Крамм! — справа позади нас.

Мы прорвались. Я приостановился, глянул назад. Прямо позади меня еще бежали наши. Цише с ними не было. Нет, вот он, не слишком-то проворно появился из-за куста, все время озираясь по сторонам.

— Куда же вас так несет? — крикнул он. — Гляди, как разогнался!

Я отвернулся. Они смотрели на меня. Сдурели мы — понеслись как угорелые! Я был сам себе противен.

— Внимание, Ренн! — крикнул Эрнст. Я вздрогнул, он подал знак для сбора.

Французы продолжали вести огонь из леса, с разных точек. Мы отступили и повернули на дорогу. В сумерках обнаружили, что здесь уже собрался весь наш батальон. Быть может, даже и другие части. Стало тихо.

С заминками и остановками продолжали передвижение. Впереди шла батарея. На задней повозке тарахтело железо. Свет луны падал на темный ящик, из которого торчали какие-то брусья. Я чувствовал себя скверно и казался себе жалким.

Мы снова пришли в ту деревню, где в тот раз сцепились с капитаном. Потом — в следующую, неподалеку от этой. Будем, значит, топать весь путь обратно?

Останавливались раз, два.

Луна зашла. Совсем стемнело.

Потом помаленьку стало светать. Небо заволокло. Перед нами лежала широкая голая равнина. Трава на лугах была бурой, а казалась почти что красной. Духота давила.

Остановились. Я лег — ранец под голову. Все присели на корточках по обеим сторонам дороги. У них в кишках было пусто. А у меня понос, вроде бы, прекратился. Небо слепило белизной, и я закрыл глаза.

Вдруг кто-то дернул меня за рукав. Я взглянул на бледное лицо Вейса, на его измученные глаза и приподнялся в испуге.

— Что с тобой?

— Рука жутко болит, и ранец давит, сил нет.

Да, Вейс и вообще-то был не из крепких.

— Так как тебе помочь?

— Не знаю, — жалобно прошептал он.

— Подожди-ка, — сказал я. Мне страшно не хотелось вставать. Все же я пошел к Эрнсту.

— Господин фельдфебель, у Вейса ранение в руку, рикошетом, но он хотел остаться в роте. Только теперь ему уже невмоготу. Может, разрешат ему хотя бы немного проехать с орудием.

— Я уже знаю про него, — ответил Эрнст. — Я доложу о нем господину лейтенанту.

Когда я вернулся, Вейс сидел у обочины. Его трясло, и он пытался скрыть это от меня.

Я сказал ему:

— Не бойся. Мы скоро прибудем. — Только сам я этому не верил. — Дай-ка я взгляну, как твоя рука. — Впрочем, я понятия не имел, что в этих случаях надо делать.

Бём пошел к артиллеристам и захватил с собой Вейса и тех, кто уже не мог идти.

Мы двинулись дальше. Вдоль обочины валялся шанцевый инструмент, ранцы телефонистов, штыки, но отставших на марше не было. Те, что оставались лежать на дороге, попали бы в плен.

Около девяти утра мы пришли в деревню. Там мы должны были сделать привал. Уже прибыла походная кухня, доверху заваленная хлебом.

На рысях примчался адъютант:

— Немедленно поворачивайте и марш! — Он показал туда, откуда мы только что притопали.

— Чтоб тебя разорвало!

— Сколько можно гонять нас, как щенков, туда и обратно!

— Молчать! — заорал Бём.

— Господин лейтенант, так дальше не пойдет! — заявил один из унтер-офицеров.

— Мы на войне! Тут не рассуждают!

Мы снова двинулись вперед и залегли в плоской котловине. Бём собрал командиров отделений и указал участки. Мы развернулись в цепь и стали окапываться в песчаной почве. Вскоре я выкопал себе окопчик, достаточно большой, чтобы в нем залечь. Потом отдал лопату Линке: свою он выбросил вчера, потому что она была слишком тяжелая и била его рукояткой по колену.

Походная кухня последовала за нами в котловину. Запрягли четверку лошадей, чтобы тянуть тяжелый груз по песчаной почве, и погоняли их криком и щелканьем кнута.

Мы построились на раздачу пищи.

Бём приказал через три-четыре часа накормить нас еще раз.

Я пошел к Вейсу, хотя сам устал как собака и еле волочил ноги. Вейс раздобыл себе новый мундир, который болтался на нем, как на вешалке. Я помог ему раздеться. Повязка еще не сползла, но, по-видимому, залубенела и давила. Я размотал ее. От крови марля склеилась. Я попытался осторожно отодрать ее. Но он просто сорвал ее. Рана уже затянулась. А мышца опухла и посинела.

— Это опасно? — спросил я.

Он скосил глаза:

— Чепуха, но чертовски больно.

— Пошли! — сказал я. — Натянем на тебя твой мундир и поспим в моем окопе.

Я слышал, как Бём сказал Эрнсту:

— Впереди стоит арьергард. Нам не надо принимать особых мер предосторожности.

Песчаный грунт в окопе был влажен, и я постелил плащ-палатку. Для двоих в окопе оказалось тесновато. Меня вдруг начало знобить. Вейс тоже дрожал, верно, от переутомления.

— Прислонись ко мне, чтоб руку не давило.

Я еще повозился с плащ-палаткой. И отключился.

— Рота, готовьсь!

Мощно гремела канонада.

Прамм! — ударил снаряд, может, в двухстах метрах впереди нас. Мне казалось, что стреляют уже давно. Небо стало зловеще-черным с мертвенно-бледными отблесками.

Я поднялся. Вейс еще спал. В лице ни кровинки! Жалко было его будить. Я потряс его за ногу.

Он засопел и сразу начал озираться вокруг.

— Ну, как ты? — спросил я.

Тыльной стороной ладони он потер глаза и улыбнулся.

— Отлично!

Ребенок! — подумал я.

Совсем близко ударил снаряд. Я мог бы поглядеть — куда, но не поглядел. Ухали орудия. Или это гром? Порыв ветра гнал по равнине тучи пыли.

Мы собирались позади передовой и отходили. За нами громыхали орудия. Ветер швырял нам в лицо пыль и град; Градины отскакивали от земли.

Наклонив голову, Бём шагал впереди нас.

— Хоть чистым станешь! — сказал он. — Вот только гнусность: курить нельзя!

Налетал порывистый ветер; он нес с собой то крупные капли дождя, то град. Вода стекала по ружью и каске и капала на шею.

Не знаю, сколько дней мы шли. Да и вообще подробности этих переходов стерлись у меня в памяти. Мы стали молчаливы. Дождь лил изо дня в день. По ночам мы мерзли в промокшей одежде. Ввели в бой наш третий батальон, и однажды ночью он вернулся с большим недочетом солдат и без единого офицера. А если и с нами будет так? Я старался не думать, но мысль эта все-таки закрадывалась. А мы шли все дальше на север, позади линии фронта.

Однажды пополудни присели мы с Гартманом за домом на корточки. К самой стене мы добраться не могли, потому что там росла крапива.

— Слушай, — сказал Гартман, — ты мою невесту знаешь?

— Нет. — Не знаю почему, но только стало мне в ту минуту как-то не по себе: в роте он самый видный парень, подумал я, только очень уж мрачный.

— Если со мной что случится, — сказал он, уставясь в землю между своих колен, — ты ей напиши. — Он разволновался, но не хотел подать виду. — Мои старики не желают ее знать, а ее старикам не по нраву я. — Он вытащил из кармана кусок газеты, разорвал его на части. Страх как неторопливо он это делал. Что же мне ему сказать?

— Ее зовут Ханна Зейлер и живет она на Адольфи-штрассе, тридцать один.

Мы поднялись и вошли в дом. Он стал чистить свою винтовку. Чтоб не подражать ему, я начал бриться.

Вейс снял мундир и рубашку, стал умываться. Его предплечье сияло всеми цветами радуги.

— Почему ты не захотел тогда в госпиталь? — спросил я.

— Я ведь знаю, каково лежать в госпитале во время похода. В роте куда лучше, здесь все же о тебе позаботятся.

— Почта прибыла! — закричали снаружи.

Цише выбежал.

Он принес мне письмо и положил на ранец. Я увидел почерк матери. Мне захотелось сперва побриться и вымыться.

В дверь заглянул Эрнст.

— Немедленно заканчивайте! — И тут же исчез.

Мы запихнули вещи в ранцы. Туда же я положил и письмо.

На улице уже шло построение.

— Мы продвинемся к Сент-Мари, — сказал Бём. — А что нам надлежит там делать, я еще и сам не знаю!

По широкому лугу мы шагали к лесу. Тем временем стало темнеть.