Тот тут же сервирует на импровизированном столе из двух досок завтрак для Шокнехта и таксиста.
Угощайтесь! Молоко натуральное, неразбавленное. Тебе еще рюмку хлебной водки. Поверь мне, ее стоит выпить. Колбаса сырокопченая, говяжья, хрен за душу берет. Хлеб душистый, своей выпечки.
Ш о к н е х т. А поезд…
Т а к с и с т (жует). Упустили.
Ш о к н е х т. Тогда перекусим.
Все завтракают. Рабочие развели костер, подкладывают в него щепу. Объясняются знаками.
Недурственно.
Д и н з е. Разумеется. Мы, социалистические реакционеры, любим жизнь. Не забудь… еще одно обстоятельство.
Ш о к н е х т. А именно?
Д и н з е. Масштабов. С кем тягаться Риму, если нас не станет? Без среднего уровня апогей в глаза не бросается. Ваше здоровье, мужики!
Динзе и рабочие пьют.
Да и нам на кого равняться, как не на этих католиков? Между нами говоря, шумиха вокруг Рима связана с Ремершей. Видно, природа пол перепутала. Мужик в юбке.
Т а к с и с т (жует). Ах, черт побери.
Д и н з е. Из-за этого у нее с благоверным еще тогда все вкривь и вкось пошло.
Ш о к н е х т. Да что ты говоришь!
Д и н з е. От тщеславия у Ремерши все нутро высохло; не баба, а сухарь сухарем. Об этом уж и собаки не лают. Хотелось ей кого-нибудь заарканить, да не тут-то было. В монастырь бы ее, в Ватикан, сидела б там на папском тропе… в джинсах.
На двухместном велосипеде подъезжает Х о л ь т ф р е т е р.
А, мой соратник!
Х о л ь т ф р е т е р. Кончай окопные работы!
«Глухонемые» почему-то хорошо понимают его.
Открыть шлагбаум! Она подала в отставку! Конец кошмару! Конец болтовне о городе! Да здравствует Шокнехт, ура-а! И мне налейте, друзья. Теперь долина наша. Рим катится в пропасть. Я на седьмом небе от радости.
Д и н з е. Шлагбаум закрыть! Перекур окончен! Доску прибить.
Все быстро выполняют его распоряжения. Импровизированные столы сметаются в сторону, рабочие вскакивают. В землю вгоняется столб, к нему прикрепляется доска, на которой написано: «Внимание! Вы входите на территорию колонии «Лесная тишь». Всякое самоуправство запрещено».
Х о л ь т ф р е т е р. Друг, что это на тебя напало?
Д и н з е. Раньше мы имели дело только с ней. Теперь вмешается партийное руководство, а с ним шутки плохи.
Т а к с и с т (жует). А где же угорь?
Ш о к н е х т (силой уводит его за собой). Скорее назад — в Рим!
Оба входят на авансцену.
Подумай, сколько еще глухонемых! Интернат у них тут, что ли?
Т а к с и с т. Глухонемые — на час. Один работает официантом в вагоне-ресторане, другой — ювелир из Ростока, третий — часовщик из Котбуса. А толстяк с бородой — художник. Возил я их всех и не раз. У них здесь собственные дачи.
Х о л ь т ф р е т е р. Товарищ Шокнехт!..
11
Кабинет Виктории Ремер. За столом В и к т о р и я, Б а д и н г, Э р л е, Г р э л е р т, П р и с, В а й б е ц а л ь.
Только что закончилось заседание правления кооператива, на котором Виктория объявила о своей отставке. Вайбецаль открывает окна, чтобы проветрить прокуренное помещение.
Э р л е. Это грозит персональным делом. Член партии на таком посту, на таком ответственном посту ни с того ни с сего бросает работу. По личным, видите ли, мотивам. Ни с кем ничего не согласовав. Просто неслыханно.
В и к т о р и я. Я не номенклатурный работник. Хозяйство в безупречном состоянии, должность председателя выборная. Я прошу лишь досрочного освобождения от должности. Это мое право.
Э р л е. А если так начнут делать все? И удирать с работы из-за бог знает какой причуды? Тебя что, Шокнехт накрутил? (Вайбецалю.) Пригласите сюда товарища Шокнехта.
В а й б е ц а л ь. Он уже отбыл на станцию.
Б а д и н г. Он в полном порядке.
Э р л е. Уехал и даже не попрощался. Одно другого лучше. А ты, товарищ Ремер, знала об отъезде?
В и к т о р и я. Да.
Э р л е. Может быть, ты все-таки соблаговолишь…
Б а д и н г. Не торопись, Эрле, вопрос о персональном деле еще не решен. Пусть коллега Прис, заместитель Виктории, пообвыкнется в новой роли. Мы ему поможем. Коллега Прис, что вы решили?
П р и с. Надо немного подумать.
Б а д и н г. Думайте. Виктория так сразу нас не бросит. Верно?
В и к т о р и я. Я собираюсь уехать в ближайшее время.
Б а д и н г. Ты хочешь уехать, оставить Рим?
Э р л е. Не трать силы, Бадинг. Тут что-то стряслось. Сперва удрал Шокнехт, теперь она лыжи навострила. Виктория, мы требуем объяснения. Нужен тебе отпуск — дадим тебе отпуск. Если что-то стряслось с Ильзой…
Г р э л е р т.. Па-а-прошу вас…
Э р л е. Все это не причины для отставки. В чем же дело? Друзья мы или нет? Разве мы досаждали тебе придирками или нравоучениями?
В и к т о р и я. Я чувствую себя уже не в силах выполнять мои задачи. И полагаю, что руководитель обязан сделать соответствующие выводы, прежде чем их сделают другие. Выдумка моя иссякла, а довольствоваться старым багажом мне не по душе. По-моему, нашему коллективу по плечу развить достигнутые успехи, а печка, выгоревшая дотла, ему будет лишь обузой.
Э р л е. Где найдется такое хозяйство, которому ты стала бы в тягость? Да пойми же, коллектив, если он настоящий, сам о тебе позаботится.
В и к т о р и я. Вот чего я и опасаюсь, Эрле. Забот и сожалений.
Э р л е. Ты боишься нашей дружбы? Товарищи, да тут черт знает что! Тогда во всем, что ты делала, нет ни крупицы правды. Значит, и город Рим пустая фраза. Тогда всякий вправе поступать, как ему вздумается, а мы тоже можем бросить Рим на произвол судьбы.
Б а д и н г. Успокойтесь. Мне чуть очки не сбило взрывной волной.
Э р л е. Значит, плохо сидят. Тот, кто чурается дружеской помощи, тот сам никому не поможет. Взгляните, что за странная особа наша Виктория. Одинокая и величественная, словно мамонт, уползающий в рощицу, чтобы испустить там дух.
В и к т о р и я. Испускать дух не собираюсь. Мамонт ищет новый водопой.
Э р л е. В рощице.
В и к т о р и я. На вершинах воды не напьешься. Даже на вершинах, покрытых вечнозелеными лесами вашей дружбы. И вас я не виню. Изменить себя, стать другим человеком, видно, не так просто.
Б а д и н г. Уходишь в другую деревню?
В и к т о р и я. Не знаю, Бадинг.
Б а д и н г. А почему уехал Шокнехт?
В и к т о р и я. Чтобы хранить верность предписаниям врачей. У нас-де для него слишком большой соблазн самому засучить рукава.
Э р л е. У нас? Теперь ты не наша.
Б а д и н г. Спокойнее, Эрле. Значит, и Шокнехт прежде всего подумал о себе.
Э р л е. Но при каких обстоятельствах!
Б а д и н г. Прежде всего о себе. Этим все сказано. Впрочем, я тоже иногда думаю о себе. Ведь не обязательно ждать первого инфаркта, как считаешь, Эрле? Виктория, если мы тебе не нужны, что ж, придется разрешить тебе упорхнуть.
Э р л е. Без партийного взыскания она от меня не упорхнет.
Б а д и н г. Он, хоть тресни, хочет, чтобы ты нас долго помнила. Эрле, голубчик, послушай своего бургомистра, вспомни, как я дошел до такой жизни. Вам, ребята, это и во сне не приснится: «Морской капитан с большим опытом ищет работу на суше». Подчеркиваю, на суше. Для Виктории что суша, что земля — все едино, вот и утащила меня в деревню. Может, и ты дашь объявление, Виктория? Мне, как видишь, повезло. Итак, коллега Прис, что вы решили?
