— Эх, господин старший лейтенант, нас засыпало там, в лесу! Накрыло весь взвод. Только мы и выбрались, потому как лежали у выхода. Обстрел еще продолжается.

Либерт задыхался. Он не узнал меня.

Фабиан направил их в туннель. Мы повернули и пошли в батальонный блиндаж. Я подсел к ординарцам и стал прислушиваться к разговору офицеров.

— Хорошо, — сказал капитан. — Всех, кто будет появляться из второй роты, направляйте в туннель! А там сзади, у развилки траншеи, которой они никак не минуют, выставите командира взвода с охраной, чтобы перехватывать людей! Иначе они от страха убегут неведомо куда.

Дверь отворилась, и в нее втолкнули кого-то. Человек был совершенно гол. На шее болталась бечевка с овальным личным знаком.

Капитан глядел на него во все глаза:

— Что это значит?

— Господин капитан, — сказал ординарец, который привел его, — я ничего не могу от него добиться. Он из второй роты.

— Дайте ему шинель!

Ему дали шинель, и он продолжал стоять.

— Вас засыпало?

— Потолок обрушился.

— А потом?

— Я не знаю.

— Потом вы, по-видимому, выползли?

— Я не знаю.

— Я говорю: вы, видимо, выбрались из укрытия?

Человек медлил с ответом.

— Нет, я не мог.

— Почему не могли?

— Придавило ногу.

— Тогда вы вытащили ногу из зажатого сапога?

Он опять ответил не сразу.

— Было очень тесно.

— Ординарцы! Отведите-ка его к врачу! И дайте ему горячего кофе — есть у нас еще кофе?

— Найдется, господин капитан.

— Надо же суметь так раздеться, — обратился капитан к Фабиану, — когда ему всего лишь придавило ногу в сапоге! И чтобы человек при этом так сдурел!

— Не знаю, — ответил Фабиан. — Для этого нужно слишком уж потерять самообладание.

Всю ночь напролет громыхало вокруг нашего блиндажа. Порой земля сотрясалась. Смрад от лошадей становился невыносимым.

Среди ночи кто-то протопал вниз по лестнице.

— Что стряслось?

— Извините, господин старший лейтенант! Мы не знали, что это блиндаж командира роты. Там палят! Вот мы и решили сюда!

Ближе к утру разрыв бухнул ближе обычного, и что-то закопошилось на лестнице.

— Кто там?

— Эйлиц!.. Там так трахнуло, что мы решили спуститься пониже.

Через некоторое время снаружи раздался крик:

— Здесь санитарный блиндаж?

— Рядом! Следующий вход! — крикнули мы все разом.

Потом пришел еще кто-то.

— Господин старший лейтенант, я снимаю свой взвод с рытья окопов на передней линии. У нас трое раненых.

Едва рассвело, как мы поднялись и, продрогшие, принялись за кофе. Потом Фабиан ушел один и вернулся только через несколько часов.

— Нашли командира второй роты. Ясное дело, убит. Теперь остатки второй роты будут нашим четвертым взводом. Командовать ею будет лейтенант Эйзольд. А сейчас мы перебазируемся в туннель.

Наверху было спокойно, так что мы без помех распростились с нашими лошадьми. У одной из них лопнуло брюхо, и кишки — багрово-сизые — вывалились на землю.

В туннеле, окутанные табачным дымом и испарениями, сидели на корточках люди из второй роты:

— Французы и здесь накроют нас!.. Или ворвутся там в окопы и в два счета будут здесь!

— Да всех здесь перебьют! Нас выведут отсюда, когда останутся только калеки, годные лишь к гарнизонной службе да в ездовые!

Мы вошли в блиндаж, где уже находились два офицера со своими ординарцами. Им пришлось потесниться.

Вечер и ночь прошли беспокойно. При раздаче пищи ранило повара и ездового полевой кухни. К трем офицерам, которые сидели за столом и писали, то и дело подходили посыльные. Мне часто приходилось бегать по разным поручениям. Наконец к утру мы легли спать. В стены были встроены нары — в два яруса. Я лег на верхние, подо мной — Цише. Прямо надо мной в потолке была проделана дыра, должно быть, для печной трубы. Из этой дыры долетал до меня из леса треск: это трещали деревья — то ближе, то дальше. По лесу били шрапнелью.

На следующий день я снова увидел в туннеле людей: они сидели на корточках и курили.

— Нет, так дольше продолжаться не может! Этак мы в Германию уже не вернемся. Через пару дней мы либо будем в плену у французов, либо в каком-нибудь окопе будут топать по нашим трупам!

Вторая рота начала раздражать меня. Почему они не возьмут себя в руки! Ведь они лишают последнего мужества новобранцев, впервые попавших на фронт!

В главном проходе построили еще один, третий ярус нар, под самым потолком. Требовалось проявить немалую ловкость, чтобы забраться туда. У нас поселился еще один офицер с ординарцами, уже четвертый, так что приходилось спать по очереди; я менялся с Цише.

Наверху пригревало солнце. Над нашими позициями кружило много французских аэропланов — они летели дальше в сторону тыла. Немецких аэропланов будто и не существовало. Мы вообще недолюбливали летчиков за их спесивый нрав, а теперь их ругали все чаще.

К обеду небо заволокло тучами и зарядил сильный дождь. Последним к нам пришел офицер артиллерийского наблюдения, дальше других продержавшийся в Тюркенвальде. Он тоже разместился в нашем блиндаже. Теперь даже у старшего лейтенанта не оставалось отдельной постели, и он спал по очереди с Эйлицем.

С наступлением темноты обстрел нашего леса и прилегающей местности усилился.

Пришел Эйлиц с дымящимися котелками.

— Неподалеку от полевой кухни обстрел вели химическими снарядами, — тонким голосом сообщил он.

— А как вы это определили?

— Появились этакие маленькие дымовые облачка. Сначала я не обратил на них внимания. А когда стал получать пищу, почувствовал вдруг сладковатый запах, и на минуту мне вроде как стало дурно.

На другой день снова разведрило. С самого утра по нашему лесу палили тяжелыми снарядами. Два блиндажа нашего второго взвода были разбиты, их пришлось бросить, а людей перевести в туннель.

Вдруг около полудня раздался страшный взрыв. Земля содрогнулась. По темному проходу мы бросились к главному туннелю. Но оттуда бежали нам навстречу и отбросили нас назад.

— Что случилось?

— Снаряд попал в туннель!

Я уже ощутил запах гари от снаряда.

Когда возбуждение немного улеглось, мы вошли в туннель. Свет свечей потускнел еще больше. Надломились в середине две деревянные балки перекрытия. Других повреждений не оказалось.

После обеда я понес донесение в батальон. Перед блиндажом я увидел кровь: здесь ранило часового. Толстое стекло двери лопнуло, на земле валялись осколки. Но капитан и его адъютант весело смеялись.

Ночью я снова слышал разрывы и треск деревьев над головой.

Наступившее утро было ясным. Светило солнце, и над нами опять кружил большой французский аэроплан в сопровождении маленьких. Над Тюркенвальдом снова поднимались огромные облака от разрывов снарядов.

В обед пришел батальонный ординарец — мне бросилась в глаза его бледность.

— Господин старший лейтенант, из батальона приказали сообщить, что французы прорвались в Тюркенвальд. Третьей роте приказано занять позицию здесь, на краю леса.

Мне показалось, будто все вокруг тоже вдруг побелело.

— Ординарцы, приготовиться!

Было пять минут первого.

— Поднять взводы по тревоге! Командиров взводов ко мне!

Я побежал по темному ходу в туннель и там в первую дверь налево. Лейтенант Эйзольд сидел с двумя офицерами саперной службы и играл в скат.

— Господин лейтенант! Поднять взводы по тревоге! Господам командирам взводов к господину старшему лейтенанту!

Он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.

— Что случилось?

— Французы в лесу Тюркенвальд.

В левой руке он еще держал карты, а правой потянулся за противогазом.

— Какой нам отдается приказ?

— Пока только поднять всех по тревоге!

Я побежал дальше к Зейделю.

Он курил трубку и произнес всего лишь:

— Ну, теперь началось.

Он выбил трубку и поднялся.

Я побежал назад и нашел Фабиана с капитаном наверху, на бетонированной орудийной площадке.