Сразу после уроков они расстались: Марина поехала домой за вещами и учебниками, Аня — за книгами в «Иностранку». Они договорились встретиться у Ани дома где-нибудь после шести и разбежались каждая в свою сторону.

Едва Марина вошла домой, как раздался телефонный звонок. Звонил Сергей насчет регистрации и так далее. Марина договорилась встретиться с ним после уроков, но не успела положить трубку, как телефон зазвонил снова. На сей раз это был Денис.

— Малыш, как ты там? Мы ужасно по тебе соскучились! — Голос доносился откуда-то издалека. Наверное, он звонил из деревенского автомата.

— Я тоже! — радостно завопила Марина в трубку, чувствуя, что внутри у нее все сжимается при одной мысли о том, что она еще долго их всех не увидит.

— Валька звонил тебе вчера, но тебя не было. Очень беспокоится, говорит, что звонил довольно поздно. Где ты гуляешь?

— Я была у подруги и собираюсь там ночевать ближайшую неделю, — объяснила Марина и продиктовала Денису Анин телефон.

— У тебя все в порядке? Как дома, как в школе?

— Везде о’кей! У вас как, все здоровы?

— У нас все в порядке. Малыш, у меня к тебе дело. Ты не могла бы сегодня навестить Димыча в больнице? А то я Женьку с трудом увез, надо ей хоть денек отдохнуть, в себя прийти, она же там три недели считай безвылазно сидит! Через пару дней его выпишут, но ты все равно съезди к нему сегодня или хотя бы завтра, хорошо?

— Конечно, о чем речь! — Марина даже слегка обиделась, что он мог сомневаться.

— Записывай. — Денис продиктовал адрес больницы, объяснил, как проехать. — У них приемные часы с пяти до семи, не опаздывай, а то зря проездишь. И если сможешь, привези ему яблок.

— Привезу, — пообещала Марина. Яблоки она видела вчера в холодильнике.

— Я тебя целую и очень люблю!

— Я тоже. — Последние слова Марина произнесла еле слышно, но Денис все равно услышал. Сквозь треск в мембране до Марины долетел звук поцелуя, раздался щелчок и вслед за ним частые гудки.

Марина положила трубку и огляделась. Папы и мамы не было видно. Она прислушалась — из родительской спальни до нее донеслись прерывистые вздохи вперемежку со стонами. Марина на цыпочках прошла в свою комнату и начала быстро собираться.

— Вы ищете Диму Короткова? — спросила у Марины сестра, худенькая рыжеволосая девочка, на вид не старше самой Марины. — Пойдемте, я вас провожу.

Больница была старая. Кирпичные стены, красные снаружи, изнутри оказались серыми, сплошь в потеках от бесконечно протекающей крыши. Палаты были огромные, коек на двадцать пять. Из-за высоких потолков палаты казались похожими на залы какого-то древнего, полуразвалившегося замка. Каблучки Марининых сапог звонко постукивали по кафелю, и эхо разносило их стук далеко по длиннющему коридору. И только запах сразу указывал вошедшему, что здесь именно больница. Обычная больничная смесь: запах пота, мочи и хлорки.

В палате, куда они вошли, большинство детей были выздоравливающими. Человек десять сбились на полу тесной группой и играли во что-то ужасно увлекательное на плитках кафеля, как на игральной доске. Димыч был в самом центре и что-то горячо доказывал другому мальчику, на вид приблизительно в два раза старше его.

— Димыч! — тихонько окликнула его Марина. Он даже не обернулся.

— Димыч! — крикнула она громче.

— Чего надо? — Он нехотя повернул голову и тут же вскочил. — Марина! Чуваки! — важно сказал он окружавшим его ребятам. — После доиграем. Сами видите, ко мне пришли.

Он встал и не спеша, вперевалочку подошел к Марине. У нее сжалось сердце. Димыч был бледный, как лист бумаги, похож на маленький скелетик. Пижамка болталась на нем, как на вешалке. Димыч шел медленно-медленно, будто нарочно сдерживая шаги. Когда же до Марины осталось всего ничего, он вдруг неожиданно присел и с разбегу запрыгнул к ней на шею.

— Я ждал! — горячо зашептал он Марине в самое ухо. — Денис сказал, что ты обязательно приедешь, я ждал.

— Димка, что ты делаешь? Наверняка тебе вредно так прыгать! — Марина с нежностью прижимала к себе ставшее почти невесомым мальчишеское тельце. — Димка, ты тут все ешь? Вас прилично кормят?

— Кормят тут хреново, а ем я все. Раньше мне нельзя было есть, меня тогда через вену кормили, у меня там в животе от гноя все кишки слиплись.

Марина поморщилась, но постаралась скрыть от Димыча свою гримасу. Он взахлеб выкладывал ей подробности своей болезни, точно эта болезнь была для него захватывающим приключением, а то, что он чуть не умер, — знаком его, Димыча, особой доблести, геройским поступком, который ему повезло совершить.

— Димка, вот тут тебе яблоки.

— Спасибо. — Он даже не взглянул на пакет. — Марина, а знаешь, меня послезавтра выпишут! Доктор сказал, уже все. И тогда мама приедет с Денисом или с Валей и сразу меня заберут!

— Тебе тут плохо? — сочувственно спросила Марина.

— Да нет, ничего. Ребята попались — во! — Димыч показал большой палец. — Мы тут все время играем. Но домой тоже хочется. Марина, а у тебя скоро ребенок будет?

— Не скоро.

— У-у, жалко. А ты кого хочешь, мальчика или девочку?

— Не знаю. — Марина смутилась. Она уже давно свыклась с мыслью, что у нее будет ребенок, но по-прежнему совершенно не представляла его себе и не думала о том, кто он будет. — А ты кого хочешь?

— Пацана. — Димыч был категоричен.

— Но у нас ведь и так мальчиков больше, чем девочек! Посчитай-ка по пальцам!

— Ну и что? На что нам много баб? Рожай пацана, Марина, слышишь?

— Ладно, — улыбнулась Марина. — Там посмотрим.

Оба замолчали, не зная толком, что еще сказать, и ощущая от этого сильную неловкость, будто отсутствие общих тем указывало на отсутствие взаимной любви.

— Марина, — тихо проговорил Димыч, — спой мне, пожалуйста, песню, как тогда, про пиратов.

— Песню? Димыч, мне неудобно здесь петь, здесь ведь больница.

— Марина, а ты тихонечко, — упрашивал Димыч. — А то я так давно не слышал! Пожалуйста, ну хоть шепотом!

— Какая же песня шепотом? — начала было Марина, но оборвала сама себя. В глазах у Димыча светилась такая мольба, что устоять было невозможно.

— Ну хорошо, только давай мы с тобой где-нибудь спрячемся.

— Давай! — Димыч от радости даже подскочил. — Я знаю где, пошли!

Марина осторожно поставила его на пол, и он мгновенно юркнул в коридор, махнув Марине, чтобы она шла следом. Они вышли на лестницу. По лестнице они поднялись на один марш и остановились у большого окна с широким подоконником.

— Вот, — сказал Димыч, с разбегу влезая на подоконник и устраиваясь поудобней. — Здесь почти никто не бывает. Сюда большие ребята курить ходят. Пой!

И Марина запела. Она спела Димычу про бригантину, про пиратов, которым не везло со шкиперами, про возвращение в Портленд и про то, что «никогда мы не умрем, пока качаются светила над снастями». На этой песне Марина решила остановиться, и только она замолчала, как откуда-то снизу до них донеслось:

— Браво! Ай браво! Ну умница, до чего хорошо спела! Я прям душой с вами отдохнул. Везет тебе, Димка, такой концерт за бесплатно!

Снизу к ним поднимался маленький, толстенький, средних лет врач. Подойдя вплотную, он опять с нарочитым восторгом похлопал и сказал, положив Димычу руку на плечо:

— Тебе пора в палату, Дима. Попрощайся со своей гостьей и поторопись, у вас ужин.

— До свидания, Марина! — сдержанно сказал Димыч, развернулся и исчез.

— Ишь ты! — проводил его взглядом врач. — Уже бегает! Как на щенке все зажило, ей-Богу! Я его оперировал, — пояснил он Марине. — Дежурю сегодня. А вы ему кем приходитесь, родственница?

Марина молча кивнула.

— Занятный, между прочим, пацаненок. Пятнадцать лет здесь работаю — другого такого не видал, ей-Богу! Характер железный, любую боль переносит молча. В его состоянии все другие криком кричат, а этот лежит себе да еще и улыбается улыбкой такой кривоватенькой. Мне иной раз кажется — другие потому и погибают, что боли этой самой не выдерживают. Устают от боли и перестают бороться. А этот нет! Характер! Лишний раз пить не попросит! Лежит, будто и не с ним все происходит. Если бы взрослый человек — ну, тогда понятно. А такой пацаненок, ему пять лет всего! И откуда в нем такое? Вот характер! — Врач помолчал и неожиданно остро взглянул на Марину. — Вы его поберегите. Видали, как он сейчас побежал, будто все давно прошло и не болит ничего. А на самом-то деле у него там внутри еще ой-ой-ой что творится! Нет, уважаю! Он пацан пятилетний, я взрослый, а я его уважаю!