Позвонил командир батальона:

— В чем там у вас дело?

Я доложил.

— Бери все в свои руки, — подтвердил он прежнее свое распоряжение. — Меняй быстрее огневые. Подтягивай как можно ближе ко мне.

Пробираться в батальон, приготовившийся к атаке, надо было по траншее, которая начиналась в нескольких шагах от нас. Но, поднявшись наверх, я сразу сообразил, что теперь это гоже непросто. Оправившись от первого шока, противник усилил огневое сопротивление. Справа и слева от траншеи. все чаще появлялись облачка разрывов, неслышных в грохоте нашей артиллерийской канонады. Местами траншея была разрушена, местами завалена убитыми; по ней сновали связисты, посыльные, санитары с носилками.

Я вскоре вылез из траншеи и пошел вдоль нее. За много едва поспевал ротный связист, бывалый кубанский казак Тесля.

Дважды мы попадали под плотный артогонь немцев. Приходилось на какое‑то время прижиматься к земле. Второй раз лежали рядом с носилками, на которых еле слышно стонал тяжелораненый. Падая, я не успел разглядеть его. Всмотрелся в землистое лицо раненого лишь после того, как

разрывы немного отдалились. Показалось, что это хорошо знакомый мне командир саперной роты. Я пододвинулся поближе. Он или не он? Он!

Невыносимо трудно лежать на спине под обстрелом. А он лежал в таком положении, совершенно беспомощный, лишенный возможности даже голову повернуть. Полуприкрытые набухшими веками глаза смотрели прямо, в только что промытое коротким летним дождем небо.

— Миша! — окликнул я его.

В ответ он тихо простонал:

— Пить…

Я взял у связиста флягу и поднес горлышко к искусанным, распухшим губам раненого. Он с жадностью глотнул из нее и, видимо, почувствовал какое‑то облегчение. Узнал меня:

— Это ты, Гаевой?

— Я, я… Лежи.

Мне казалось, что он умирает. Но я не мог задерживаться. Надо было двигаться вперед и как можно быстрее.

— Прощай, — произнес Михаил едва слышно, как только я прикоснулся к его руке.

— Что ты?! — запротестовал я. — Все будет хорошо. — И приказал санитарам: — Несите быстрее!

Санитары подняли носилки и направились в тыл. А мы со связистом побежали вперед, наверстывая вынужденные задержки.

Командира батальона я застал на бруствере фаншеи. Он стоял во весь рост и смотрел в бинокль на немецкие окопы.

Траншея до отказа была набита стрелками. Комбату и мне тоже пришлось спрыгнуть в нее, как только сзади послышался грохот наших танков. Они на полном ходу шли через боевые порядки полка, и надо было смотреть в оба, чтобы не оказаться заживо погребенным под обвалившимися стенкам и траншеи.

— Вперед! — совершенно спокойно приказал командир батальона.

Три красные ракеты одновременно взвились над тремя стрелковыми ротами. Бойцы поднялись и, как мне показалось, не спеша, цепью двинулись вслед за танками.

— Быстро тащи свои минометы вот сюда, — указал комбат прямо мне под ноги. — А как только выбьем немцев из их первой траншеи — рогу туда!

— Есть!

— Тяни связь вслед за мной и сам держись поближе.

Комбата окружили артиллеристы. Он указал то

одному из них, то другому места, куда следует «поддать огня». Потребовал выкатить одну батарею на прямую наводку. Предупредил всех.

— Смотрите, чтобы не было паузы, когда ворвемся в первую траншею

А ко мне уже подходили навьюченные минометами первые расчеты. Я поставил им задачу и вместе со связистом пустился догонять комбата.

Впереди густо дымил наш танк, то ли подбитый немцами, то ли подорвавшийся на мине. Я обошел его и поравнялся с комбатом. В этот миг по цепи стрелков пронеслось протяжное «ур — р-а!»

Цепь заколыхалась и рванулась вперед. Я бежал следом за нею, не обращая внимания ни на разрывы вражеских снарядов и мин, ни на свист пуль, ни на крики и стоны раненых. Ни на что нахве^е!

— Ура!.. За Родину! — закричал комбат уже на бруствере немецкой траншеи: — Вперед! Вперед! — торопил он бойцов.

Тесля доложил мне, что связь с новой огневой позицией роты установлена. Я связался с лейтенантом Сидори- ным, оставленным там за старшего, и приказал повзводно перебираться в немецкие траншеи.

Недалеко от меня сидел на бруствере совсем обалдевший гитлеровец; наши бойцы нарочно посадили его там — для всеобщего обозрения. Теперь он был совершенно безопасен, все время улыбался, строил какие‑то жалкие гримасы.

Весь день батальон шаг за шагом продвигался вперед. Тактическая оборона противника была прорвана. Лишь в глубине ее оставались еще разрозненные очаги сопротивления. К вечеру страшно уставшие и заметно поредевшие стрелковые роты подошли к одному из них — э го была довольно сильно укрепленная деревня. До нее оставалось всего каких‑нибудь пятьсот метров, но плотный пулеметный огонь заставил стрелков залечь и взяться за лопаты. Я тоже

окапывался. Неподалеку от меня старательно зарывалась в землю пулеметная рота капитана Новикова.

Связь с командиром батальона нарушилась: где‑то был перебит провод. С наступлением темноты я пошел посоветоваться с Новиковым:

— Что будем делать?

— Насколько я понимаю, на сегодня хватит уже сделанного, — ответил он. — Надо, пока темно, накормить людей и дать им малость покемарить. Такой распорядок предлагаю до утра, а гам видно будет. Согласен?

Новиков напомнил мне о еде. За весь день я ни разу не подумал об этом.

Кухня все еще не приезжала, хотя пора бы ей уже появиться с горячим супом или кашей. Солдаты молчаливо поджидали ее, чутко прислушиваясь к каждому стуку колеса, к топоту лошадей.

Из темноты вынырнул незнакомый майор и потребовал от Новикова немедленно взять деревню штурмом. Рассудительный Новиков обратил его внимание на то, что все подступы к деревне освещены пожарами — немцы намеренно подожгли несколько окраинных домов. Майор не желал считаться с этим. Завязался спор, не предвещавший ничего хорошего. Я поспешил на помощь Новикову, хотя он и без меня держался уверенно.

— Поднимай людей, капитан, — настаивал майор. — Погромче «ура» — и деревня наша.

— Товарищ майор, — вмешался я, — люди устали, связь нарушена, артиллерия неизвестно где.

— А ты кто? — резко повернулся он ко мне.

Я назвался.

— Открывай огонь по деревне!..

На шум подошли два взводных командира. Майор набросился и на них:

— Где ваши люди? Поднимайте людей, лейтенанты!.. Вперед! За мной! Ура!..

Он рванулся в сторону деревни, размахивая пистолетом, увлекая за собою Новикова и командиров стрелковых взводов. Немцы усилили огонь. Голос майора оборвался на полуслове, и сам он будто растворился в темноте.

— Наступление не имело успеха, — констатировал Новиков. И чуть помолчав, продолжал уже без иронии: — А деревню мы, конечно, возьмем. Не на «ура» — это пройденный

этап, — а разумной, хорошо подготовленной атакой. Согласен?

Я вернулся в свою роту. Там, пока я отсутствовал, был убнт одни из двух связистов. Старшина, не дождавшись кухни, раздавал сухой паек Я тоже пожевал всухомятку и улегся в неглубоком окопчике. Расчеты спали у своих минометов. Впереди, метрах в двухстах от нас, залегли стрелковые роты.

Редкая перестрелка никого не беспокоила. По сравнению с сегодняшними атаками это ничто.

Негромко переговаривались часовые, называли имена убитых и раненых. Их нынче мало. Стал и я перебирать в уме события дня.

— Стой! Кто идет? — раздался вдруг тревожный оклик.

— Своп.

— Стой, говорю! Что значит «свои»?

— Ярнев. Замполит. Где командир роты?

— Здесь. Пропусти! — крикнул я часовому.

Ярцев присел рядом со мною. Не спеша выкурил папироску.

— А мы тебя уже похоронили, — сказал Ярцев так буднично, словно речь шла об окурке, который он только что бросил. — От санитаров слух пошел. Они будто бы вынесли тебя из‑под огня тяжело раненым. А поскольку это чепуха, поздравляю с присвоением очередного звания и прошу, товарищ старший лейтенант, доложить о потерях…

Выслушав мой доклад, замполит рассказал о боевых успехах полка и дивизии. Выходило, что дивизия продвинулась за день на семь — восемь километров.