От дачи до ближайшей станции было примерно километров семь. Уже через два километра стали попадаться дома. Тропинка кончилась, пошла бетонка. Из разбросанных вдоль бетонки на довольно большом расстоянии друг от друга домов постепенно сложилась главная улица маленькой, типично подмосковной деревушки. Справа из темноты возник столб с указателем. Большими белыми, различимыми в темноте буквами было написано: «Большие Гусляры». Маринины часы с подсветкой показывали четыре, но деревенька уже начала просыпаться: захлопали калитки, и замотанные с ног до головы бесформенные фигуры потянулись в одну с Мариной сторону. «Куда это они ночью?» — изумилась Марина. Тьма вокруг была кромешная, даже луна куда-то подевалась. На небе не было ни звезды.

Бесформенные фигуры торопливо шагали справа и слева, позади и впереди Марины, весело перекликаясь между собой. Голоса были женские, то звонкие и молодые, то старческие, надтреснутые, но зычные, громкие. Какая-то женщина толкнула Марину в бок.

— Ты чья ж, девонька, будешь? Что-то я тебя не припоминаю. Или гостишь у кого?

— Домой с дачи возвращаюсь. Иду на первую электричку.

— Да ведь до первой электрички времени еще ой-ой сколько! Ох, греха ты, видно, не боишься, девка, бродишь среди ночи одна. Экие вы, москвичи, бесстрашные! Что же ты, и через лес одна шла или проводил кто?

— Одна, — отвечала Марина, неожиданно преисполнившись гордости. И тут же, не сдержав любопытства, спросила: — А вы все куда идете? Ночь ведь.

— Э, девонька! — Женщина рассмеялась. — Это для тебя ночь, а для нас самое утро! Доить идем, через полчасика первая дойка начнется.

— И что же вы, так каждую ночь ходите?

— А то! У коров выходных не бывает. Ты иди осторожненько, у нас тут ребята знаешь какие лихие попадаются. Не скажу злые, так, от вина больше, но для тебя все едино. Лучше посиди у нас на ферме до свету, от греха подальше.

— Нет, — сказала Марина, — я пойду. А то вдруг на электричку опоздаю. — И, чуть помедлив, спохватившись, добавила: — Спасибо.

— Да что уж. — Женщина пожала плечами и прибавила шагу. Маринин ответ точно заставил ее сделать какие-то нелестные о ней выводы. Больше она с Мариной не заговаривала. Ну и Марина тоже молчала. А о чем им было говорить?

В толпе доярок Марина миновала деревню, за последним домом они свернули налево, к ферме, а Марина пошла прямо. Минут через пятнадцать ее догнало мерное, низкое, буквально все пространство пронизавшее гудение, и дальше Марина шла внутри этого гудения, точно потонув в нем, не слыша вокруг себя ничего, кроме этого неотвязного, зудящего звука, не слыша даже собственных шагов. Ей казалось, что звук исходит от шоссе под ногами, от стоявших по сторонам заснеженных высоких деревьев, от проводов, тянущихся высоко над головой, спускается с затянутого облаками неба. Постепенно звук сделался тише и уже не так давил, но его отголоски слышались Марине даже тогда, когда она попала наконец на станцию.

Когда Марина смогла слышать сквозь бесконечный гул, до нее донеслось громкое тарахтенье. Она обернулась. По пустой темной дороге позади нее ехал трактор. Ехал он медленно, Марина не сразу поняла, что он догоняет ее.

Поравнявшись с Мариной, трактор остановился, и тракторист, кудрявый молодой парень без шапки и в замасленной телогрейке, свесился из высокой кабины.

— Эй! — окликнул он. — На станцию, что ли, идешь?

— Да, — удивленно ответила Марина.

— Лезь давай сюда, подвезу.

Марина залезла, не сознавая, что делает. Она очень замерзла и устала, ей хотелось спать. Трактор затарахтел дальше, в кабине ужасно трясло, но зато было не так холодно, как снаружи, и, главное, не нужно было идти самой. И тяжелую сумку не надо было нести.

— Далеко едешь? — спросил, с трудом перекрикивая шум, тракторист.

— Домой, — односложно прокричала в ответ Марина.

— Сама откуда?

— Из Москвы.

— А чего так рано? До электрички еще два часа.

— Так, — не вдаваясь в подробности, ответила Марина.

Она вдруг насторожилась. И взгляд, которым буквально буравил ее тракторист, и явственно идущий от него запах перегара ей не нравились.

— Поругалась с кем? — прокричал тракторист.

— Примерно, — все так же односложно ответила Марина, пытаясь отодвинуться подальше, насколько позволяла узкая кабина, вжимаясь в вибрирующее под плечом стекло.

Трактор с веселым тарахтеньем катил по бетонке, все ближе и ближе к станции, и Марина начала уже успокаиваться, посмеиваться над своими нелепыми страхами, как вдруг на шоссе появился поворот влево, в лес, и, к ужасу Марины, трактор свернул туда.

— Стойте! — закричала она что есть силы. — Мне не туда! Мне же прямо надо!

— Не боись, лапушка! — забасил тракторист, ухмыляясь и обнимая Марину за талию крепкой и жесткой, пахнущей соляркой рукой. Другая рука по-прежнему сжимала руль. — Куда тебе торопиться-то? Электричка твоя не скоро. Не боись, доставлю в лучшем виде, небось не опоздаешь.

— А сю… сюда-то мы зачем едем? — еле выговорила Марина, зубы которой выбивали дробь и от страха, и от тарахтения трактора.

— Как зачем? А побаловаться. — И тракторист засмеялся, причем смех его прозвучал для Марины чем-то вроде сатанинского хохота. Она вырвалась, вжалась опять в угол кабины, проклиная себя за дурость и изо всех сил безуспешно дергая ручку двери.

Но, видно, ужас и отчаяние придали Марине сил, она резко толкнула неподатливую дверь, и та неожиданно распахнулась. Марина выбросила вниз сумку, за сумкой выпрыгнула сама, упала на бок на мягкий снег и быстро-быстро покатилась по насыпи вниз в темный, весь заросший колючим кустарником кювет. Тракторист наверху зачертыхался, затормозил, спрыгнул, стал искать Марину, свешиваясь с насыпи и обшаривая кювет глазами. Потом он вернулся в трактор, высветил кусты фарами. Зубы у Марины стучали, она затаила дыхание, прижалась к земле, боясь пошевелиться.

— Эх, да черт с тобой! — прогремело вдруг прямо над ее головой.

Марина услышала, как снова завелся трактор и покатил в обратную сторону. А она долго лежала, съежившись между колючими кустами, сглатывая слезы, бегущие по щекам, и боясь вылезти: вдруг он вернется?

Потом она с трудом выкарабкалась на дорогу, разыскала в темноте сумку и целую вечность шла через лес, возвращаясь на бетонку. Там она протерла снегом лицо и руки, привела себя в порядок и пошла дальше.

Когда она дошла, было еще темно, но в воздухе запахло утром. Первая электричка еще не приходила. На часах было 5.45. Измученная Марина села на скамейку в жарко натопленном зале ожидания, свернулась калачиком на узком деревянном сиденье и заснула.

И ей снова приснился сон, такой же яркий и цветной, как и предыдущий, один из тех, что запоминаются надолго, если не на всю жизнь.

На стене висит плакат, вроде тех, что развешивают в кабинетах физики в школах. На плакате написано: «Пространство возникает ниоткуда, когда есть в нем потребность, и исчезает в никуда, когда потребность в нем исчезает». «Вот здорово! — обрадовалась во сне Марина. — Это же как раз то, что мне нужно! Почему я раньше об этом не знала?»

Сразу, как по волшебству, ложатся в сторону от станции новые рельсы, путь по ним уводит куда-то вдаль. Марина садится в новехонькую электричку и катит в ней по новым, блестящим рельсам в новый, только что возникший город, где ее ждет множество домов, только что возникших из ничего, с абсолютно пустыми новыми квартирами, одну из них займет сейчас Марина, а все прочие — другие люди, которым тоже негде жить. Марина и ее ребенок будут жить в этом городе до тех пор, пока они не смогут вернуться в старую, реальную жизнь, где живут ее родители и пропасть других людей, уже давно вписавшихся в тот мир, но где пока что еще нет места для Марины и ее ребенка.

Но когда-нибудь, когда в этом мире высвободятся места для тысяч и тысяч юных, неопытных и пока еще никому не нужных — тогда они все вернутся в прежний, привычный за годы детства мир, а возникший из ниоткуда город исчезнет так же мгновенно, как и появился. И так все это просто и ясно, что абсолютно непонятно, как могло быть иначе.