Проехала машина с генералом.

— Пусть бы этот тоже топал пехом, как мы!

Потом движение снова ускорилось.

Нас перегнал еще один автомобиль.

— Дорогу! — В нем четверо летчиков в фуражках набекрень.

— Кто они такие, чтобы ехать?

— Пехтура! — презрительно крикнул один из летчиков.

— Вытаскивай их оттуда, это тыловые свиньи!

Несколько человек стали проталкиваться к автомобилю. Но шофер продолжал ехать напролом, не обращая внимания на стоявших впереди людей. Те отпрянули в сторону.

— Выключай фары! — крикнул кто-то уже с угрозой. Автомобиль скрылся из виду.

То и дело останавливаясь, мы продолжали все же продвигаться вперед. Крик: «Выключай фары!» — слышался все чаще и чаще.

Мы приближались к месту, где грохот и рев моторов не стихал.

— Скоро пограничная дорога, — сказал Ханфштенгель.

— Сколько еще до нее, господин лейтенант?

— Полагаю — часа за полтора дойдем, если без задержек.

— Тогда шагайте без меня, господин лейтенант! — огрызнулся унтер-офицер.

— А ты нам и не нужен, — засмеялся Мелинг. — Ложись себе в кювет. Мы же пока что займем квартиры получше.

Кто-то засмеялся. Унтер-офицер что-то пробормотал.

Рев моторов слышался совсем близко. Теперь я узнал дорогу, которая пересекала наш путь. По ней справа в два ряда шли тяжелые орудия.

Мы очень медленно приближались к дороге.

— Господин лейтенант! — крикнул кто-то, а кто именно — в этой тьме, в путанице людей, лошадей и орудий, было не распознать. — Господин майор сказал, что нужно идти дальше цепочкой по кювету.

И вот — то медленно, то бегом — мы стали один за другим продвигаться по неровному дну кювета. Заныла нога. Я пытался ставить ее ровно и твердо, но от этого только стало ломить коленный сустав.

Около одиннадцати часов, в то время как справа по дороге продолжали грохотать повозки и орудия, слева появились мрачные здания фабрики. Мы остановились.

— Почему стоим? Хотим на квартиры!

Лейтенанта Шубринга словно пригвоздило к месту. Он стоял и смотрел на грохочущие мимо обозы.

— Можем обойтись и без командиров!

— Заткнись! — крикнул Хёле. — Господин лейтенант не может ведь вынуть из кармана квартирмейстеров. Вы-то знаете хоть, куда нам идти?

Мы ждали. Даже всеобщему любимцу Ханфштенгелю его солдаты начинали грубить.

Мелинг шепнул мне украдкой:

— Если господин фельдфебель подержит мою винтовку, я могу поискать квартирмейстеров. Они наверняка где-нибудь здесь на дороге, нужно только кликать их через каждые двадцать шагов.

Я подошел к ребятам из моего взвода и сказали, что Мелинг отправился на поиски.

— Дерьмо он!

— За всю войну не научились держать квартирмейстеров в порядке!

— Когда же нас отпустят, господин фельдфебель? — пропищал чей-то жалобный голос.

— Не знаю, — ответил я.

— Они тебя вообще не отпустят. Все это свинство будет продолжаться и дальше. Нужно самим — ноги в руки и пошел!

Потянуло холодом.

Наконец часа через полтора Шубринг отыскал квартирмейстеров. Но они нашли его обращение слишком грубым и заорали на него: «Разбирайтесь сами с вашим дерьмом!»

А Мелинг все не появлялся.

Светила луна. Мы свернули на боковую дорогу, где кроме нас не было никого. Слева и справа тянулись совсем черные с виду поля. Приятно было снова шагать по твердой земле. Только сильно болела нога.

Около полуночи пришли в небольшую деревушку. Среди домов торчало какое-то высокое здание. Дверь приотворилась. В щели мелькнул красноватый свет. В дверях появился человек.

— Куда нам? — грубо спросил его один из наших.

Вдруг перед нами возник Мелинг:

— Уймитесь! Господин владелец мельницы уже распорядился приготовить для нас кофе и отвел отапливаемое помещение.

— Входите, пожалуйста, — дружелюбно промолвил мельник. — Сюда, наверх по лестнице! Только я за вами не поспею.

Наверху в просторном помещении лежали мешки с соломой. Мельник то и дело подымался к нам и спрашивал, хватает ли нам воды, и добавлял:

— Клозет там, за домом, сразу направо.

— Сыграем в пиночки? — спросил молодой парень.

— Ты что, рехнулся? Я уже сыт по горло маршем.

Наша полевая кухня и другие обозы прибыли только к обеду. Сразу же открыли котел и раздали кофе.

— Как всегда на посту? — спросил Хёле.

— Мы не тот сброд, что на других обозах, которые и на передовой-то не были, а умеют только глотку драть!

— Они что, больно о себе мнят?

— Больно вшей плодят! — ответил второй повар. — Им бы надо помалкивать, это же не люди, а половинки — полуслепые, полуглухие или там сердечники! Только я не верю в их болячки! Они просто отлынивают от передовой!

— Все они дристуны! — сказал ездовой и повел своих битюгов в конюшню.

— Если они обнаглеют, — сказал Хёле, — тогда только свистните. Мы им покажем!

— Не потребуется, — засмеялся повар, что с виду был послабее. — Я и сам справлюсь с ихней бандой. А Макс, так он посещал в Дессау клуб атлетов — ему и там дивились.

После обеда мы снялись с места и, когда стало смеркаться, вошли в Аахен. На всех домах были вывешены флаги. Где-то впереди играл наш военный оркестр, и дробь барабана будила эхо в стенах домов; оттуда на нас глазели из всех окон. Мы маршировали, и жители сопровождали нас из улицы в улицу.

Мы были последними немецкими частями — следом за нами в город вступали бельгийцы и французы.

На следующий день мы пришли на вокзал и под проливным дождем стали ждать поезда. Он прибыл лишь глубокой ночью. Это был состав для перевозки скота — вагоны с раздвижными дверями. Мы не знали, куда нас везут, знали только, что не сразу попадем домой.