— Я… Да вроде бы… — промямлила Марина. Кажется, за лесом сразу налево. А там кто его знает? Но нашла же тогда ночью, а сейчас почти что день!
На самом деле правильнее было бы сказать, что сейчас была почти что ночь, темнота уже прокралась во двор. С помощью Дениса Марина оседлала и вывела жеребца, Денис подсадил ее в седло.
— Въедешь в деревню, сразу спроси, где правление, там у самых дверей — автоматная будка. Ее, может, снегом занесло, но вблизи ни с чем не спутаешь. Дозвонишься до 03, скажи, что острый аппендицит у мальчика четырех лет, поняла? Пусть едут в деревню, а оттуда ты их проводишь. Все поняла?
Марина кивнула. Острый аппендицит… В последние дни ей было здесь так хорошо, что порой казалось: вот-вот схватит ее та самая, острая, знакомая боль. И в том, что боль настигла не ее, а Димыча, было нечто нелепое, несправедливое.
— Ну, вперед! — Денис щелкнул жеребца хворостиной. Тот чуть шарахнулся в сторону, отчего Марина едва с него не слетела. Ворота были распахнуты, и он с разбега выскочил на тропу. Жеребец разошелся и шел теперь махом, противной, тряской рысью. Ветки, нависавшие над узкой тропинкой, хлестали Марину по лицу, одна чуть не заехала в глаз. В первые минуты Марине показалось, что она не сидит в седле, а летит над лошадью, на секунду опускаясь и тут же снова подлетая высоко вверх, как мячик. «Сейчас как взлечу повыше, так, пока опускаться буду, лошадь вперед ускачет!» — невесело пошутила Марина, изо всех сил пытаясь успокоиться. Эх, давно она не ездила верхом! Минут десять Марина делала судорожные попытки справиться с лошадью, а заодно и с собой. Когда ей наконец это удалось, выяснилось, что она потеряла дорогу. Пока плутала, выискивая верный путь, прошло еще минут двадцать. «А Димыч там мучается!» — повторяла Марина, но изменить ничего не могла. Вот и знакомая береза, что с утра была вся усыпана снегирями. Значит, Марина взяла слишком сильно вправо. Ох, да что же это такое? А Денис небось думает, что она давно уже позвонила, тут ведь и ехать всего с полчаса. Куда сейчас повернуть, направо или налево? И вдруг крупными хлопьями повалил мокрый снег, в мгновение ока стерев с лица земли тропинку. В полной растерянности Марина остановилась. «Так, — подумала она. — Типичный случай пространственного кретинизма. Да, все это было бы так смешно, когда бы не было так грустно». Она снова представила себе скорчившегося от боли ребенка. Бедный Димыч, всегда такой рассудительный! Такой уверенный в себе! Привыкший сам справляться со своими детскими невзгодами, и вот, когда в кои-то веки ему действительно потребовалась помощь взрослых… Марина даже зубами заскрипела от злости на самое себя. И надо же было уродиться такой идиоткой! Изо всех сил пнула ногой в бок ни в чем не повинную лошадь и в отчаянии поскакала наугад, не разбирая дороги.
Марину вынесло к маленькому, одиноко стоящему в центре заснеженного луга деревянному строению. Издалека оно напоминало небольшой, довольно ровный крест. Над самым центром этого креста ярко горела в черном небе Полярная звезда. Вокруг нее роились бесчисленные звезды, мало знакомые Марине, их ведь редко когда увидишь в вечно затянутом смогом московском небе. Луна тоже светила так ярко, что с вершины холма, где Марина остановилась, можно было различить любую, мельчайшую деталь: торчащие клочья сена на крыше крестообразного строения, высокие тонкие доски окружавшей его ограды, лопату, воткнутую в снег посреди двора, и черную обледенелую кучу навоза, возвышающуюся слева от ворот.
«Господи, там человек умирает, а тут такая красота! — злобно сверкнула глазами Марина, непонятно на кого сердясь. Она снова ударила пятками по коню. — Что ж ты встал? Уснул, что ли? А еще жеребец!» Цыган коротко всхрапнул, сделал свечку и легко, в два прыжка, перенес Марину к воротам. Там она спешилась и подняла голову: в свете горевшего над ними фонаря, абсолютно лишнего на фоне всех прочих светил, прочитала надпись: «Конно-спортивная база «Рассвет», а ниже мелкими буквами: «Частное владение». Под вывеской чернела кнопка электрического звонка. «Это конюшня, где работает Женя! Далеко меня занесло! Деревня куда ближе и совсем в другой стороне! Надо позвонить! Даже если здесь нет телефона, наверняка кто-нибудь покажет мне дорогу!»
Марина решительно надавила на звонок. Звука она не услышала, но мгновение спустя за оградой хлопнула дверь и по насту захрустели шаги.
— Кто там? — спросил из-за ворот ломкий, пожалуй, слишком высокий для взрослого мужчины голос.
— Это я! — выпалила Марина первое, что пришло ей в голову.
— Да? Это интересно. — За воротами рассмеялись, потом щелкнул замок и приоткрылась маленькая калитка. За ней стоял низенький, ниже Марины, по-мальчишески стройный человечек с длинной окладистой, как у гнома, бородкой. На голове его была красная шерстяная шапочка, тоже в точности как у гнома, связанная каким-то колпачком с кисточкой. Еще на человечке были зеленые лыжные брюки и красно-зеленый, до колен, полосатый свитер.
Человечек несколько минут с любопытством разглядывал Марину, после чего не без ехидства заметил:
— Да, вы не ошиблись, это и в самом деле вы. Что же вам надо? Лошадь, как я вижу, у вас есть.
— Понимаете, — не слишком уверенно, но горячо начала Марина, — у вас работает Женя.
Человечек согласно кивнул, не перебивая.
— У нее заболел ребенок. У него аппендицит, и нужно срочно вызвать «Скорую помощь». У вас есть телефон?
Человечек снова кивнул, однако на лице его проступило явное недоумение.
— Да, понимаю, — сказал он. — Но зачем Денис послал вас сюда? В такую даль? Ведь телефон есть в деревне.
— А что, собственно, вас так удивляет? — В Марине наконец проснулась настоящая злость. Ей срочно нужна помощь! Сейчас ночь, зима, на несколько километров вокруг нет больше никого, эта помощь нужна не лично ей, а маленькому ребенку. Неужели неясно и нужно еще что-то выяснять? Однако, справившись с собой, она все-таки сказала, стараясь говорить по возможности вежливо: — Видите ли, я плохо езжу верхом и поэтому заблудилась. Если от вас можно позвонить, я бы хотела сделать это немедленно.
Она изо всех сил старалась говорить спокойно, без конца повторяя про себя, что, если ей не удастся сейчас убедить этого чертова гнома помочь ей, Димычу станет совсем плохо. Марина перед ним и так виновата. «О Господи, только бы все кончилось хорошо!» — взмолилась она про себя, а вслух снова повторила:
— Вы абсолютно правы, меня послали не сюда, а в деревню, но я…
— Но вы заблудились. — Подвижное, смуглое лицо гнома расцвело неожиданной улыбкой. Он принял решение. — Проходите. Соседи должны помогать друг другу. И простите, что я продержал вас там столько времени, — говорил он, пропуская Цыгана с Мариной вперед и запирая за ними калитку. — Поймите и вы меня: время сейчас позднее, а место здесь мало сказать глухое. Оставьте коня во дворе. Не беспокойтесь, он отсюда никуда не денется. Ему ведь это место знакомо, он здесь родился.
Они прошли длинным коридором, по обеим сторонам которого стояли лошади. Под потолком горела тусклая, пыльная лампочка. Точно такая же светила в комнате, где они оказались, и поэтому там было полутемно, почти ничего не видно. Но она увидела сразу широкий стол, стоявший на самой середине комнаты, а на нем телефон, факс и компьютер.
Эта комната, видимо, находилась в центре странного крестообразного здания, и с четырех сторон его окружали конюшни. В конюшнях стояли лошади, и именно от их мощного, горячего дыхания в комнате было относительно тепло.
— Звоните, пожалуйста. — Гном хозяйским жестом указал Марине на телефон. Может, он думал, она по факсу «Скорую» вызывать будет? И зачем ему факс? Но думать было некогда. — Набирайте сначала две восьмерки, — сказал гном, — а потом ноль три. Говорите, чтобы ехали сразу сюда, скажите: «Частная конюшня Бруно», они знают. У нас ведь тут, к несчастью, случаются травмы.
Марина так и сделала. Но на диспетчерском пункте ей сказали, что ждать придется часа два, если не три. Район большой, на него всего две машины. От этих слов Маринины глаза наполнились слезами. Кусая губы, чтобы не разреветься, она дрожащей рукой положила трубку и без сил опустилась на стоящий тут же длинный, обитый потершейся кожей диван. Непривычные к верховой езде ноги отчаянно ныли. «Идиотка! Кретинка! — ругала Марина себя. — Если Димыч умрет, ты виновата! Почему не сказала Денису, что не сумеешь найти в темноте дорогу, что отвратительно ездишь? На авось понадеялась?» Марине вдруг вспомнилось увиденное ею на кладбище детское надгробие. Оно было совсем недалеко от бабушкиной могилы. Марина заметила его, когда несколько лет назад ездила туда с мамой. На плите был цветной медальончик с фотографией розовощекого улыбающегося малыша. Под ним змеилась широкая надпись золотыми буквами: «Воскресенский Дима 1987–1992. Дорогому сыночку от безутешных родителей». Марина видела сейчас это надгробие так ясно, так отчетливо, различала на нем каждую мелочь, шероховатости камня, неглубокую выбоинку справа от медальона. На мгновение лицо на фотографии затуманилось, и вместо него с медальончика на Марину взглянули черные глаза Димыча. Марина вскрикнула и замотала головой. Нет-нет, этого не будет! Может даже, она и не так уж опоздала, «скорая помощь» приедет и все будет хорошо. Надо надеяться! Надо надеяться. С ней же, с Мариной, все в свое время кончилось хорошо. Стало быть, всегда надо надеяться.
