старой штольне прятался человек?..

- Безусловно,- согласился Василий Иванович.- Обосноваться в старом штреке ему помогала целая свора гестаповцев. Там он надежно припрятал запас провизии, одежды, патронов, лампу, керосин… Туда же доставил награбленные ценности, грим, парики. А когда разгорелся бой за Волчеяровку, Бруфт заставил рядового солдата переодеться в свою униформу, сунул ему в карман свой документ без фотографии и вытолкнул в окно дома. Солдат был убит, а герр Бруфт бежал в легковой машине подальше от фронта. Затем он превратился в глухонемого инвалида, якобы пострадавшего при бомбежке.- Василий Иванович покачал головой, вздохнул и засмеялся: - Вот когда Бруфту пригодились клоунские навыки! Чтобы люди поверили, что он псих, Ганс проглотил однажды живого лягушонка. В другой раз он съел стеариновую свечу в два пальца толщиной. Мазался грязью. Одевался в пестрое тряпье. Пищал, завывал, кривлялся. Протягивал руку за подаянием. А в старом штреке у него хранились отличные консервы, белые сухари, копченая колбаса, шоколад, вино, минеральная вода… В том заброшенном штреке он иногда превращался в нормального человека: отсыпался, отмывался от грязи, брился, надевал добротный костюм… Тогда он становился