— А ты, борода, не понял?
Говорок у него тоже был характерный, лагерный.
— Признаться, не совсем, — сказал отец Михаил.
Блатной снова сплюнул ему под ноги и вдруг без предупреждения ударил батюшку кулаком в лицо. Удар был довольно сильный, нижняя губа лопнула, рот наполнился кровью, и настала очередь отца Михаила сплевывать под ноги.
— Теперь понял? — с издевкой поинтересовался блатной.
— Увы, — утирая ладонью окровавленный рот, кротко ответствовал отец Михаил, — при всем моем стремлении постигнуть суть происходящего…
Нехорошо щуря обведенные черно-красными концентрическими окружностями глаза, блатной отступил еще на полшага и вдруг резко, очень сильно и очень точно ударил отца Михаила в пах носком сапога. Батюшку согнуло пополам, и на какое-то время он лишился способности не только говорить, но и дышать. Постепенно дыхание вернулось к нему, и отец Михаил предпринял осторожную попытку разогнуться и оторвать ладони от пострадавшего места.
— А теперь? — спросил блатной.
— Теперь, кажется, понял, — ответил отец Михаил. Он окончательно выпрямился и еще немного подышал открытым ртом. — Позволь же, сын мой, и мне в свой черед кое-что тебе разъяснить.
— Чего? — удивился блатной.
Отец Михаил с превеликой охотой дал ему разъяснение. Начал он коротким хуком слева, нацеленным в подбородок, а затем сразу же, не давая опомниться, от души въехал правой прямо по сопатке.
В юности отец Михаил недурно изучил бокс, да и навыки, приобретенные на занятиях по рукопашному бою в учебном центре ВДВ, еще не забылись. Физической силой Господь также наделил его весьма щедро, так что противник отца Михаила коснулся затылком земли, уже пребывая в блаженном забытьи, на жаргоне профессиональных боксеров именуемом глухим аутом.
Второй «индеец», понятное дело, не остался сторонним наблюдателем, а принял в увеселении живейшее участие. Он бросился к отцу Михаилу, норовя огреть его прикладом, но чеченский ветеран, коему батюшка временно передоверил бразды правления, уже вошел в раж. Выбитый из рук одним точным ударом автомат с громким шорохом канул в кусты; пудовый кулачище отца Михаила погрузился в живот супостата, как в мягкое тесто, заставив того отвесить батюшке поясной поклон. Отец Михаил как раз собирался довершить дело молодецким ударом в ухо, как вдруг сзади его с хрустом огрели по затылку чем-то твердым — похоже, что автоматным прикладом.
Божий свет померк перед его очами, и следующим, что увидел отец Михаил, был крошащийся бетонный потолок склепа, в котором его замуровали лесные демоны.
«Ну и лопух, — раздался в мозгу простуженный и, как всегда, насмешливый голос чеченского ветерана. — Можно было сообразить, что их как минимум трое…»
«Чья бы корова мычала, — ответил ему батюшка, — Мог бы и оглянуться, прежде чем в драку лезть. Мало тебя, олуха царя небесного, в Грозном учили!»
«Да ладно, оба хороши, — миролюбиво прохрипел солдат. — Чего оглядываться-то? Так ли, этак ли — все равно конец один. Зато морды мы им здорово начистили. Урка-то наш, если уже очухался, небось сидит и голову ломает, как бы ему зубы свои железные на место вставить. Если, конечно, он их не проглотил».
— О-хо-хо, грехи мои тяжкие, — пробормотал отец Михаил. — И что мне вечно дома не сидится?
Он принялся терпеливо двигать руками, чтобы восстановить нарушенное кровообращение. Поначалу рук не было, но он продолжал напрягать онемевшие плечи. Постепенно дело пошло на лад: по рукам пробежали первые колкие мурашки, и вскоре те уже горели и болели сверху донизу, да так, что хоть оторви да выбрось. Зато теперь отец Михаил понял, что руки его по-прежнему при нем и что они связаны у него за спиной, и не просто связаны, а вроде бы даже скованы. С трудом перевернувшись на бок, чтобы снять с рук гнетущую тяжесть своего крупного тела, батюшка подвигал запястьями и понял, что те действительно схвачены стальными браслетами наручников, причинявшими ему сильную боль.
Помимо скованных рук и травмированного затылка, все остальные части тела, насколько мог судить отец Михаил, от знакомства с лесными людьми не пострадали и пребывали в добром здравии. После нескольких неудачных попыток батюшке удалось сначала сесть, потом подняться на колени, а после, укрепив свой дух краткой молитвой, и на ноги. Он прошелся по своей тесной камере, едва не задевая всклокоченной головой низкий потолок, и остановился у оконца, пробитого в толстой бетонной стене как раз на уровне его глаз.
Увы, это дало ему немного, ибо оконце выходило в заваленный лесным мусором узкий бетонный приямок, из которого только и можно было разглядеть, что клочок безоблачного голубого неба.
Судя по этому клочку, отец Михаил провалялся без памяти весь вечер и всю ночь, а также часть дня, продолжительность которой оставалась для него загадкой ввиду невозможности посмотреть на часы. Это наводило на мысль о том, что ударом по затылку дело не ограничилось; похоже, хозяева этого дома чем-то его опоили, а может, и сделали инъекцию, дабы он не буйствовал посреди ночи и не мешал им спокойно спать.
Раздумья отца Михаила на эту тему были прерваны лязгом металлического засова. Он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как в камеру, низко пригнувшись в дверном проеме, входит какой-то человек.
Батюшка был высок и крепок, но вошедший почти на голову превосходил его ростом и был много шире как в плечах, так и пониже спины. Из-за низкого потолка голова его оставалось склоненной, и длинные, русые с сильной проседью волосы прямыми прядями свободно спадали вдоль загорелых впалых щек до середины выпуклой, мощной груди. Прозрачные и холодные, как ледышки, серо-голубые глаза смотрели на отца Михаила исподлобья, и в глубине их батюшке чудился какой-то мрачный, тускло мерцающий огонек, в любую минуту готовый превратиться в испепеляющее адское пламя.
Лицо вошедшего было гладко выбрито, что давало возможность оценить прямоугольные очертания тяжелого волевого подбородка и твердую, властную линию неулыбчивого рта. Несмотря на теплую погоду, незнакомец носил на плечах наброшенную поверх полевой военной формы косматую медвежью шкуру. Когтистые передние лапы были небрежно завязаны узлом на груди, а голова с оскаленной клыкастой пастью напоминала откинутый назад капюшон.
Отец Михаил с первого взгляда понял, что личность перед ним неординарная, неимоверно сильная как телом, так и духом и одолеть такого человека будет непросто даже с Божьей помощью. Старый солдат, прагматик и реалист, беспокойно зашевелился у него внутри, настоятельно советуя не лезть на рожон и не пытаться перешибить плетью стальной обух. С его точки зрения, всяческая борьба закончилась в тот момент, когда отца Михаила гвозданули прикладом по затылку и приволокли в этот застенок. Все, что можно сделать, считал он, это попытаться протянуть время, чтобы после, как только подвернется возможность, сбежать и натравить на это осиное гнездо ОМОН, спецназ, СОБР, мотопехоту — словом, кого только можно, вплоть до миротворческих сил ООН.
Отец Михаил решительно отринул эти советы. Старый солдат уже сделал все, что мог, и в данный момент толку от него не предвиделось.
— Оклемался, борода? — спросил одетый в медвежью шкуру богатырь, насмешливо глядя на отца Михаила сверху вниз. — Хорошая у тебя голова, крепкая. Сплошная кость, наверное. Если бы там, внутри, была хотя бы чайная ложка серого вещества, ты бы сюда не сунулся, поостерегся.
— Браслеты снимите, — сквозь зубы процедил отец Михаил.
— А надо ли? — засомневался великан. — Уж больно ты драчливый, прямо как не поп… Если что, имей в виду: я твою костяную башку одной рукой могу мордой к пяткам повернуть. Снимите наручники! — властно распорядился он, даже не повернув головы.
Из-за его широкой спины вынырнул невысокий, но крепко сбитый человек в военном обмундировании старого, еще советского образца. Верхушка его черепа была полностью лишена растительности и маслянисто поблескивала, зато по бокам и сзади до самых плеч свисали спутанные, неопрятные пряди редких темных волос. Эта, с позволения сказать, «прическа» в сочетании с офицерским кителем смотрелась довольно дико, и отец Михаил, не удержавшись, скорчил презрительную мину.
