Все книги об истории - поток,

печальным утешением текущий,

что век наш не беспочвенно жесток,

а просто развивает предыдущий.

Всегда в разговорах и спорах

по самым случайным вопросам

есть люди, мышленье которых

запор сочетает с поносом.

Свободу я ношу в себе,

а внешне - тих я и неловок

в демократической борьбе

несчётных банд и группировок.

Хотя повсюду царствует жлобство,

есть личная заветная округа,

есть будничного быта волшебство

и счастье от познания друг друга.

Мы сразу простимся с заботами

и станем тонуть в наслаждении,

когда мудрецы с идиотами

сойдутся в едином суждении.

У нас весьма различны свойства,

но есть одно у всех подряд:

Господь нам дал самодовольство,

чтоб мы не тратились на яд.

Всегда стремились люди страстно

куда попало вон из темени

в пустой надежде, что пространство

освобождает нас от времени.

Умеренность, лекарства и диета,

замашка опасаться и дрожать -

способны человека сжить со света

и заживо в покойниках держать.

Так Земля безнадежно кругла

получилась под Божьей рукой,

что на свете не сыщешь угла,

чтоб найти там душевный покой.

Толпа людей - живое существо:

и разум есть, и дух, и ток по нервам,

и даже очень видно вещество,

которое всегда всплывает первым.

Бал жизни всюду правит стая,

где каждый занят личной гонкой,

расчёт и блядство сочетая

в душе возвышенной и тонкой.

Незримая душевная ущербность

рождает неосознанную прыть,

питая ненасытную потребность

себя заметным козырем покрыть.

Когда к публичной славе тянет личность,

то всей своей судьбой по совокупности

персона эта платит за публичность

публичной репутацией доступности.

Ты был и есть в моей судьбе,

хоть был общенья срок недолог;

я написал бы о тебе,

но жалко - я не гельминтолог.

Не только воевали и злословили

в течение столетия активного,

ещё всего мы много наготовили

и для самоубийства коллективного.

Я очень пожилой уже свидетель

того, что наши пафос и патетика

про нравственность, мораль и добродетель -

пустая, но полезная косметика.

Хотя, стремясь достигнуть и познать,

мы глупости творили временами,

всегда в нас было мужество признать

ошибки, совершённые не нами.

Дети, вырастающие возле

каждого седого поколения,

думая об истине и пользе,

травят нас без тени сожаления.

Являясь то открыто, то украдкой,

но в каждом - и святом и подлеце

сливаются на время жизни краткой

творец, вампир и вор в одном лице.

Всегда вокруг родившейся идеи,

сулящей или прибыль или власть,

немедленно клубятся прохиндеи,

стараясь потеснее к ней припасть.

Судить людей я не мастак,

поняв давным-давно:

Бог создал человека так,

что в людях есть гавно.

Враги мои, бедняги, нету дня,

чтоб я вас не задел, мелькая мимо;

не мучайтесь, увидевши меня:

я жив ещё, но это поправимо.

Должна воздать почёт и славу нам

толпа торгующих невежд:

между пеленками и саваном

мы снашиваем тьму одежд.

Мир нельзя изменить,

нет резона проклясть,

можно только принять и одобрить,

утолить бытия воспалённую страсть

и собой эту землю удобрить.

Когда без сожалений и усилий

душа моя порхнёт за небосклон -

- Чего не шёл? - спрошу я у Мессии.

- Боялся там остаться, - скажет он.

Забавы, утехи, рулады,

азарты, застолья, подруги.

Заборы, канавы, преграды,

крушенья, угар и недуги.

Начал я от жизни уставать,

верить гороскопам и пророчествам,

понял я впервые, что кровать

может быть прекрасна одиночеством.

Все курбеты, сальто, антраша,

всё, что с языка рекой текло,

всё, что знала в юности душа –

старости насущное тепло.

Глаза моих воспоминаний

полны невыплаканных слёз,

но суть несбывшихся мечтаний

размыло время и склероз.