На опушке Тюркенвальда я увидел перемещающихся людей, но не мог разглядеть, французы ли это. Как могло случиться, что французы оказались так близко и при этом не было слышно ни единого ружейного выстрела? И ведь должны же были прислать из леса нарочного!

Может быть, это ошибка? Капитан тоже, по-видимому, сомневался:

— Мне кажется, это наши. Пошлите туда дозор!

А может быть, французы прорвались через соседний полк и вклинились между нами и нашей передней линией?

По ту сторону Тюркенвальда взлетела желтая ракета и рассыпалась. Фабиан указал на нее капитану:

— Похоже, впереди еще держатся и дали желтую сигнальную ракету. Может быть, нужно сразу идти в контратаку?

— Нет, решение остается за командиром полка. Будем ждать его приказа.

Между тем подошли командиры взводов и стояли, перешептываясь, в углу. На земле лежал убитый, с которого сняли ботинки, носки и брюки: не хватало обмундирования.

Мы долго ждали. Наконец вернулся командир посланного дозора и доложил, что их обстреляли из Тюркенвальда, но он полагает, что стреляли свои.

— Одного из дозора ранило в ногу.

— Вы что же — не окликнули их?

— Так точно, господин капитан, окликнули. Но они не ответили.

Фабиан как-то странно посмотрел на командира дозора и отпустил его. Кажется, он ему не поверил.

Появился ординарец из роты, которая располагалась справа наискось от нас, и сообщил:

— Тюркенвальд занят французами. От рот передовой линии никаких вестей.

Справа приближались двое артиллеристов, они тащили под руки третьего. Ему оторвало обе ноги выше колен. Кровь хлестала из лохмотьев брюк.

Между тем с момента первого донесения прошло уже три часа. Фабиан послал меня передать по взводам, чтобы они получили у Эйлица мясо в консервах, сухой спирт и сельтерскую воду, так как кухня сегодня, очевидно, не подойдет.

Я пошел, по окопу, где теперь были выставлены часовые. Один стоял, сгорбившись, так что даже его каска не выглядывала из окопа.

Я остановился.

— Ты чего боишься?

Он не смотрел на меня. Это был один из новобранцев второй роты.

— Ну и выгляни! — рассмеялся я. — Ведь никого не видно! Только солнышко светит!

Он не шелохнулся. Что мне оставалось делать?

Когда я вернулся, тот, что без ног, лежал в нашем блиндаже на полу и стонал. Похоже, он был без сознания. Эйлиц раздавал консервные банки и все прочее прямо над ним.

Я снова пошел на орудийную площадку. Фабиана там уже не было. У отверстия бетонного заграждения стоял рыжеволосый Хершель. Рядом на земле лежал другой, который стоял на часах до него.

— Был обстрел? — спросил я.

— Да, — несколько шрапнельных снарядов. — Он обернулся ко мне, и я увидел, что он не испытывает никакого страха. А если его сегодня убьют? Мне было бы от души жаль его — он настоящий парень… Меня-то не убьют. В этом я был твердо уверен. Но это не вселяло в меня спокойствия.

Кто-то поднимался по лестнице.

— Ренн! — негромко сказал Фабиан и едва заметно улыбнулся. — Через три четверти часа. — И тут же стал официален: — Я уже послал Цише за взводами. Эйлиц останется здесь. А теперь нам надо идти.

Мы двинулись по окопу, потом остановились, поджидая роту. Солнце еще освещало край луга вдали. Но лес уже стал серым.

Прошло примерно с полчаса, прежде чем рота собралась полностью. Фабиан вполголоса отдал приказы и вместе с нами ползком выбрался из окопа на расположенную рядом, совершенно разбитую позицию батареи, где мы и залегли за полуобвалившимся земляным валом окопа. Фабиан показал командирам взводов на полосу кустарника, тянувшуюся до самого Тюркенвальда, и объяснил, как вести атаку.

Нам нужно было теперь дождаться четвертой роты, которая получила приказ наступать слева от нас. Наконец появились солдаты этой роты, они шли по лесу в полный рост. Создавалось впечатление, что они не имеют никакого представления о том, что здесь происходит.

— Хоть бы догадались лечь! — шепнул мне Зейдель. — Видишь? Уже летит чертов француз! Ребенку ясно, что мы, как смеркнется, пойдем в контратаку. И что поведем ее из этих кустов. Если не схлопочем от французов раньше!

Пришел капитан со своим адъютантом и лег возле нас. Прямо перед нами в небе висела луна, она становилась все ярче, а справа над горизонтом небо было еще оранжевым.

Четвертая рота все еще не собралась полностью. Наконец прибыл командир роты с остальными.

Фабиан послал одного вперед — перерезать последние, мешавшие продвижению проволочные заграждения. Солдат ползком выбрался из леса, раскинувшегося на небольшой возвышенности.

Прошипел снаряд — трр-рах! — взлетела земля в нескольких шагах от солдата с ножницами для колючей проволоки, и комья глины посыпались и на нас. Солдат вскочил и бросился в воронку от снаряда.

— Может, пора, господин капитан? — нетерпеливо спросил Фабиан.

— Да, начинайте!

— Ба мной! — шепнул Фабиан. Мы поползли за ним из леса. Добравшись до полосы кустарников, я поднялся. Фабиан бежал быстро. Усики кустов ежевики цеплялись за одежду, мешали бежать.

Брамм! — позади меня. Кусок глины угодил мне в шею, противогаз упал. Я поднял его и побежал дальше. Лямка противогаза порвалась. Я обернулся — поглядеть на Цише. За мной бежал только Зейдель. Фабиан уже вырвался вперед. Быстро смеркалось. Очертания предметов расплывались в сероватых сумерках.

Фабиан остановился и припал на одно колено. Шагах в пяти заросли ежевики кончались. До темного массива Тюркенвальда оставалось не более ста метров. Перед ним — ровный луг.

Фабиан пошептался с Зейделем и показал ему, как нужно вести атаку.

— Как только вы достигнете леса, выступлю я и помогу там, где французы будут еще держаться.

Подошел взвод Зейделя, но от других взводов — никого. Цише не было.

Слева донеслось позвякивание шанцевого инструмента. Должно быть, четвертая рота. Прогремело несколько ружейных выстрелов.

Фабиан нагнулся к Зейделю:

— Четвертая рота обнаружена. Наступайте!

Зейдель дал знак рукой. Поднялись в атаку, едва различимые в серых сумерках.

Кто-то прибежал сзади.

— Фабиан! Капитана засыпало. Вам командовать батальоном!

Вокруг треск ружейной пальбы, и вспышка разрыва на краю леса.

— Большую часть вашей роты тоже засыпало! Я выкарабкался и бегом к вам!

Кругом свистят пули. Фабиан возбужденно показывает рукой вперед:

— Вон они бегут! Я уже не могу их остановить! Они забрали слишком вправо!

Я впился глазами вдаль. Это же ужасно! Они бегут почти вдоль расположения французов! Вот падает один, другой!

Больше я уже никого не видел. На опушке полыхнуло яркое пламя. В ушах звенело от пуль. Я почувствовал, как пуля просвистела возле моей шеи.

Что с Зейделем? Что с Цише?

Меня ударило в левое предплечье.

— Я ранен, — сказал я.

— Куда? — спросил Фабиан.

Я показал.

Я почувствовал боль в предплечье; появилось такое ощущение, словно оно распухало.

— У вас есть нож? — спросил адъютант.

Нож лежал у меня в левом кармане брюк, и я попытался достать его правой рукой.

Адъютант заметил мою попытку и вытащил нож.

Треск ружейной пальбы, свист пуль.

Адъютант отрезал у меня рукав. Там, где болело, я ничего не увидел.

— Порядочная дырка! — сказал адъютант. — Индивидуальным пакетом ее не закроешь. Давайте-ка в воронку от снаряда!

Мы сползли в широкую воронку; здесь было безопаснее.

— Куда он ранен, господин лейтенант?

— Возле плеча. Пуля прошла, видимо, косо слева.

— Но я совсем не вижу крови.

— Да, едва сочится.

— Мои люди! — простонал Фабиан.

— Вот теперь нужно прицепить обратно рукав. Ваша рука так блестит под луной, что небось французам видно.

Он криво прикрепил рукав булавкой к мундиру.

Ружейная пальба чуть поутихла.

— Пойдите узнайте, какие успехи у четвертой роты! — сказал Фабиан.

Адъютант исчез в кустах.

Я заметил, что Фабиан очень расстроен, и сказал, чтобы перевести его мысли на другое: