Вы пели восхитительно, господин фон Гейден. (Тушит сигарету тем же способом. Ильзе.) Меня найдешь в биллиардной. (Прикладывает руку к козырьку.) Давно так упоительно не беседовал, товарищ Шокнехт. (Уходит.)

Ш о к н е х т (Ильзе). Замуж собираетесь?

И л ь з а. Не-ет.

Ш о к н е х т. Почему?

И л ь з а. Вижу на примере родной мамочки, каково женщине, когда такой тип улетучивается словно дым.

Ш о к н е х т. Ну и каково?

И л ь з а. Не думаю, чтобы вас это волновало. Вы решили насчет доклада?

Ш о к н е х т. Ваша мать не производит впечатления человека, горюющего по ком-нибудь.

И л ь з а. Вы ведь ее очень хорошо знаете, не так ли? На вашем месте, товарищ Шокнехт, я никогда бы не затрагивала этой темы в присутствии моей мамы.

Ш о к н е х т. А где он сейчас?

И л ь з а. Три месяца назад он прислал письмо из Индии.

Ш о к н е х т. Он вам пишет?

И л ь з а. Только мне. Не забудьте, моя мама ничего знать не должна.

Ш о к н е х т. Кем он работает в Индии?

И л ь з а. Инженер по монтажу, строит электростанции.

Ш о к н е х т. А поехал в Индию откуда?

И л ь з а. Можете успокоиться. Так далеко он от нас не убежал.

Вновь приближается радиомашина.

Ну и как же с докладом?

Ш о к н е х т. Об этом человеке у меня не сохранилось ни малейшего воспоминания.

И л ь з а. Однажды он из кормовой свеклы вырезал Рим таким, каким по его мнению должно выглядеть селение со столь громким названием. Улицы, церкви, площади, мосты — еле уместились на кухонном столе. А потом макет сожрали свиньи.

Д и к т о р. Внимание! Внимание! Медпункт Рима передает важное сообщение. Вчера, поздно вечером…

Ш о к н е х т. Запишите меня, пожалуйста, к ней на вечерний прием.

И л ь з а. К матери?

Ф о н  Г е й д е н. Сегодня это невозможно. Скоро ужин, затем мы сражаемся в шашки, а в двадцать один ноль-ноль — отход ко сну.

Кабинет Виктории Ремер. За окнами ночь. Просторный кабинет освещен частично. Курительный столик, рядом два кресла. В полутьме еле заметен длинный стол заседаний. На торцевой стене — план Рима и его окрестностей. За письменным столом — В и к т о р и я.  В а й б е ц а л ь  ставит на курительный столик виски, рюмки, ящичек с сигарами и коробку с сигаретами, зажигает толстую восковую свечу и поправляет кресла.

В и к т о р и я. Который час?

В а й б е ц а л ь. Двадцать часов пятьдесят три минуты.

В и к т о р и я. Как только он придет, вы свободны.

В а й б е ц а л ь. У меня еще есть дела.

В и к т о р и я. Не хочу вызывать ревность вашей супруги.

В а й б е ц а л ь. Моя жена в отъезде. Она всегда уезжает, когда мы готовим отчетный доклад.

В и к т о р и я. Доклад нам сдавать через три месяца. Развлекитесь сегодня вечером.

В а й б е ц а л ь. Подготовка отчетного доклада превосходит, как правило, все развлечения, которые в данный момент может предложить Рим.

В и к т о р и я. Тяжкое обвинение в адрес Рима.

В а й б е ц а л ь. Или в мой адрес. Вы ведь знаете, до меня факты доходят лишь тогда, когда они зафиксированы на бумаге.

В и к т о р и я. И это распространяется на все сферы жизни?

В а й б е ц а л ь. Почти на все, товарищ Ремер. Меня воспитал государственный аппарат.

В и к т о р и я. Непостижимо. Опять бумаги на подпись?

В а й б е ц а л ь (открывая папку). Одну-единственную. Я позволил себе написать вашу биографию. Дело не терпит.

В и к т о р и я. Я не терплю такие дела! Сколько раз мне вам говорить? (Читает.)

В а й б е ц а л ь. Знаю ваше отношение к наградам. Но ведь не мы вас представляли. Это в полном смысле дар свыше.

В и к т о р и я. Скажите лучше, отступное, компенсация.

В а й б е ц а л ь. Надеюсь, вам ясно, как вы обижаете тех, кого сами представили к награде.

В и к т о р и я. Я просто бессовестная нахалка, товарищ Вайбецаль. (Продолжает читать.)

В а й б е ц а л ь. Раз вы так сами себя называете, вашим сотрудникам придется придумать что-нибудь другое.

В и к т о р и я. А тут что за чертовщина? (Цитирует.) «…в своей беззаветной и самоотверженной деятельности на благо коллектива!» Да еще с восклицательным знаком! И это вы называете биографией? (Закрывает папку.)

В а й б е ц а л ь. Вы не можете нам запретить высказать нашу точку зрения по существу вопроса. (Вновь открывает папку.) А вот здесь — ваша биография.

В и к т о р и я. Она меня не интересует.

В а й б е ц а л ь. Награда — это символ высокого признания заслуг.

В и к т о р и я. Я работаю не ради символов. Который час?

В а й б е ц а л ь. Двадцать один ноль-ноль.

В и к т о р и я. Символы по меньшей мере должны соответствовать сути. Но часто бывает иначе. Когда мы не могли никак стать на ноги, нас называли сигнальным фонарем хвостового вагона, мол, плетемся сзади всех. Но если ты последний, то ни светить, ни сигналить некому. Теперь мы вышли в передовые, и нас называют маяком. По-моему, тоже неудачно. Маяк предохраняет от мелей, от подводных скал. При чем тут наши успехи? (Встает.) Однако товарищ Шокнехт заставляет себя ждать.

В а й б е ц а л ь. Позвонить ему?

В и к т о р и я. Ради чего вы работаете?

В а й б е ц а л ь. Ради вас.

В и к т о р и я. Я не для того вытащила вас из министерства, чтобы выслушивать дурацкие ответы.

В а й б е ц а л ь. Я сам позволил вытащить меня, увидев, что здесь я могу кое-что сделать.

В и к т о р и я. А правильно ли то, что мы делаем?

В а й б е ц а л ь. Я позволил вытащить меня из министерства не для того, чтобы выслушивать дурацкие вопросы.

В и к т о р и я. Пусть вас не вводят в заблуждение всеобщие похвалы: мы-де идем правильным курсом. Все может измениться.

В а й б е ц а л ь. Я не оппортунист.

Стук в дверь.

(Открывает и докладывает). Фрау Бальрюс, товарищ председатель.

Входит  Б а л ь р ю с.

В и к т о р и я. Где Шокнехт?

Б а л ь р ю с. У человека был сегодня трудный день. Что ж ему, сразу скапутиться?

В и к т о р и я. Он просил меня о встрече, а не я его.

В а й б е ц а л ь. Как же поступить с вашей биографией?

В и к т о р и я. Подложите к исходящим. В том, что я делала, тайны нет. А дальше видно будет.

Вайбецаль уходит.

Б а л ь р ю с. Нарушения режима я не потерплю. О тем ты вообще думаешь? Назначить прием на девять часов вечера? Щеки у него пылают, он все время насвистывает «Интернационал». Однако лестницу одолевает с трудом. Зато уж нарядился, как на бал. Я заперла дверь, а фон Гейден сторожит его в вестибюле.

В и к т о р и я. Чего же хочет Шокнехт?

Б а л ь р ю с. Мало ли чего он хочет. Важно, что он должен. А должен он отдыхать побольше и вовремя спать. Он конченый человек, а ты расселась и ждешь его. Значит, тебе это нужно, иначе ты никогда бы так не поступила. И такая нагрузка в первый же день, а жить ему здесь полгода. У вас что, срочные дела?

В и к т о р и я. По твоему, он сильно изменился?

Б а л ь р ю с. Да, он уже не тот и больше не внушает страха.

В и к т о р и я. Ты не боишься его потому, что изменилась сама. Но я имела в виду другое: он постарел?

Б а л ь р ю с (резко). Очень постарел и подурнел. Герой вчерашнего дня. Я понимаю, что тебя волнует. Выкинь вздор из головы. Зачем бередить старые раны?

В и к т о р и я. Неужели ты думаешь, что только Шокнехт мог заставить меня вспомнить о муже?

Б а л ь р ю с. Да, Виктория, да.