Сидя в своем кабинете и глядя на залитые дождем оконные стекла, Сергей думал не столько об итогах, сколько о том, что еще предстояло сделать: он завел записную книжку, и в ней, помимо других заметок, были обозначены по пунктам эти новые задачи. Так, под пунктом первым значились лесные посадки, которые нужно было провести не раньше и не позже первой половины ноября.
Под пунктом вторым шла запись о технической учебе колхозного актива. Эта работа особенно беспокоила Сергея: открытие курсов намечалось первого сентября — на дворе уже стоял октябрь, а учеба еще не начиналась. «Курсы открыть в пяти станицах, — гласила запись, и тут же было дописало карандашом: — Первое занятие провести в понедельник. За Грачевым закрепить верховую лошадь — пусть ездит из станицы в станицу».
Пункт третий — о механизации животноводства. Закупленная аппаратура была завезена на фермы, но ни электродойка, ни автопоилки практически нигде еще не применялись. «Вызвать председателей и заведующих фермами, — записал Сергей. — Поручить Полищуку проверить».
Четвертый пункт касался получения первых проектов реконструкции станиц Родниковской и Усть-Невинской. Сергей задержал взгляд на этой записи, встряхнул чубом, потом взял ручку и дописал: «Проекты нам очень нужны, а еще нужнее — специалисты, а когда они приедут? Запросить телеграфно «Крайпроект».
Далее шли очередные пункты с записями, которые как бы напоминали о таких важных и неотложных делах, как зимняя агротехническая учеба в полеводческих бригадах или ремонт тракторного парка и сельхозинвентаря, как работа школ, клубов, изб-читален, — да мало ли какие хлопоты приносит с собой осень, а вслед за ней и зима… Были в книжке и такие немногословные пометки: «Февраль — роды у Ирины». Или: «Породы деревьев: дуб, гледичия, ясень, акация белая, клен остролистый клен полевой, клен татарский, шелковица белая. Кустарниковые: смородина золотая, скумпия, бирючина, кизил».
Сергей хотел спросить у секретаря, кто из вызванных товарищей уже приехал, а в дверь просунулась косматая, промокшая папаха; затем показались широченные плечи бурки с острыми, торчащими углами, а потом в кабинет не вошел, а протиснулся Игнат Савельевич Хворостянкин.
«Ну, кажется, один уже ввалился. Э, какой здоровило!» — подумал Сергей.
Хворостянкин сбросил с плеч влажную, тяжелую бурку и поставил ее на попа — она балаганом возвышалась возле дверей; снял папаху, со всего размаха ударил ею о ладонь — густые брызги разлетелись по всему кабинету; широко и шумно ступая, делая грязными сапогами следы на полу, пожал Сергею руку своей жесткой и мокрой рукой.
— Эй, Сергей Тимофеевич! — заговорил он сиплым, простуженным басом. — За какое такое наказание заставил ехать в страшную непогоду?! На коне — и то с трудом добрался. Дорога в горах плывет!
— Наказание, Игнат Савельевич, еще впереди, — смеясь, сказал Сергей. — Хочу знать: почему на ферме «Красного кавалериста» ничего не делается. Ведь ты же сам просил аппаратуру…
— Делаем, но нет же специалистов. — Хворостянкин присел на стул, расстегнул полушубок. — Дай мне специалиста — и я в один миг все сделаю.
— Зачем же «в один миг»? Игнат Савельевич, слыхал я, будто один человек в Родниковской бросил хвастать и выхваляться и от слов перешел к делу… Но только что-то ничего такого реального не видно…
— Кто ж он, тот человек? — спросил Хворостянкин, приглаживая рукой мокрые усы. — Это не тот, которого всюду критиковали, а он, бедняга, все терпел, терпел, а потом у него терпение насчет критики лопнуло? Собой он такой верзило, первый усач в районе…
— Вот, вот…
— А, знаю, знаю, в чей огород бросаешь камешки! Да, верно, после всей той критики, какая навалилась мне на голову, пришло ко мне, Сергей Тимофеевич, желание перестроиться в лучшую сторону. Начал я было во всем строго придерживаться линии нашей партии, даже в самом поведении. С Нецветовой, да и вообще с людьми, стал обходиться вежливо. Скажу правду, через это, себе же в ущерб, выбросил из кабинета такое удобство, как электрическую сигнализацию… А почему выбросил? Потому, что всерьез решил перемениться, думал, что теперь-то ни Нецветова, ни кто другой не будет меня критиковать, а на практике выходит — опять Хворостянкин не такой… К моей работе и вообще к моему характеру, ты слышишь, Сергей Тимофеевич, Нецветова подкопаться не может, так она теперь схватилась обеими руками за мою культуру и опять не дает спокойно жить… День в день тычет меня носом в разные книги, заставляет романы читать, русскому языку обучает… Смех и грех, — будто я нерусский! «Я, говорит, за зиму обтешу тебя и подкую культурно и политически на обе ноги…» И ты пойми: кто будет меня обтесывать и подковывать? Баба, да и вдобавок молодая, в дочери мне годится… Да вот и к тебе по дождю прискакал, а что я хорошего услышал? Опять на меня критика, опять Хворостянкин сякой-такой…
— Значит, еще много слов и мало дела…
— Все мало, все мало… А какое ко мне отношение? Я руководитель, а меня сваливают в общую кучу… Разве это порядок?
— Да ты о чем? О какой куче?
— Взять ту же электрическую учебу. — Хворостянкину было жарко, и он, разговаривая, снял полушубок. — Я, конечно, не против изучения техники, без нее жить далее невозможно, но надо же, Сергей Тимофеевич, иметь подход к людям. — Он вытер папахой лоб, расчесал пальцами взъерошенные волосы. — Посуди сам. В нашей станице охотников изучать электричество набралось человек шестьдесят, а председателей колхозов среди них всего трое. А кто такие остальные? Человек десять будут парторги и бригадиры — тоже руководящие товарищи. Есть человек десять пожилых людей. А человек тридцать — это же станичные парни и дивчата, которые тут же технику изучают и тут же влюбляются… И вот я, председатель колхоза, должен сидеть рядом с этой молодежью и заниматься изучением электричества! Это же подрыв всего…
— Никакого подрыва не вижу… Да и что тут такого?
— А то, Сергей Тимофеевич, что мой авторитет…
— А-а… Старая песенка. Плохо, плохо ты перестраиваешься…
— Нет, послушай, — стоял на своем Хворостянкин. — Ты вот в армии был. Порядки армейские лучше меня знаешь. Почему, скажи, в армии строго соблюдается… это, как его… как же его… ну, когда старший начальник…
— Ты хочешь сказать — воинская субординация? — подсказал Сергей.
— Во-во! Почему она существует?
— Потому, что это армия, — сказал Сергей, вставая. — А ты имеешь дело с колхозниками.
— А ежели, допустим, преподаватель вызовет к доске и спросит, а тут, как назло, что-нибудь такое в технике забудешь и не сумеешь правильно ответить? — спросил Хворостянкин, печально склоняя голову. — А молодежь, известное дело, сразу на смех… Куда это годится?
— Да, это никуда не годится… Значит, надо отвечать так, чтобы никто не посмел смеяться…
— Тебе, вижу, смех, а у меня вот тут все это сидит. — Он ударил кулаком в грудь, потом встал, надел полушубок. — Все одно, рядом со всеми не сяду — так передай и Кондратьеву.
— Ежели сам не сядешь — заставим… Применим субординацию.
— Силой меня обучить нельзя.
— Да, Татьяна Николаевна права, подковать тебя нужно… а то споткнешься.
Хворостянкин злился и не стал отвечать. Он примостил на голову папаху, сердито покосился на Сергея, видимо хотел еще что-то сказать, но в кабинет вошли Костя Панкратов и Кондратьев. Хворостянкин кивком головы поздоровался и, не надевая бурку, вышел.
— Сергей Тимофеевич, я не опоздал? — спросил Костя, поправляя на голове кубанку, из-под которой на лоб спадал влажный чуб. — Вот погодка для озими!
— Ну, как наш «перестроившийся»? — спросил Кондратьев, обращаясь к Сергею и поглядывая на стоящую у дверей бурку Хворостянкина. — Беседовали?
— Был разговор, и весьма откровенный… Я тебе потом подробно расскажу.
— Я догадываюсь: учиться не хочет? Мне думается, что о тех, кто будет увиливать, подобно Хворостянкину, следует рассказать в газете. У меня уже есть два заявления: одно прислал Скиба, а другое — Волошин из колхоза «Свобода». Оба председатели, и оба отказываются посещать технические курсы. И ты думаешь, какие мотивы? Очень простые: колхозом можно руководить, но зная электричества… — И обратился к Сергею: — Вот какая к тебе просьба. Скоро придет сюда Прохор Ненашев. Он специально приехал в Рощенскую. Я с ним беседовал и направил к тебе. Ненашев предлагает послать на ферму бригаду электриков, хотя бы двух человек, и этим ускорить монтажные работы. Он изъявляет желание ехать сам и просит себе в помощники — знаешь кого? Ирину… Это уж я не знаю, поедет ли твоя жена или кто другой, но послать людей нужно. Вот я и прошу: обсудите этот вопрос вместе с Прохором.
