Однако обратиться на берегу было больше не к кому; оглянувшись, батюшка увидел, что его верный Харон, то бишь перевозчик, уже куда-то тихо исчез, не позаботившись даже о том, чтобы снять и забрать из лодки мотор. Отец Дмитрий направился к стоявшей у причала девушке, и от его внимания не укрылось, что с каждым сделанным им шагом глаза ее открывались все шире — не то от непонятного батюшке испуга, не то от еще менее понятного ему удивления, не то от какого-то иного чувства — уж не надежды ли?
— Здравствуй, дитя, — поздоровался отец Дмитрий, приблизившись к девушке и, как обычно, испытав легкую неловкость от такого обращения: девушка годилась ему в младшие сестры, но уж никак не в дочери. — Не подскажешь ли, как к дому отца Михаила, священника бывшего, пройти?
Вопрос этот возымел на девушку какое-то странное — ну да, опять странное! — воздействие. Глаза ее мигнули, лицо вдруг побледнело, и надежда — это была-таки надежда, теперь отец Дмитрий в этом окончательно убедился — сменилась разочарованием, а после — холодным отчуждением. Ничего не ответив, девушка закусила нижнюю губу, резко повернулась и быстро пошла, почти побежала вдоль улицы прочь от пристани и оставшегося стоять в полной растерянности батюшки.
Провожая ее недоумевающим взглядом, отец Дмитрий не заметил, как к нему подошел еще кто-то, и спохватился, лишь услыхав у себя над ухом деликатное покашливанье в кулак.
Обернувшись, батюшка увидел милиционера, который почему-то стоял перед ним навытяжку, сияя всем, чем ему полагалось сиять — пуговицами, кокардой, начищенными до зеркального блеска сапогами и звездочками на погонах, — а также тем, чем сиять ему вроде бы было не обязательно — широкой, радостной улыбкой, например.
— Здравия желаю! — произнес милиционер, отчетливо, как на плацу, беря под козырек. — Разрешите представиться: участковый инспектор, старший лейтенант Петров-Вод… — Он запнулся и слегка порозовел. — Виноват, Петров. Иван Данилович меня зовут.
— Очень приятно, — благожелательно произнес слегка ошеломленный таким строевым приветствием отец Дмитрий и, в свою очередь, представился. — А скажите, Иван Данилович, кто это такая? — спросил он совсем не то, что хотел спросить, кивнув вдоль улицы туда, где еще виднелась тонкая девичья фигура. — Странная какая-то девушка…
— Это? — глаза участкового, как показалось отцу Дмитрию, слегка потемнели, а улыбка сделалась чуточку уже. — Синица… То есть Лизка, Лизавета Майорова. Сирота она круглая, в доме священника нашего, отца Михаила, живет. То есть, — смешавшись, поправился он, — я хотел сказать, бывшего священника. Странная, говорите? Да, немного странная.
— Ага, — растерянно произнес батюшка. — В доме отца Михаила, говорите… А я же как раз и хотел у нее дорогу туда спросить…
— Да зачем вам? — удивился участковый. — Ее это теперь дом, вам туда незачем… Ваш-то — вон он, новый, по-над речкой, аккурат против церкви — видите? Мы, грешным делом, боялись, что к вашему приезду не достроим, однако ничего, успели с Божьей помощью. И баньку срубили, и все остальное, что полагается. Печка тянет, как зверь, я лично проверял, и в бане тоже…
— Спасибо, — едва сумел вымолвить тронутый такой заботой отец Дмитрий. Нет, верно ему говорили, что Сплавное — странное место и дела в нем творятся странные…
— Чемоданчик позвольте, — наклоняясь, чтобы перехватить у него чемодан, сказал участковый Петров, — я донесу…
— Благодарю вас, он легкий. Спасибо вам, Иван Данилович.
— Да не за что. Значит, сами дойдете? Ну, раз так, что же…
Участковый немного помялся, явно испытывая какую-то неловкость, а потом вдруг сдернул с головы фуражку и отчаянным голосом попросил:
— Благословите, отец!
Окончательно сбитый с толку отец Дмитрий поставил на траву чемодан, пристроил сверху пальто, а затем осенил склоненную голову участкового крестным знамением.
— Благослови тебя Господь!
— Спасибо, батюшка, — сказал участковый и нахлобучил фуражку. — Что ж, удачи вам. Если что, обращайтесь прямо ко мне. Кабинет мой в управе, и живу я там же… гм… в кабинете. Так что приходите; чем смогу — помогу.
Поблагодарив его и распрощавшись, отец Дмитрий подхватил чемодан и двинулся в указанном направлении.
— И просто так заходите! — крикнул ему вслед Петров. — Если соскучитесь! Зайдете?
Не зная, что ответить, отец Дмитрий благожелательно покивал ему и зашагал по освещенному ярким сентябрьским солнцем «Бродвею» к своему новому дому, в мыслях отдавая должное своему предшественнику, отцу Михаилу, который сумел внушить истинную веру и должное уважение к святой православной церкви не только прихожанам, но даже и участковому милиционеру.
Задумчиво, с какой-то непонятной грустью глядя ему вслед, Петров вынул из кармана пачку сигарет, сунул одну в зубы и прикурил от самодельной зажигалки, мастерски изготовленной из стреляной пулеметной гильзы. Такие зажигалки водились теперь чуть ли не в каждом доме: такой уж он, местный народ, что вечно норовит залезть, куда не велено, и сунуть в карман, что плохо лежит…
Размышляя об этом, а заодно и о многих других вещах, участковый докурил сигарету, с ненужной тщательностью затоптал окурок и неторопливо зашагал к дому отца Михаила — объяснить Синице, что священники тоже люди, что все они разные и что надеяться, будто один будет точной копией другого, это, прямо скажем, сплошная бабья глупость. Сто раз ей, девчонке бестолковой, объясняли, а ей все до лампочки — стоит на причале как приклеенная, ждет. Вот и достоялась, вот и дождалась — утешай ее теперь, дуру глазастую…
Возле дома отца Михаила, как всегда в последнее время, околачивался раздобревший Могиканин, которого теперь язык не поворачивался назвать поросенком, — ждал объедков, в каковых ему здесь никогда не отказывали, а может, и чего другого. Синица его привечала — не видала никогда такого зверя, был он ей в диковинку.
Завидев участкового, Могиканин не испугался, как бывало прежде, а лишь развернул в его сторону испачканный свежей землей пятачок — не иначе, опять подкоп в чужой огород устраивал! — и вопросительно хрюкнул. Некоторое время Петров внимательно, как в зеркало, вглядывался в его обманчиво простодушную физиономию, а потом плюнул, махнул рукой в ответ на какие-то свои мысли и, постучавшись, вошел в дом.
