Судьба моя стоит на перекрестке и смотрит, как нахохленная птица; отпетой и заядлой вертихвостке в покое не сидится и не спится. Не рос я ни Сократом, ни Спинозой, а рос я – огорчением родителей. и сделался докучливой занозой в заду у моралистом и блюстителей. Стал я слишком поздно понимать, как бы пригодилось мне умение жаловаться, плакать и стонать, радуя общественное мнение. Живя в душном равновесии и непреклонном своеволии, меж эйфории и депрессии держусь высокой меланхолии. Мне с самим собой любую встречу стало тяжело переносить: в зеркале себя едва замечу – хочется автограф попросить. От метаний, блужданий, сумбурности – дарит возраст покой постоянства, и на черепе холм авантюрности ужимается в шишку мещанства. Ни мысли нет, ни сил, ни денег. и ночь, и с куревом беда. А после смерти душу денет Господь неведомо куда. Успех мой в этой жизни так умерен, что вряд ли она слишком удалась, но будущий мой жребий – я уверен – прекрасен, как мечта, что не сбылась 4
В любви прекрасны и томление, и апогей и утомление Природа тянет нас на ложе, судьба об этом же хлопочет, мужик без бабы жить не может, а баба – может, но не хочет. Мы счастье в мире умножаем (а злу – позор и панихида), мы смерти дерзко возражаем, творя обряд продленья вида. В любви на равных ум и сила, душевной требуют сноровки затеи пластики и пыла, любви блаженные уловки. В политике – тайфун, торнадо, вьюга, метель и ожиданье рукопашной; смотреть, как раздевается подруга, на фоне этом радостно и страшно. Люблю, с друзьями стол деля, поймать тот миг, на миг очнувшись, когда окрестная земля собралась плыть, слегка качнувшись. Едва смежает сон твои ресницы – ты мечешься, волнуешься, кипишь, а что тебе на самом деле снится, я знаю, ибо знаю, с кем ты спишь. Есть женщины, познавшие с печалью, что проще уступить, чем отказаться, они к себе мужчин пускают в спальню из жалости и чтобы отвязаться. Он даму держал на коленях и тяжко дышалось ему, есть женщины в русских селеньях – не по плечу одному. Мы пружины не знаем свои, мы не ведаем, чем дорожить, а минуты вчерашней любви помогают нам день пережить. И дух и плоть у дам играют, когда посплетничать зайдя, они подруг перебирают, гавно сиропом разводя. Встречаясь с дамой тет-а-тет, теряешь к даме пиетет. Мужик тугим узлом совьется, но если пламя в нем клокочет – всегда от женщины добьется того, что женщина захочет. Я не люблю провинциалок – жеманных жестов, постных лиц; от вялых страхов сух и жалок любовный их Аустерлиц. Мы заняты делом отличным, нас тешит и греет оно, и ангел на доме публичном завистливо смотрит в окно. Блажен, кому достался мудрый разум, такому все легко и задарма, а нам осталась радость, что ни разу не мучались от горя и ума. В силу разных невнятных причин, вопреки и хуле и насмешке очень женщины любят мужчин, равнодушных к успеху и спешке. С каждым годом жить мне интересней, прочно мой фундамент в почву врыт, каждый день я радуюсь от песни, что пора, и стол уже накрыт. Чисто элегическое духа ощущение мы в конце недели рюмкой лечим, истинно трагическое мироощущение требует бутылки каждый вечер. Люблю величавых застольных мужей – они как солдаты в бою, и в сабельном блеске столовых ножей вершат непреклонность свою. Под пение прельстительных романсов красотки улыбаются спесиво; у женщины красивой больше шансов на счастье быть обманутой красиво. Чтобы сделались щеки румяней и видней очертания глаз, наши женщины, как мусульмане, совершают вечерний намаз. |