Судьба моя стоит на перекрестке

и смотрит, как нахохленная птица;

отпетой и заядлой вертихвостке

в покое не сидится и не спится.

Не рос я ни Сократом, ни Спинозой,

а рос я – огорчением родителей.

и сделался докучливой занозой

в заду у моралистом и блюстителей.

Стал я слишком поздно понимать,

как бы пригодилось мне умение

жаловаться, плакать и стонать,

радуя общественное мнение.

Живя в душном равновесии

и непреклонном своеволии,

меж эйфории и депрессии

держусь высокой меланхолии.

Мне с самим собой любую встречу

стало тяжело переносить:

в зеркале себя едва замечу –

хочется автограф попросить.

От метаний, блужданий, сумбурности –

дарит возраст покой постоянства,

и на черепе холм авантюрности

ужимается в шишку мещанства.

Ни мысли нет, ни сил, ни денег.

и ночь, и с куревом беда.

А после смерти душу денет

Господь неведомо куда.

Успех мой в этой жизни так умерен,

что вряд ли она слишком удалась,

но будущий мой жребий – я уверен –

прекрасен, как мечта, что не сбылась

Природа тянет нас на ложе,

судьба об этом же хлопочет,

мужик без бабы жить не может,

а баба – может, но не хочет.

Мы счастье в мире умножаем

(а злу – позор и панихида),

мы смерти дерзко возражаем,

творя обряд продленья вида.

В любви на равных ум и сила,

душевной требуют сноровки

затеи пластики и пыла,

любви блаженные уловки.

В политике – тайфун, торнадо, вьюга,

метель и ожиданье рукопашной;

смотреть, как раздевается подруга,

на фоне этом радостно и страшно.

Люблю, с друзьями стол деля,

поймать тот миг, на миг очнувшись,

когда окрестная земля

собралась плыть, слегка качнувшись.

Едва смежает сон твои ресницы –

ты мечешься, волнуешься, кипишь,

а что тебе на самом деле снится,

я знаю, ибо знаю, с кем ты спишь.

Есть женщины, познавшие с печалью,

что проще уступить, чем отказаться,

они к себе мужчин пускают в спальню

из жалости и чтобы отвязаться.

Он даму держал на коленях

и тяжко дышалось ему,

есть женщины в русских селеньях –

не по плечу одному.

Мы пружины не знаем свои,

мы не ведаем, чем дорожить,

а минуты вчерашней любви

помогают нам день пережить.

И дух и плоть у дам играют,

когда посплетничать зайдя,

они подруг перебирают,

гавно сиропом разводя.

Встречаясь с дамой тет-а-тет,

теряешь к даме пиетет.

Мужик тугим узлом совьется,

но если пламя в нем клокочет –

всегда от женщины добьется

того, что женщина захочет.

Я не люблю провинциалок –

жеманных жестов, постных лиц;

от вялых страхов сух и жалок

любовный их Аустерлиц.

Мы заняты делом отличным,

нас тешит и греет оно,

и ангел на доме публичном

завистливо смотрит в окно.

Блажен, кому достался мудрый разум,

такому все легко и задарма,

а нам осталась радость, что ни разу

не мучались от горя и ума.

В силу разных невнятных причин,

вопреки и хуле и насмешке

очень женщины любят мужчин,

равнодушных к успеху и спешке.

С каждым годом жить мне интересней,

прочно мой фундамент в почву врыт,

каждый день я радуюсь от песни,

что пора, и стол уже накрыт.

Чисто элегическое духа ощущение

мы в конце недели рюмкой лечим,

истинно трагическое мироощущение

требует бутылки каждый вечер.

Люблю величавых застольных мужей –

они как солдаты в бою,

и в сабельном блеске столовых ножей

вершат непреклонность свою.

Под пение прельстительных романсов

красотки улыбаются спесиво;

у женщины красивой больше шансов

на счастье быть обманутой красиво.

Чтобы сделались щеки румяней

и видней очертания глаз,

наши женщины, как мусульмане,

совершают вечерний намаз.