Как бы то ни было, с птичьего полета дорога вместе с просеками должна была напоминать нечто вроде граблей или редкого гребня, зубья которого смотрели в гору. И если предположить, что где-то там, наверху, есть еще одна дорога, более или менее параллельная той, что вела в поселок, отсутствие колеи на просеке переставало быть загадкой. Водитель странного грузовика всякий раз выбирал новую просеку, дабы не оставлять заметных следов.

Если это предположение верно — а ничего иного отцу Михаилу просто не приходило в голову, — то владельцы грузовика, похоже, действительно были именно теми людьми, которых он искал.

Та половина сознания отца Михаила, что принадлежала священнику, мысленно возблагодарила Господа за верно указанный путь. Зато другая, в данный момент оккупированная солдатом, от души веселилась. Старый вояка расположился в голове у батюшки толково, со вкусом, как в стрелковой ячейке, и с ироническим прищуром наблюдал за происходящим. «Поп-следопыт, — насмешливо произнес этот веселый нехристь, — Шерлок Холмс в рясе! Хотелось бы узнать, что ты намерен предпринять, когда доберешься до места? Обрызгать этих уродов святой водой? Это, наверное, помогло бы, если б тебе и впрямь пришлось иметь дело с какой-нибудь лесной нечистью вроде лешего или кикиморы. Да только лешие не ездят по лесу на грузовиках повышенной проходимости и не жрут тоннами муку и консервы. Похоже, ты, святой отец, изо всех сил стараешься найти приключение на свою задницу».

«Господь подскажет, что делать, — мысленно, не открывая рта, отвечал отец Михаил. — Даже ты, старик, должен согласиться, что это дело напрямую затрагивает Его интересы».

«Ну-ну, — все так же насмешливо заговорил в мозгу хрипловатый, простуженный голос ветерана чеченской войны. — Допустим, ты прав. И что с того? Господь пошлет тебе мотострелковый полк или долбанет этих твоих язычников молнией? Не думай, что они просто сидят в лесу и кладут на алтарь своего Кончара лукошки с грибами и ягодами. У них ведь наверняка и оружие есть, да и ребята они, судя по всему, решительные, деловые…»

«Римляне тоже были решительными, деловыми и хорошо вооруженными ребятами, — напомнил отец Михаил, — а Иисус пришел в Иерусалим без мотострелкового полка».

«Эй, эй! — забеспокоился солдат. — Ты что несешь, родимый? Какой Иисус?! Ты хоть помнишь, что с ним стало в этом твоем Иерусалиме? А ты не сын Божий, тебе воскресение не светит…»

— Лет триста назад, — громко, на весь лес, объявил отец Михаил, заглушая этот встревоженный голос, — за разговоры с самим собой меня объявили бы одержимым. В наше время это называют шизофренией. Спасибо науке, будь она неладна.

Солдат у него в голове умолк, затаился и стал настороженно ждать развития событий. Отец Михаил шагал просекой, отгоняя веточкой мошкару, и старался не думать о том, что с каждым шагом приближается к концу самой последней в своей земной жизни дороги. Предчувствие скорой смерти росло в нем и крепло с каждой минутой, вызывая страх и нежелание идти дальше, но он упорно двигался вперед, потому что страх ничего не значил. Перед лицом смерти нельзя не испытывать страха; кто утверждает обратное, тот либо тщеславный лгун, либо психически больной человек. Да и так ли уж неизбежна смерть?

«Это мы скоро проверим», — подумал отец Михаил.

Вскоре после полудня он сделал короткий привал, а еще через пару часов просека вывела его на узкую лесную дорогу. Очутившись на ней, отец Михаил осмотрелся и присвистнул от удивления.

Сама по себе дорога его не удивила — он предполагал, что найдет ее где-то здесь. Но она была проложена вдоль невысокой железнодорожной насыпи, о существовании которой отец Михаил даже не подозревал. Сверившись с картой, батюшка выяснил, что память его не подводит: в этом районе не значилось никаких дорог — ни шоссейных, ни проселочных, ни тем более железных.

— Вот так штука! — сказал отец Михаил и, свернув карту, поднялся на насыпь.

Слежавшийся, густо проросший жесткой травой щебень насыпи захрустел под его сапогами. Дорога была узкоколейная, заброшенная, по всей видимости, не один десяток лет назад. Лесные травы поднялись едва не по пояс отцу Михаилу, полностью скрыв под собой рыжие, изъеденные коррозией рельсы и гнилые остатки шпал.

Узкоколейка просматривалась в обе стороны не более чем на сто метров. Отец Михаил спустился с насыпи и попытался отыскать на дороге следы, указывающие, в какую сторону повернула машина. Увы, здесь, наверху, дождя не было, и на сухой каменистой почве не удалось разглядеть никаких указаний. Пожав плечами, отец Михаил решил действовать наудачу, повернулся спиной к солнцу и размеренной солдатской поступью двинулся в неизвестность.

Начальник местной управы Семен Захарович Потупа оказался худым, привычно сутулящимся человеком с впалыми, скверно выбритыми щеками, желтыми от табака вислыми усами и мутноватыми, постоянно слезящимися глазами, которые печально глядели из-под низко надвинутого козырька потертой кожаной кепки. Весь он, как и его кепка, производил впечатление какой-то потертости, никчемности и никудышности, как старое, насквозь провонявшее нафталином драповое пальто, которое и носить нельзя, и выбросить жалко. Помимо кепки, на Потупе были мятый и засаленный черный пиджак, из-под которого выглядывал сероватый, весь в затяжках и шариках свалявшейся шерсти свитер, и пузырящиеся на коленях брюки защитного цвета, заправленные в растоптанные кирзовые сапоги. От рядового аборигена Семена Захаровича отличали разве что древний дерматиновый портфель, с виду совершенно пустой, торчащая из нагрудного кармашка шариковая ручка да очки в массивной черной оправе, которые он то снимал, то вновь без всякой надобности водружал на переносицу. Он непрерывно курил ядовитейший «Беломор», часто отхаркиваясь и смачно сплевывая на землю, но зато от него, в отличие от участкового милиционера, не пахло перегаром.

— Из города нам, конечно, звонили, — говорил он по дороге, — да только что мы могли сделать? Вы уже в дороге были, назад не воротишь. А тут такое дело — батюшка пропал! Хр-р-р — тьфу! Осторожнее, тут лужа, так вы ее справа, по травке, а то с другой стороны вязко… И гостиницы у нас сроду не было. В наших краях приезжие в два года раз появляются, так на что она нам, гостиница? Если кому надо, всегда найдется, у кого денек-другой перекантоваться. А если придется, так хоть и год… А все ж таки я бы вам советовал на постой ко мне определиться. У меня и попросторнее, и дом покрепче, поновее, и столоваться там же можно, с нами… Могиканин, дьявол чумазый, брысь с дороги! Хр-р-р — тьфу на тебя!

Поджарый, как скаковая лошадь, перемазанный до самых глаз поросенок с возмущенным хрюканьем метнулся прочь, ловко увернувшись как от сапога, которым Семен Захарович пытался пнуть его в бок, так и от его метко нацеленного плевка.

— Так как насчет того, чтобы ко мне? — снова завел свое Потупа. — Ей-богу, у нас вам будет удобнее.

— Благодарю вас, — сказал Алексей Андреевич Холмогоров, который уже был сыт начальником управы по горло. — Не хотелось бы никого стеснять своим присутствием, да и я, признаться, привык к уединению. Поэтому с вашего позволения я предпочел бы разместиться в доме отца Михаила. Разумеется, если к тому нет препятствий.

— Да какие же могут быть препятствия? — удивился Потупа. — Батюшка никогда дверь не запирает, заходите и живите.

— Я имел в виду нечто иное, — сказал Холмогоров. — Не будет ли отец Михаил в претензии за такое самоуправство, когда вернется?

Потупа остановился.

— Вернется? — переспросил он с таким выражением, словно впервые услышал это слово. — А, ну да, конечно… Да нет, с чего бы ему обижаться? Хр-р-р — тьфу! Ведь вы же помочь ему приехали, как я понимаю. А вы надолго к нам?

— Да нет, ненадолго. Встречусь с отцом Михаилом, помогу ему выбрать место для храма и уеду. Ну, может, еще немного погощу, если он пригласит. Места у вас здесь замечательные! Честное слово, насмотреться не могу.