— В какие еще чудеса?

— А молния, трижды на протяжении года ударившая в одно и то же место, — это, по-вашему, не чудо?

Петров фыркнул.

— Да какое же это чудо? Поставьте среди чистого поля небоскреб, и все молнии до единой будут его, а не какие-то несчастные три штуки…

— Мы говорим не о небоскребе, — напомнил отец Михаил, — а о скромной деревянной часовенке. Она стояла даже не на середине склона, а много ниже, и вокруг масса объектов, значительно превосходящих ее высотой — деревья, скалы… Кстати, хочу вам напомнить, что все три сгоревшие часовни были оборудованы громоотводами.

— Значит, плохо оборудованы! — заявил Петров, но тут же осекся под внимательным взглядом отца Михаила. — Ну, я тогда не знаю, — беря тоном ниже, признался он и развел руками. — Если не от молнии, так от чего она тогда могла загореться в проливной дождь?

— Вот и я говорю: от чего?

— Тьфу, — безнадежно произнес Петров, и они продолжили путь в молчании, очень недовольные друг другом.

Молодая трава на подступах к месту, где еще вчера вечером стояла часовня, завяла и пожухла. Ближе к пепелищу она пожелтела и сухо похрустывала под сапогами, а на самом краю пожарища рассыпалась белесой пылью от малейшего прикосновения. От распластавшегося на склоне огромного черного пятна тянуло ровным сухим жаром, и участковый, вытирая рукавом кителя пот со лба, отошел в сторонку — он по-прежнему считал, что смотреть тут не на что.

Отец Михаил прошелся по краю пепелища. Облачка невесомого праха взлетали из-под его сапог, беззвучно и неощутимо оседая на подоле подрясника. Выбеленные пеплом прочные яловые сапоги осторожно ступали по тлеющим углям, прикрытым толстым слоем золы. Время от времени отец Михаил поддевал золу носком сапога, выворачивая из раскаленных глубин то длинный, окисленный пламенем гвоздь, то тяжелую дымящуюся кованую плотницкую скобу.

— Вы бы поаккуратнее, батюшка, — окликнул его участковый, — Спалите подошвы-то, да и ряса, того и гляди, полыхнет. Вы ж не йог индийский и не… гм… — Он хотел сказать «не Иисус Христос», но вовремя поймал себя за язык. — Словом, поаккуратнее.

— На все воля Божья, — не поднимая головы, ответил отец Михаил.

— Нет, правда, — закуривая сигарету и воровато косясь на священника — не заругает ли, — продолжал гнуть свое Петров, — что вы там ищете-то? Что было, все сгорело, а чего не было, того все равно не найдете.

— Совершенно с вами согласен, — упорно высматривая что-то под ногами, со всей возможной серьезностью согласился отец Михаил. — Наконечник от молнии я здесь вряд ли отыщу.

Петров крякнул и подумал, что от этого попа одно беспокойство. Появился он здесь очень некстати; поначалу никто не воспринимал его всерьез, все были уверены, что больше двух месяцев ему тут не протянуть, но батюшка оказался на диво крепким и упрямым. Он торчал в Сплавном, как гвоздь в ботинке, уже второй год и, похоже, вовсе не думал сдаваться. Более того, ему даже удалось обратить мысли обитателей Сплавного к Богу — само собой, не всех, а только некоторых, но и это казалось лейтенанту Петрову настоящим чудом. Да еще каким! Какие-то там молнии, регулярно бьющие в церковь, которую батюшка потом отстраивал с достойным лучшего применения упорством, по сравнению с этим выглядели, мягко говоря, бледновато.

Вообще, батюшка оказался мужиком достойным всяческого уважения, но очень уж не ко двору пришелся он в Сплавном! Судя по тому, как развивались события, кончиться все должно было очень скверно, а расхлебывать кому? Да ясно, кому — участковому! Словом, события истекшего года окончательно укрепили лейтенанта Петрова во мнении, что религия — опиум для народа и что ждать от нее нечего, кроме крупных неприятностей.

Он так углубился в переживания по поводу грядущих неприятностей, что пропустил момент, когда отец Михаил что-то нашел на пепелище. Из мрачной задумчивости его вывел негромкий оклик священника, а в следующую секунду что-то с глухим стуком упало прямо ему под ноги.

— Поглядите-ка на это, многоуважаемый Иван Данилович! — воскликнул батюшка.

Участковый взглянул на лежавший у самых носков его сапог предмет и подумал, что надо отдать должное не только прозорливости батюшки, но и его умению владеть собой. На месте отца Михаила лейтенант Петров вряд ли удержался бы от парочки ядовитых высказываний в адрес сыщиков, неспособных найти даже дорогу в сортир без подробной карты и компаса. В возгласе же, которым батюшка сопроводил свою находку, не прозвучало ни единой нотки торжества или злорадства, ни малейшего намека на упрек.

Предмет, извлеченный батюшкой из горячей золы, представлял собой бесформенный ком оплавленного пластика, когда-то молочно-белого, полупрозрачного, а теперь местами пожелтевшего, а кое-где и ставшего почти совсем прозрачным. Из верхней части этой похожей на блин штуковины выступало нечто вроде ручки, рядом с которой располагалась деформированная горловина со следами крупной винтовой резьбы.

— А вы говорите, молния не оставляет следов, — заметил батюшка, прекращая, подобно брамину, бродить по раскаленным углям и выбираясь на травку.

— Так при чем же тут молния? — растерянно сказал Петров, наклоняясь и подцепляя находку согнутым пальцем за ручку. Ручка была не то чтобы горячая, но теплая. — Это ж канистра! Полиэтиленовая…

— Совершенно верно, канистра, — согласился отец Михаил. — Любопытно, как она сюда попала?

— Так это вам виднее! — обиженно заявил Петров. — Может, вы в ней керосин хранили. Для освещения. Канистра прохудилась, вот вам и самовозгорание…

— Храм керосином не освещается, — суховато возразил отец Михаил. — Для этого существуют свечи. Да и подсобных помещений, как вам известно, в часовне не было. Где же мне керосин хранить — в алтаре?

— Ну, мало ли, — не сдавался Петров. — Мало ли где! Под лавкой, к примеру.

— Вы можете не верить в Бога, — сдержанно произнес батюшка, — но в здравый смысл вы верить обязаны. Если бы канистра с керосином или иной горючей жидкостью стояла внутри часовни, от нее бы наверняка и следа не осталось. Во всяком случае, такого следа, который можно обнаружить без детального химического анализа. А она лежала с краю и осталась почти цела.

— Ну, и что это, по-вашему, означает? — мрачно поинтересовался Петров, который все понял буквально с первого взгляда, но не желал в этом признаваться.

— Сие означает, — принялся терпеливо втолковывать отец Михаил, — что некто облил стены храма бензином и поджег, а когда пламя разгорелось, швырнул в него канистру и ушел. Канистра, по всей видимости, не долетела, а может быть, напротив, отскочила в сторону, ударившись о стену, но поджигатель в спешке этого не заметил. Данный предмет, — он шевельнул носком сапога свою находку, которую Петров снова положил на землю, — представляется мне весьма важной уликой, с помощью которой вы можете отыскать злоумышленника.

— Да какая там улика! — с кислым видом возразил Петров, отлично понимая, что отец Михаил прав на все сто процентов. — Обыкновенная канистра, у нас такие, почитай, в каждом доме.

— Вот и славно! — неизвестно чему обрадовался батюшка. — Всего-то и остается, что выяснить, у кого такая канистра пропала. И при каких, сами понимаете, обстоятельствах…

— Легко сказать, — буркнул Петров, борясь с искушением отфутболить остатки канистры на самую середину пепелища, где угли были еще достаточно горячи, одним точным пинком избавившись от этой головной боли. — Как я вам это выясню?

— Ну, не мне вас учить, согласитесь, — кротко произнес отец Михаил с таким видом, словно беседа у них шла о погоде и видах на урожай, а не о поджоге церкви, который участковый отказывался расследовать чуть ли не открытым текстом. — Существует множество профессиональных приемов, о которых вы как сотрудник правоохранительных органов, несомненно, осведомлены намного лучше меня.

Участковый крякнул. С самого детства семья, школа и государство внушали ему, что попы — просто банда ленивых обманщиков, принципиальных захребетников или, в крайнем случае, блаженных дурачков, наивно верящих в сказки, в незапамятные времена выдуманные их более сообразительными предшественниками. Правда, позднее, став немного старше, Петров начал подозревать, что все не так просто, как это описывалось в книгах. Пару раз ему доводилось слышать, что священники будто бы получают образование, ни в чем не уступающее университетскому, а во многом и превосходящее его, так что люди они в большинстве своем умные, широко образованные — словом, такие, что пальца в рот не клади. Но сталкиваться со служителями культа вот так, нос к носу, лейтенанту Петрову не приходилось, и теперь он чувствовал, что оказался в крайне невыгодном положении человека, пытающегося переспорить оппонента, многократно превосходящего его по всем статьям. Попросту говоря, они с отцом Михаилом были в разных весовых категориях, и батюшка играл с ним как кошка с мышью. Он даже не спорил, а просто вразумлял: дескать, покайся, грешник, перестань валять дурака и берись-ка за дело, а то глядеть на тебя, дурака, срамно.