— Какую песенку? — беспомощно произнес Николай.

— Любую. Ну, Коля, давай, спой мне что-нибудь.

— Michelle, ma belle, — вздохнув, затянул Николай битловский текст, и Лиза тут же подхватила его.

Не переставая мурлыкать под нос английские слова, она постепенно вытягивала из-под себя полы его халата.

— Ну что ты опять вытворяешь? — спохватился Николай. Теперь он очень хорошо чувствовал, что на девушке, оседлавшей его колени, не было ничего, кроме длинной футболки. Если бы он мог приказать если не себе, то хотя бы своей плоти оставаться спокойной к выходкам этой сумасбродки, но это было выше его сил. Разве можно сохранить голову ясной, когда по тебе, словно издеваясь и дразня, елозит налитая теплая попка как ни в чем не бывало распевающей девушки.

Еще мгновение, и Лиза уже самозабвенно прыгала, плотно обхватив Николая голыми ногами, а он, погрузив лицо в ее пряные волосы, ничего не видел, только цветные, расходившиеся как по воде круги перед закрытыми глазами.

Когда все закончилось, он легко скинул с себя девушку, и она, как в обмороке, медленно опустилась на пол. Она лежала, широко раскинув руки и ноги, ничуть не стыдясь своей наготы. Растрепанные волосы, воспаленные от поцелуев губы, полуприкрытые глаза…

— Зачем тебе все это нужно? — Николай возвышался над ней как суровый судья.

Он поспешил запахнуть халат и пригладить волосы.

— Да не зачем, просто так. Просто захотелось. Ты разочарован? Ты ждал от меня признаний в любви? Увы, их не будет. Пока, — уточнила Лиза. — Смешной ты, Коля, — Лиза без улыбки посмотрела на его мрачное лицо, — любовь тебя пугает, а секс без любви тебе кажется стыдным. Ладно, можешь ничего не говорить, все равно мне уже пора уходить, — и она легко вскочила на ноги. — Слушай, у меня опять возникла проблема, — и Лиза весело рассмеялась.

— Ну что еще? — устало спросил Николай.

— Мне нужна одежда. Я не могу надеть то, в чем была вчера. Оно все такое прокуренное, пропахшее страстью. В такой одежде нельзя ездить в общественном транспорте. К тому же, — Лиза пыталась говорить серьезно, — я где-то потеряла трусы.

— Ничего удивительного, — заметил Николай. — Ты хочешь, чтобы я одолжил тебе свои?

— Нет, я еще не стала фетишисткой. Сделай доброе дело, выйди на улицу, купи мне какую-нибудь одежду. Я доверяю твоему вкусу. Пожалуйста, — подумав, добавила Лиза.

Николай лишь картинно вздохнул и, ничего не говоря, оделся и вышел из квартиры.

— Так тебе еще пришлось и белье ей покупать? Могу себе представить, с каким лицом ты выбирал трусики! — со смехом произнес низкий женский голос.

Лицо его обладательницы скрывала темнота комнаты, которую тщетно пыталась осветить слабая лампа, да и та была накрыта плотным синим платком. В полумраке видно было лишь грузную фигуру сидящей в углу дивана женщины с длинными распущенными волосами. В пухлых пальцах, унизанных кольцами, женщина держала длинную сигарету. Когда она подносила ее ко рту, огонек освещал крупные, пухлые губы со складками вокруг них. Затянувшись, женщина роняла руку с сигаретой на шуршащий шелк юбки. Николай сидел на полу, обняв колени, и напряженно следил за ее движениями. Он казался завороженным и темнотой, и словами, которые женщина роняла в его сторону небрежно, словно пепел.

— Ну да, а что мне оставалось делать, не мог же я отправить, ее домой в таком виде.

— Да, Ники, как ты ни стараешься избегать приключений, — усмехнулась женщина, — они всегда сами тебя находят.

— Ты понимаешь, Руби, — Николай поднялся с ковра, — иногда она мне кажется просто ненормальной. Скажи мне, кем надо быть, чтобы позволить жизни так носить себя по свету?

— Тем, кто она есть. Молодой девчонкой, рано и неудачно вышедшей замуж и не желающей подчиняться обстоятельствам. Ты думаешь, те, кто живет, ничего не меняя в своей жизни, довольны ею? Нет, они просто мирятся со своей участью, вот и все. А она не желает мириться, вот и убегает, когда ей становится слишком плохо. Если бы все люди так жили, в мире было бы меньше проблем.

— Да, это так.

Николай подошел к окну и отодвинул плотную, синего шелка портьеру, окно за ней оказалось раскрытым настежь. Тяжелый ночной воздух неподвижно лежал на пустынной улице, не шевелились даже одинокие длинные стебли сухой травы, росшей вдоль стены дома.

— Знаешь, она напоминает мне персонаж одной детской русской сказки. Там был такой, как это перевести, круглый кусок теста. Его все хотели съесть, а он ото всех убегал, пока не попался лисе.

— Ну и как? — впервые за все время разговора в лице Руби мелькнуло подобие интереса.

— Лиса его проглотила, — закуривая ответил Николай. В его негромком голосе послышалось легкое торжество.

— Вот и твою подружку кто-нибудь сожрет в конце концов, — с усмешкой ответила женщина, — так бывает со всеми хорошенькими девчонками.

— Значит, и твою дочь ждет то же самое?

— Оставь Агнесс в покое! — резко ответила женщина, и в ее до сих пор ровном голосе зазвучала злость. — Тебе нет дела до моей дочери, как мне нет дела до твоей белой подружки. Налей-ка мне лучше еще виски, — она взяла с низкого столика стакан и протянула его Николаю. Он плеснул туда немного темной жидкости из бутылки с золотой этикеткой. — Еще, еще, — хрипло засмеялась женщина, — или ты жалеешь?

— Просто не люблю, когда ты пьешь больше, чем я.

— Ну так пей вместе со мной, в чем проблема, может, ты боишься опьянеть и проболтаться?

— Проболтаться о чем? — настороженно спросил Николай.

— Например, о своей девочке, которая уже столько времени не дает тебе покоя.

— Я и так все могу рассказать, мне для этого не обязательно напиваться, — нервно произнес Николай, — вот послушай, Руби. Она как будто в печенках у меня сидит, да, — Николай заговорил еще быстрее, — сидит у меня внутри, как непереваренный кусок пищи. Я все время ее чувствую, даже во сне мне нет от нее покоя. Когда я ее вижу, она приводит меня в бешенство, когда не вижу — тоже…

— Бедный малыш Ники, да ты просто влюбился!

— И что же мне теперь делать? — беспомощно спросил Николай.

— Пойти и утопиться, — хрипло засмеялась Руби. — Он меня спрашивает, что ему делать? Подумать только! Радоваться надо, а не поднимать панику. Давай-ка лучше выпьем за это. И себе тоже наливай, не бойся опьянеть, пока ты тут, со своей старухой Руби, тебе нечего бояться.

Николай с обреченным видом опрокинул себе в рот почти полный стакан виски. Покачиваясь, он подошел к сидящей женщине и опустился у ее ног на толстый ворс ковра. Он положил голову на ее широкие колени, и она привычным движением тронула светлые пряди.

— Не переживай, малыш. Все в порядке. Все красивые мальчики рано или поздно влюбляются в красивых девочек. Вот и с тобой это случилось. К тому же ты уже давно не мальчик, да и не первая же она у тебя в конце-то концов.

— Да, но раньше женщины так не выбивали меня из колеи… Разве только Саманта.

— Не напоминай мне эту ненормальную! Ненавижу истеричек. Уверена, когда она сидела с головой в духовке, то представляла себе, как ты будешь рыдать на ее похоронах. Знаешь что, мой милый, послушайся свою мамочку Руби и женись-ка на этой Лизе. Хватит тебе дурака валять.

— Жениться? — спросил Николай, не отрывая головы от колен Руби. — Ты думаешь, мне надо жениться? А как же ты?

— Я! — женщина резко поднялась с дивана, отбросив Николая как ненужную вещь. Покачиваясь полным телом, она подошла к выключателю.

Старинная хрустальная лампа с пыльными подвесками осветила небольшую квадратную комнату, почти без мебели. Лишь широкий диван, обитый синим бархатом, низкий журнальный столик красного дерева и большое зеркало в резной деревянной раме, покрытое налетом пыли. Руби встала напротив мутного овала и стала медленно расстегивать множество мелких пуговок на свободной блузе из черного шелка.

— Что ты делаешь? — Николай встревоженно наблюдал за ней.

Не обращая на него внимания, женщина продолжала избавляться от одежды. Через пару минут она стояла в лужице тускло блестевшего шелка. Желтый электрический свет безжалостно ложился на ее широкие вялые груди, мягкий обвисший живот, ноги с отекшими икрами.