Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Долго сидел еще в воде Уллу-гай; все ждал: не поедут ли еще?.. Просто уже и терпеть стало не под силу, хоть умирай. Зубы так золотятся друг о друга, что, должно быть, шагов за десять слышно... Ну, думает, теперь можно. Осторожно выполз Уллу-гай из воды и бегом пустился напрямик, не разбирая дороги, в ту сторону, где еле виднелись сквозь дымку утреннего тумана высокие тополи, что растут на выезде из Дзингаты. Бежит таджик и думает дорогой: как это он будет рассказывать тамошним аксакалам, что каракчи[7] из-за Дарьи перебрались. Пожалуй, не поверят еще, да вздуют нагайками. Не ври, мол, вздору, не мути народ. Это прежде бывало.

X

Слухом земля полнится

Ничто так быстро не разносится народной молвой, как различные скандалезные случаи, которые предоставляют такое обширное поле для более или менее остроумной изобретательности, что скоро принимают такие размеры и такую сказочную обстановку, что даже сами герои скандала не узнают начального эпизода.

Так случилось и в настоящем случае: о смерти Машки и о трагикомической серенаде под окном у Марфы Васильевны, со всеми своими плачевными последствиями, все население русского города узнало еще задолго до обеда; и когда в единственном ресторане города, у жида Тюльпаненфельда, собрались его завсегдатаи, как они сами себя называли, то только и было разговоров, что о происшествии в узком переулке.

Да и сама Марфа Васильевна вовсе не находила нужным хранить все это в тайне. Она всякого, кто только ни спрашивал у нее о случившемся, посвящала во все подробности ночного события.

По местным обычаям, здесь очень немногие ездят в экипажах, большинство же довольствуется верховыми лошадьми, и потому множество самых разнообразных всадников проезжало мимо окон Марфы Васильевны: кто на службу, кто со службы, кто на проездку, а большинство — так только, для того, чтобы прогарцевать мимо этого уютного окна, в тени шелковичного дерева, в котором, словно в рамке, сидела улыбающаяся красавица с чудными, влажными глазами и в легком, белом утреннем костюме.

Свернув с шоссе, целиком мимо мусорных ям, через задворок старого полицейского двора, на красивом коне едет тоже красивый офицер; оба горячатся и волнуются: один — оттого, что вследствие того же самого получил под бока жестокий удар шпор с репейками.

— Вы куда это, Набрюшников? — спрашивает Марфа Васильевна офицера, который десятый раз делает вид, что совершенно нечаянно увидел красивую барыню.

— Ах, это вы! — удивляется Набрюшников, ловко осаживая коня и монументом останавливаясь перед окном. — Ваше здоровье-с?..

— Благодарю? Что это у вас за лошадь?

— А что-с?..

Всадник чувствует, что его конь как-то подозрительно начинает поднимать хвост и дает ему предупредительный удар шпорами: дескать, веди себя прилично, когда разговариваешь с дамами.

— Да прекрасивая.

— Это я недавно купил в Ходженте.

Незначительная пауза.

— Марфа Васильевна, правда ли, я слышал, что...

— Правда, правда, — хохочет Марфа Васильевна.

— И как это он, почти в упор, и промахнулся?.. — удивляется всадник.

— Как промахнулся?! — удивляется в свою очередь Марфа Васильевна.

— Да из револьвера...

— Из какого револьвера?.. Просто нагайкой.

— С победой имеем честь поздравить! — басит толстый генерал и хохочет, хохочет всем своим ожиревшим существом, хохочет чуть не до апоплексического удара.

Два конвойных казака-уральца, которые трепались за генералом, не ожидая, что тот так внезапно остановится, натыкаются на круп его лошади.

— Чего рты разинули, скоты!..

— А мы хотим Батогова к следующему чину представить за его рыцарскую отвагу...

— У меня в канцелярии уже реляцию пишут о ночном деле, — острит генерал и плотоядно смотрит на круглые локотки Марфы Васильевны.

И с генералом поболтала немного Марфа Васильевна.

Вся словно развинченная, дребезжит оренбургская линейка в одну лошадь; на козлах — солдат в кумачовой рубахе и ермолке с кистью. В линейке сидят четыре дамы в канаусовых блузах и в круглых соломенных шляпках, на которых раскинулись целые цветники и огороды.

— Марфа Васильевна, — пищат дамы, — мы к вам...

— Заходите, — нехотя произносит Марфа Васильевна, которая вообще недолюбливала общество местных барынь.

***

— Да нет же, я вам говорю, это совершенно не так было, — говорит интендантский чиновник, тот самый, что был у Хмурова. — Кому же и знать, как не мне.

— Да вы-то откуда знаете? — спрашивает его другой, тоже, должно быть, чиновник.

Оба они выпили у буфета по большой рюмке полынной и тыкали вилками в тарелку с молодым редисом.

— Я откуда знаю, гм...

— Да, вы-то?..

— Мало ли откуда: тот говорил, другой говорил, третий. Да вот даже, не больше как за четверть часа перед этим, встречаюсь я с…

— Ну, вот то-то же... другой, третий, а мне сам Батогов подробно рассказывал.

— Что же это он вам говорил-то? — язвительно улыбаясь, спрашивает интендантский чиновник.

— Брилло схватил ее за талию, а доктор за ноги и марш-марш в кусты; знаете, тут сейчас кусты, такие густые, ну, вот где новая стройка, большая яма тут еще такая...

Несколько человек окружили рассказчика; какой-то высокий лысый господин бросил обгладывать крыло поданного ему фазана, встал и подошел к прилавку, обтирая усы салфеткой.

— В эту-то минуту является Батогов, а сидел он до той поры в экипажном сарае. Бац в одного, бац в другого: натурально — оба наповал. «Марфа Васильевна, — говорит, — вы свободны...»

— Да тигра кто же выпустил?..

— Какого тигра? Это совсем другая история...

— Да, да, ну, виноват, продолжайте.

— Вы говорите, оба наповал? — прерывает рассказчика лысый господин.

— Наповал; в висок навылет...

— Да они оба живы...

— Как живы!.. Ну, вероятно, скоро умрут, по крайней мере, ранены смертельно...

Рассказчик несколько смущен и сосредоточенно ловит вилкой новую редиску.

— Полноте, с Батоговым даже и револьверов не было...

— Ну, батенька, это нет... Это вздор! Я, положим, не слыхал, но моя жена ясно слышала два выстрела.

— Ну, может, то были совсем другие выстрелы, — улыбается за прилавком сам Тюльнаненфельд, отсчитывая кому-то сдачу.

Публика хохочет.

— Сегодня вечером дуэль! — объявляет новый посетитель, появляясь на пороге ресторана. — Кто смотреть хочет?

— Где, где? — послышались вопросы со всех сторон.

Никто уже не спрашивает: кто? с кем? Дело всем хорошо известно. Из бильярдной выбегают личности без сюртуков с киями в руках.

— А вот еще покуда не решено. Доктор поехал к Батогову с вызовом. Что-то привезет.

— Наверное через платок.

— Помирятся.

— Нет, тут не помиришься; тут, брат, кровью пахнет.

— Да, дело скверное, хоть из области уезжай. Как теперь ему глаза показать в общество?

— Ничего, обтерпится.

— Ох, трудновато.

— А на холодном оружии, знаете ли, много посущественней будет; как-то к делу ближе...

— Ну, а Марфа Васильевна что?

— Да ей-то что же?..

— Ну как же, все-таки...

— Она-то тут совсем уж не причем, — говорит как будто про себя стрелок, уткнувшись лицом в обрывок газеты. — Всякий негодяй полезет бесчинствовать, а женщина виновата, гм... Странно!

— Ну, вы уж слишком: «негодяй»... Эдак много негодяев скоро будет, — вступается сосед с правой стороны. — Ежели человек пьян и сам себя не помнит...

— Так это вы пьянством всякую гадость оправдывать станете. Ну, не пей, если знаешь, что скотская натура наружу полезет.

— Ну, заспорили! — протянул интендантский чиновник. — А ведь если рассудить по чести, по справедливости: ну что такого особенного сделал Брилло? То есть ровнехонько ничего.

— Ну, как же ничего...

— Да, конечно. Пели под окном, что за беда. Ну, в окно полезли, господи боже ты мой! Да что же тут такого. Положим, бить не следовало, но согласитесь же сами, видит, что трое пьяных, ну, чего лезть, ну, оставь его в покое. Нетрудно было предвидеть, что бить будут... Со стороны Батогова тоже не совсем честно. К чему это такие крайние меры: нагайками по голове! Не по-товарищески, нет, не по-товарищески. Не следовало бы...

вернуться

7

Каракчи — разбойники.

17
{"b":"574792","o":1}