Неожиданно в столовую возвратился Илья, оказалось, забыл на столе зажигалку.

— Сидишь? — спросил он, присаживаясь около нее на диван, будто сам не видел.

— Ага. — Марина не обернулась.

— А чего ты одна? — закуривая, спросил Илья.

— Зато ты у нас в высшей степени не один! — огрызнулась Марина. — Где сегодня спать будешь, герой-любовник? С кем, я хочу сказать? — Марина бессознательно говорила с издевкой, этот тон принят был здесь в обращении с Ильей. Над Ильей все время подшучивали, иной раз довольно злобно, но он никогда не обижался и только иногда пугался, если ему казалось, что на него всерьез кто-нибудь сердится. Он ужасно боялся кого-нибудь рассердить. Марина никак не могла понять почему, его все здесь любили.

Маринина шутка явно расстроила Илью.

— Тебя это задевает? — серьезно спросил он, пытаясь поймать Маринин взгляд своими прищуренными бархатисто-черными глазами. Зрачки у него при этом сузились, как у кошки.

— Да не то чтобы… — Марина сделала какой-то неопределенный жест, не то махнула рукой — мне, мол, все равно, не то отмахнулась от Ильи с его дурацкими вопросами. На этой неделе Марине наконец довелось испытать то, о чем она до сих пор только слышала или читала в книжках, а именно — вульгарный сексуальный голод. Как раз сегодня вечером ее дико тянуло к мужчине. Естественно, будучи девочкой нравственной, Марина мечтала только об одном, чтобы этого ее состояния никто не заметил. На ее счастье, каждый был занят собой, не обращал на Марину внимания. Дениса ни сегодня, ни вчера в Крольчатнике не было, да и кому какое до Марины дело? Это Денису всегда есть дело до всех, еще Алене. Но она плохо себя чувствовала сегодня и раньше всех ушла спать.

Вот и вышло, что Марина сидела одна в столовой у догорающего огня и чувствовала себя такой заброшенной и ненужной, что выть хотелось.

— Знаешь, — заговорил снова Илья, — я ведь тебя маленькую хорошо помню. Года три тебе было, да?

Марина кивнула, пытаясь мысленно перенестись в те далекие, напрочь забытые дни.

— Глазищи у тебя уже тогда были в пол-лица, огромные, светлые, голубо-зеленые. Сама темная, загорелая, как негритенок, а волосы — ух, я до этого и не знал, что у детей такие волосы могут быть! Темные, густые и чуть не до пят!

— Ты что, был влюблен в меня? — спросила Марина со смехом.

— А как же! А то чего бы я ринулся тебя спасать? Твой отец меня и не звал вовсе.

— Тебе самому тогда сколько лет было? — Маринины глаза от смеха заполнились слезами.

— Мне? Погоди, сейчас припомню… Двенадцать, наверное.

— Между нами такая большая разница? — Марина поглядела на него недоверчиво. Парень как парень, ни лысины, ни морщин, ни брюшка. Неужели ему уже целых двадцать шесть лет?!

— Разница как разница. — Илья, кажется, слегка смутился. — Тебе кажется, что большая?

Теперь смутилась Марина.

— Да нет, наверное, только…

— Что только?

— Только, понимаешь, я никогда не обращалась как с равными с людьми намного старше себя. Понимаешь?

Она посмотрела на него с испугом, не смеется ли он над ней. Но Илья и не думал смеяться. Скорее он сам казался слегка испуганным и погрустневшим.

— Тебя это смущает? Но почему? Разве со мной что-нибудь не так? Ну, посмотри на меня попристальней. — Темные глаза Ильи вплотную придвинулись к Марининому лицу. — Скажи, разве я не такой же, как все здесь, Марина? Ты боишься меня?

— Немного. — Лицо у нее пылало. Удивительно, как мог такой простой вроде бы разговор так ее взволновать. Она ни капли не влюблена в него, совсем нет, даже напротив.

Илья между тем продолжал:

— Марина, послушай, я тоже боюсь тебя.

— Ты меня?! Ты шутишь?!

— Нисколечки! Как ты не поймешь, все люди друг друга боятся. Слегка. В особенности незнакомые. Знаешь, почему лошади так опасны? В сущности, лошади же обычно такие добрые.

— Ну?

— Понимаешь, лошади ужасно пугливы и близоруки. И если к ним неожиданно кто-нибудь подойдет, они пугаются и забивают копытами. Насмерть. Просто от страха.

— Н-да… — Секунду Марина помолчала в ошеломлении от нарисованной им картины. — А почему ты меня боишься?

— А ты разве не понимаешь? — Илья в волнении облизал пересохшие губы. — Ты… очень красивая, Марина.

Несколько минут они оба молчали. Марина была смущена. «Ведь я его не люблю, я совсем его не люблю!» — твердила она про себя без конца, точно заклинание. Ничего не помогало. Медленно, точно загипнотизированная, Марина подняла голову, встретилась с Илюшиным взглядом, робким, молящим, переполненным желанием и любовью. «Нет, это невозможно», — беспомощно повторила она и почувствовала, что тонет в глубине его темных глаз. Медленно, несмело Илья протянул ей руку.

Марина не смогла ее оттолкнуть.

Легко и естественно, точно они всю жизнь были близки, Марина скользнула в его объятия. Они сидели молча в обнимку, тесно прижавшись друг к другу, пока в камине не догорели последние угольки.

— Марина, — горячо зашептал ей Илья в самое ухо. — Пойдем ко мне!

— Илюша, — тихо сказала Марина, — я немножко подумаю и скажу, хорошо?

— Хорошо, — он доверчиво улыбнулся.

— И потом… — Марина все же не до конца понимала. — А что скажет Маша?

— О, — Илья успокаивающе провел по Марининой руке вспотевшим от возбуждения большим пальцем. — Маша ничего не скажет. Маша любит, когда мне хорошо…

Стараясь не шуметь, они тихо прошли мимо детской в пристройку. В первой комнате горел ночник. Левушка спал в своей зарешеченной кроватке, светлые кудри разметались по подушке. Маша полулежала на краю постели и кормила их с Ильей девочку, такую крошечную, что на миг Марине стало жутко: нормально ли это для ребенка быть таким маленьким? Ведь даже Ольгина Ника, на что крошка, и та была по крайней мере в два раза больше!

— Привет! — прошептала Маша. Казалось, она ничуть им не удивилась.

— Привет! — Илья улыбнулся Маше с такою нежностью, что Марине сделалось совсем неловко. Она с испугом глянула на Илью: может, она как-то не так его поняла? Он ободряюще сжал ее руку.

— Чай будете? — Машина рука с готовностью потянулась к вилке электрочайника.

— Потом, — остановил ее Илья.

Он сел на кровать, увлекая за собой слегка упиравшуюся Марину. «О Боже! — пронеслось у нее в голове. — Это все при Маше будет?!» Но через секунду она умудрилась об этом просто забыть, точно о пустяке, не имеющем никакого значения, вся растворившись в ласках Ильи. Прикосновения его рук и губ, поначалу легкие, дразнящие, постепенно перешедшие в чувственно-грубые, властные, порой даже причиняющие боль, совершенно свели Марину с ума. Она стонала, кричала, извиваясь на широкой постели, кусалась, приходила в себя на мгновение, с мыслью: «Что со мной творится?» — и тут же вновь погружалась в сладостный, пьянящий дурман.

— Илюша, — шепнула она, из последних сил удерживая ускользающее сознание, — Илюша, что ты со мной делаешь?!

Голос ее звучал жалобно и недоуменно. Илья приподнялся над ней на локтях, поцеловал в пересохшие от возбуждения губы, спросил с нежностью:

— А тебе не нравится?

— Нравится, еще как нравится, только…

— Что только?

— Никто никогда еще не делал со мною так.

Он тихо рассмеялся:

— Сколько всего тебе еще предстоит узнать!

Повернув голову, Марина осторожно взглянула на Машу. Маша сидела молча и не мигая смотрела на них. Казалось, ей нравится то, что она видит. Когда все закончилось, Маша тихо подошла и поцеловала Илью в лоб. Илья потерся о ее плечо головой. Марина почувствовала, что сейчас у нее окончательно съедет крыша. Глаза у Марины стали сами собой закрываться, секунд двадцать она еще сопротивлялась этому, потом сдалась и начала погружаться в сон. Сквозь сон Марина почувствовала, как чьи-то руки, более мягкие и нежные, чем руки Ильи, снимают с нее остатки одежды и осторожно перекладывают на простыню. Коснувшись головой подушки, Марина неожиданно разрыдалась, так и не просыпаясь и не открывая глаз, сама не понимая о чем. Слезы лились по ее лицу, заливаясь в уши и нос. Чей-то голос, ужасно похожий на голос Марининой мамы, ласково прошептал ей в ухо: «Не плачь, что ты, все будет хорошо». Марина пробормотала в ответ что-то благодарное, повернулась на бок и провалилась в долгий, глубокий, почти без сновидений сон.