Я живу в утешительной вере,

что моё не напрасно сгорание,

а уроны, утраты, потери –

я в расчёты включаю заранее.

Есть ответ у любого вопроса,

только надо гоняться за зайцем,

много мыслей я вынул из носа,

размышляя задумчивым пальцем.

Когда я пьянствовать сажусь,

душа моя полна привета,

и я нисколько не стыжусь

того, что счастлив делать это.

Как застоявшийся скакун

азартно землю бьёт копытом,

так я, улёгшись на боку,

опять ленивым тешусь бытом.

Мы живы, здоровы, мы едем встречать

друзей, прилетающих в гости,

на временном жребии – счастья печать

удачные кинулись кости.

Я к мысли глубокой пришёл;

на свете такая эпоха,

что может быть всё хорошо,

а может быть всё очень плохо.

В гармонии божественных начал

копаюсь я, изъяны уловляя:

похоже, что Творец не различал

добро и зло, меня изготовляя.

Гнев гоню, гашу ожесточение,

радуюсь, ногой ступив на землю,

я за этой жизни приключение

всё как есть заведомо приемлю.

А если что читал Ты, паче чаянья

(слова лишь, а не мысли я меняю),

то правильно пойми моё отчаянье –

Тебя я в нём почти не обвиняю.

Живя в пространстве музыки и света,

купаюсь в удовольствиях и быте,

и дико мне, что кончится всё это

с вульгарностью естественных событий.

Быть выше, чище и блюсти

меня зовут со всех сторон;

таким я, Господи прости,

и стану после похорон.

Судьбу дальнейшую свою

не вижу я совсем пропащей,

ведь можно даже и в раю

найти котёл смолы кипящей.

Я нелеп, недалёк, бестолков,

да ещё полыхаю, как пламя;

если выстроить всех мудаков,

мне б, наверно, доверили знамя.

Как раз потому, что не вечен

и тают песчинки в горсти,

я жизни медлительный вечер

со вкусом хочу провести.

Я в жизни так любил игру

и светлый хмель шальной идеи,

что я и там, когда умру,

найду загробные затеи.

Приснилась мне юность отпетая,

приятели – мусор эпохи,

и юная дева, одетая

в одни лишь любовные вздохи.

Не всуе жизнь моя текла

мне стало вовремя известно,

что для душевного тепла

должны два тела спать совместно.

Любым любовным совмещениям

даны и дух, и содержание,

и к сексуальным извращениям

я отношу лишь воздержание.

В те благословенные года

жили неразборчиво и шало,

с пылкостью любили мы тогда

всё, что шевелилось и дышало.

Даже тех я любить был непрочь,

на кого посмотреть без смущения

можно только в безлунную ночь

при отсутствии освещения.

Она была задумчива, бледна,

и волосы текли, как жаркий шёлк;

ко мне она была так холодна,

что с насморком я вышел и ушёл.

Красотки в жизни лишь одно

всегда считали унижением:

когда мужчины к ним давно

не лезли с гнусным предложением.

С таинственной женской натурой

не справиться мысли сухой,

но дама с хорошей фигурой –

понятней, чем дама с плохой.

Храни вас Бог, любовницы мои!

Я помню лишь обрывки каждой ленты,

а полностью кино былой любви

хранят пускай скопцы и импотенты.

Теряешь разум, девку встретив,

и увлекаешься познанием;

что от любви бывают дети,

соображаешь с опозданием.

В моей судьбе мелькнула ты,

как воспалённое видение,

как тень обманутой мечты,

как мимолётное введение.

Люблю я дев еврейских вид вальяжный,

они любить и чувствовать умеют,

один лишь у евреек минус важный:

они после замужества умнеют.

Чтобы мерцал души кристалл

огнём и драмой,

беседы я предпочитал

с одетой дамой.

Поскольку женщина нагая –

уже другая.

Волнуя разум, льёт луна

свет мироздания таинственный,

и лишь философа жена

спокойно спит в обнимку с истиной.