— Они сидят там, на деревьях! — крикнул кто-то.

Все вскинули винтовки, и пошла бессмысленная пальба по верхушкам деревьев. Двое-трое стреляли с колена, другие — лежа.

— Там же никого нет! — крикнул я.

Они продолжали палить.

— Прекратить огонь! — заорал я.

— Прекратить огонь! — заорал Ламм.

Послушались.

— Да вы поглядите туда! — в бешенстве кричал я. — Никого же там нет — на деревьях! Постыдились бы так терять голову! Вперед, марш!

Встали, пошли вперед.

Из-за этой задержки взвод разбрелся. Со мной осталась теперь, пожалуй, его левая половина. Эрнст с другой половиной взвода исчез.

Зз! Зз! — все ближе свистели пули.

Шш-прамм! — рвались гранаты у нас за спиной. Пригнулись, вот-вот достигнем высотки.

Справа на возвышенности стояло орудие. Канониры подтаскивали снаряды, вели огонь.

Брамм! Брамм! Кругом черные облака разрывов. Одного из наших отнесло назад.

Впереди кто-то крикнул:

— Не лезьте! Мы и так тут лежим друг за другом в три ряда!

Зз! Зз! Пренг, памм! Раммсс! — гремело, шипело, жужжало вокруг. Французы, должно быть, залегли возле самой высотки.

— Ложись! — зарывал я и плюхнулся на землю. Справа и впереди сплошь лежали вповалку. А что слева — я видеть не мог. Там был откос. Но вроде слева было поспокойнее.

— Перебегайте влево! — крикнул я сквозь этот грохот. Приподнялся и, пригнувшись, стал передвигаться влево. Цише — впереди меня. Остальные лежали.

— Всем влево! — скомандовал я.

Подтягивались — один, другой… Через несколько шагов мы выбрались из-под бешеного огня. Я повел их еще чуть левее. Потом мы повернули вперед. Там был совершенно пустой луг, справа деревня, она горела. Похоже, мы подошли к французам с фланга. Впереди, в долине, змеился среди ив ручей.

Зз! Зз! — вдруг зашипело впереди. Те, что залегли там, на высоком берегу ручья, казались отсюда мишенями на фоне неба.

— Занять позицию! Там, на берегу, стрелки. Прицел шестьсот! Огонь!

Я прицелился. Мишени на том берегу находились в прорези прицела, прямо как на учебном плацу.

Пули ложились передо мной в траву!

Я спустил курок. Должен был попасть, если прицел выбран правильно. Жаркая перестрелка вокруг. Просвистело над правым ухом.

Я прицелился снова. Моя мишень стала вдруг расти. Я выстрелил.

— Они отходят! — закричал я.

Мы палили им вслед как осатанелые. Один за другим они исчезали вдали.

— Вперед, марш! — скомандовал я. — Нужно их догнать.

Мы перелезли через изгородь для скота и спустились к ручью. Там, в воде, ничком лежал солдат в красных штанах. На том берегу — раненые и убитые французы.

Я перепрыгнул через ручей. Сбоку от меня кто-то черпал рукой воду и пил.

Позади затрещали винтовочные выстрелы. Рядом со мной шагал горнист Киндер.

— Труби, — сказал я ему, — чтоб наши не стреляли своим в спину!

— Что трубить? — спросил он.

— Что хочешь!

Он сыграл вечернюю зорю. Справа раздался выстрел. Оттуда, по ниве, шагали навстречу нам французы.

— Справа! — крикнул я. — Прицел четыреста! Огонь!

Я плюхнулся на землю и стал палить как бешеный.

Французы были примерно в полутораста шагах от нас. Рядом тоже палили. Впереди один свалился в хлеба. Другой вскинул винтовку и, стоя, выстрелил в нас. Они шли из горящей деревни. Мы оказались у них с фланга.

Один за другим ныряли они в хлеба. Наверняка не во всех попало. Мало-помалу я поостыл и стал целиться точнее.

Из деревни справа вышел офицер; он шел в полный рост. И упал в хлеба. Больше никого не было видно.

Я встал и увидел, как позади нас у ручья немецкие солдаты, стоя, стреляли в раненых. Я бросился туда. Это были солдаты из четвертой роты.

— Что вы делаете! — закричал я.

— Эти собаки стреляли в нас сзади! — злобно сказал один.

— И Рёле, лейтенанта нашего, они закололи в деревне, когда он лежал там раненый!

Я вернулся к своим. Их осталось всего шесть человек, среди них двое из других рот. Надо ли нам еще лезть вперед?

Подошел капитан-командир четвертой роты.

— Вы должны занять высотку впереди!

Мы полезли наверх. Ноги у меня вдруг отяжелели, и заломило плечо от непрерывной стрельбы.

На высотке, с которой нас раньше обстреливали французы, лежал черномазый в белых шароварах.

Перед нами простирались хлебные ноля. Французский отряд сгрудился там вокруг чего-то.

— По французам! Огонь!

Они бросились врассыпную. Я полез в подсумок за патронами, чтобы перезарядить. Патронов не было. В другом подсумке тоже. А обе ленты, висевшие на шее, я выбросил еще раньше, все расстреляв. Итого, значит, двести сорок патронов я пустил в ход! Да, как тут не заболеть плечу!

Солнце скрылось справа за холмы. Но все еще парило.

Подошел посыльный.

— Вам приказ: вернуться в расположение батальона.

Мы перекинули винтовки через плечо. На лугу лежали раненые. Один ковылял, и Цише подхватил его под локоть.

Французский офицер — невысокий, толстый — лежал в траве и стонал. Я хотел поглядеть, куда он ранен, но француз отмахнулся. Все же я расстегнул на нем мундир. Из правого бедра, как из водопроводной трубы, хлестала кровь. Я вытащил перевязочный пакет из кармана и сделал перевязку. Правый рукав у меня при этом пропитался кровью почти до локтя. Верно, глупо было при такой потере крови бинтовать его. Кто-то сунул ему фляжку. Он отпихнул ее.

— Думаешь, мы тебя отравим? — сказал тот и приложил ему фляжку ко рту. Француз стал жадно пить.

Тем временем остальные уже подобрали многих наших раненых. Я взялся вместе с другими за плащ-палатку, в которой кто-то стонал.

Подошли к ручью. На берегу сидели французы и жестами умоляли нас взять их с собой. Один тыкал пальцем в свою сумку для хлеба и разводил руками — нечего, мол, есть.

— У нас у самих нет хлеба. И взять вас с собой мы не можем, разве не ясно.

Быстро темнело. А в деревне полыхали пожары. Мы шли деревней. Там, куда ни глянь, лежали убитые. Вот на немецком офицере лежит какой-то алжирец. Раненый, которого мы несли в плащ-палатке, стонал при каждом нашем шаге.

Мы спустились в долину. Там расположилась наша походная кухня. Возле нее — Фабиан с Эрнстом и ротным фельдфебелем. На доске перед ними стояли алюминиевые тарелки, и они дули на горячие ложки. Эрнст увидел меня.

— Скольких вы привели?

— Четырех из нашей роты, господин фельдфебель.

— Не хватает ста человек, — сказал Фабиан. — Но, должно быть, много отстало на марше.

Я направился к взводу. Судя по ружейным пирамидам, в нем оставалось всего человек тридцать.

— Кто-нибудь видел Сокровище? — спросил я.

— Он убит. Пулей в голову, там, наверху.

— А Ламм?

— Его я не видел.

Я отстегнул котелок и зашагал к походной кухне.

— Вольноопределяющийся Ламм просил вам кланяться, — сказал фельдфебель.

— Он ранен?

— Да, и довольно тяжело. Навылет в обе руки и ноги, и к тому же ему досталось еще прикладом по голове. Вид у него просто жуткий.

Только я покончил с едой, как меня позвал Эрнст. Он сидел в траве на плащ-палатке, в руках у него была фляжка. Возле стояли два командира отделений.

— Садитесь-ка все сюда. Нам придется заново поделить взвод. Кружки у вас с собой? У Ренна останется его первое отделение.

Он разлил по кружкам красное вино.

Подошел Фабиан с фельдфебелем, оба присели к нам.

— Сегодня мы потеряли свыше двадцати офицеров в нашем полку, — сказал Фабиан; голос его звучал словно издалека.

Я маленькими глотками пил вино. Оно было холодное и терпкое.

— И Сокровище тоже погиб, — сказал фельдфебель.

— Он ведь был вашим другом, Ренн, — сказал Фабиан.

Мы распили всю фляжку.

— Спокойной ночи! — сказал лейтенант и встал.

И мы тоже пошли спать.

Ночь. Мы стоим на дороге, ждем. Справа дома, слева луг в низине.

Третий батальон должен снять французский форпост. Фабиан тихо говорит Эрнсту: