Он вспомнил, как сюда попал.
…К исходу дня, отмахав вдоль железнодорожной насыпи с десяток верст, отец Михаил добрался до места, где узкоколейка ныряла в тоннель, прорубленный в толще Салаирского кряжа. Дальше дороги не было, ибо тоннель оказался намертво закупоренным — фактически от него остался один лишь бетонный портал, в метре от которого сплошной массой громоздился до самого потолка старый, сцементированный временем и уже успевший порасти травой каменный завал. На последствия природного катаклизма это не походило; видимо, когда-то тоннель взорвали, причем взорвали мастерски, с большим знанием дела и не жалея тротила.
Никаких признаков человеческого жилья поблизости не обнаружилось, из чего следовало, что, выбирая, в какую сторону свернуть, отец Михаил дал маху. А может, и наоборот, Господь нарочно направил его сюда, чтобы дать пищу для размышлений. Пожалуй, что так; во всяком случае, стоя перед каменным завалом, отец Михаил начал чувствовать, что разрозненные, сами по себе необъяснимые факты начинают мало-помалу выстраиваться в какую-то систему. Узкоколейка, ради постройки которой кто-то когда-то не пожалел времени, сил и денег на пробивку тоннеля в толще горного хребта, являлась важнейшим элементом этой системы.
Вряд ли по ней возили лес в расположенную по ту сторону кряжа Кемеровскую область, где его и так навалом. И, уж конечно, никто не возил все тот же лес из Кемеровской области сюда, где он никому не нужен. Нет, лесоразработки тут были ни при чем. Кемеровская область — это черная металлургия, тяжелая промышленность, шахты… Так, может быть, здесь, в глуши, похоронены останки какого-то секретного проекта советских времен? Настолько секретного, что для сохранения тайны кто-то на самом верху отдал приказ взорвать тоннель…
Отец Михаил заночевал в портале, имея крышу над головой на случай ночного дождя. Он развел у входа костер и долго сидел, глядя поверх огня на звездное небо. Пока батюшка предавался возвышенным раздумьям, из темного ночного леса вышел таежный зверь бурундук — молодой, непуганый, никогда прежде не встречавшийся с людьми и оттого бесстрашный, — храбро подкрался к отцу Михаилу с левого фланга и с аппетитом воздал должное лежавшей на расстеленной газете краюхе хлеба. Уловив краешком уха едва слышное шуршание бумаги, отец Михаил повернул голову на звук, и бурундук, выронив угощение, пустился наутек. В дрожащем круге оранжевого света мелькнул пушистый хвостик, блеснули яркие черно-белые полоски вдоль спины, и зверек исчез. Отец Михаил усмехнулся, глядя ему вслед, и подумал, что его вылазка дала хоть какой-то положительный результат: по крайней мере, бурундук, разделив с батюшкой скромную трапезу, составил себе благоприятное мнение о роде человеческом.
На рассвете следующего дня отец Михаил двинулся в обратный путь, ибо лезть в гору, дабы убедиться, что за ней в действительности лежит Кемеровская область, он, понятное дело, не собирался. Задолго до полудня он достиг места, где впервые наткнулся на узкоколейку, и, не без труда преодолев искушение подобру-поздорову вернуться в поселок, зашагал дальше. Каблуки его тяжелых сапог глухо стучали по каменистой дороге, ветерок приятно обвевал вспотевшее чело, к которому липла надоедливая мошкара. Солнце припекало — чувствовалось, что вот-вот начнется настоящее лето. Лес звенел от птичьих голосов, в высокой прошлогодней траве на насыпи с шорохом скакали и прыгали кузнечики. Отец Михаил шел, ни о чем не думая, ничего не вспоминая и не строя никаких планов, — просто шагал, наслаждаясь красотой яркого солнечного дня и упругой силой своего здорового молодого тела.
Вскоре после полудня он впервые за весь день заметил в дорожной пыли слабый отпечаток рубчатого протектора. Эта находка приободрила его и вместе с тем опечалила, поскольку означала, что он движется в нужном направлении и вскоре, по всей видимости, встретится с теми, с кем встречаться не очень-то хотел.
Встреча произошла ближе к вечеру, когда малиновый шар солнца коснулся черных макушек вековых кедров на далеком западном горизонте. Подлесок выше по склону, справа от отца Михаила, вдруг бесшумно раздвинулся, и оттуда вышел человек, а за ним еще один. Перевалив через насыпь узкоколейки, они остановились на дороге лицом к отцу Михаилу. Позы их не оставляли сомнения в том, что пройти дальше без обстоятельного разговора не получится.
Приблизившись, отец Михаил понял, что разговор будет трудным — уж очень дикий и воинственный у незнакомцев был вид. Одеты они были в видавшие виды пятнистые маскировочные комбинезоны и солдатские кирзовые сапоги, в руках держали автоматы, а пояса у обоих были отягощены подсумками, штык-ножами, флягами и даже, как с удивлением отметил батюшка, деревянными кобурами, в коих, насколько ему было известно, обыкновенно носят пистолет системы Стечкина. Волосы у обоих были длинные, до плеч и даже ниже, — у одного густые, темно-русые, а у другого черные, как смоль, довольно редкие и спутанные. Удивительнее всего батюшке показались лица — гладко выбритые и зачем-то размалеванные полосами и пятнами. Полосы были не серо-зеленые, как у спецназовцев или снайперов в засаде, а, напротив, кричаще яркие — алые, белые, угольно-черные. Полосы эти составляли некое подобие грубого, примитивного рисунка, живо напомнившего отцу Михаилу боевую раскраску североамериканских индейцев. Сходство с индейцами дополнялось длинным пером, торчавшим в прическе русоволосого. Несмотря на серьезность ситуации, отец Михаил едва не расхохотался, увидев это перо.
Брюнет сделал красноречивое движение стволом автомата. Боевая раскраска придавала ему клоунский вид, но серьезность намерений не вызывала сомнений. Посему батюшка, мысленно обратившись к Господу с коротенькой молитвой, отстегнул от пояса и бросил на дорогу свой охотничий нож с костяной рукояткой, не глядя, скинул с плеч рюкзак и, освободившись от поклажи, поднял руки вверх.
Брюнет ленивым жестом передвинул автомат за спину и вразвалочку подошел к отцу Михаилу с явным намерением его обыскать. «Сразу не шлепнули — значит, разговор будет, — подумал батюшка, наблюдая за его приближением. — Слава тебе, Господи!»
Походка брюнета показалась ему странной. Это не была легкая поступь охотника и следопыта; это также не была твердая походка военного или нервный, торопливый шаг горожанина. В этой ленивой, небрежной и в то же время будто бы танцующей походочке отцу Михаилу чудилось что-то до боли знакомое и в то же время совершенно неуместное в данных условиях.
Чтобы понять, что не дает ему покоя, отец Михаил мысленно очистил лицо брюнета от цветных полос, убрал оружие, камуфляж, укоротил волосы… Теперь все стало по своим местам: перед ним был классический, хрестоматийный урка, двигающийся по проходу между трехъярусными нарами в тюремной камере навстречу новичку со словами: «Ну что, фраерок, закурим?»
Теперь, когда дело сдвинулось с мертвой точки, отец Михаил видел и другие подтверждения своей догадке: характерную сутулость, разболтанность движений, нездоровую худобу, волчий блеск глубоко посаженных глаз и корявую вязь тюремных татуировок, сплошь покрывавших костлявые кисти рук. Подойдя, брюнет издевательски улыбнулся отцу Михаилу. Во рту у него при этом блеснул полный набор изготовленных из нержавеющей стали зубных протезов, и это развеяло последние сомнения — перед отцом Михаилом стоял отпетый уголовник, ветеран бесчисленных отсидок, невесть как очутившийся в здешних краях и при этом вооруженный до зубов.
Блатной, для чего-то вырядившийся спецназовцем, который решил поиграть в индейцев (или, напротив, индейцем, раздобывшим спецназовскую амуницию), с ловкостью профессионального вертухая обыскал отца Михаила с головы до ног и отступил на шаг. Его напарник при этом держал батюшку на мушке. За время обыска никто не проронил ни слова, и отец Михаил решил, что начать беседу придется ему.
— Что происходит? — спросил он довольно благожелательно, стоя, как сдающийся в плен оккупант, с поднятыми над головой руками.
Брюнет фасонисто сплюнул сквозь зубы под ноги отцу Михаилу.
