Сирень вздохнула:

— Солдаты правителя Мацумаэ привели их внутрь дворца, в княжеские покои.

Значить правитель Мацумаэ лгал, говоря Сано, что он ничего не знал о Масахиро, когда утверждал, что мальчик не прибыл в Фукуяму.

— Я не знаю, что там случилось, но.

— Давай, настаивала Рейко, хотя ее заполнил страх.

— Через некоторое время, солдаты вывели прибывших мужчин. Их связали веревками и заткнули рты. Солдаты вывели их во двор, заставили их встать на колени. А потом … — Сирень сглотнула. — Им отрезали головы.

Рейко почувствовала, как страшная темнота вытесняет весь свет в мире. Тут не было никаких оснований предполагать, что правитель Мацумаэ пощадил ее сына после убийства его сопровождения. — А как насчет мальчика? — Она заставила себя произнести эти слова, несмотря на отсутствие воздуха в легких.

— Я не знаю, — сказала Сирень. — Его не было с солдатами.

Хрупкое, едва ощутимое облегчение просочилось в Рейко. Если Масахиро не был убит во время казни, которую видела Сирень, может быть, он еще был жив. — Что с ним случилось? — Рейко заставила себя спросить.

— Я не знаю. Он никогда не выходил из дворца, по крайней мере, я не видела этого.

Он мог быть убитым внутри правителей Мацумаэ, который был достаточно безумен, чтобы убить сына канцлера. Голос собственного здравого смысла дразнил Рейко. Правитель Мацумаэ лгал потому, что не хотел, чтобы Сано узнал, что он убил Масахиро. Он был достаточно здравомыслящим, чтобы бояться наказания. Но дух Рейко отказывался в это поверить.

— Вы видели его снова? — потребовала Рейко.

Сирень отпрянула, испугавшись интенсивного взгляда Рейко:

— Нет.

— Мог ли он все еще быть в замке? — Рейко сидела очень тихо, ее уши усиленно прислушивались, глаза широко раскрыты, рот открыт, она всеми силами пыталась обнаружить местонахождение ее сына.

— Он мог бы, — сказала Сирень, но это прозвучало, как будто она хотела угодить Рейко, чем то, что она на самом деле думает.

Одна из других горничных заглянула в дверь:

— Сирень! Госпожа Мацумаэ зовет тебя.

— Я должна идти, — сказала Сирень, вставая.

Рейко схватил ее за руку и прошептала:

— Ты можете узнать, здесь ли мой сын? Сможешь ли ты поискать его для меня? Пожалуйста!

Лукавое удовлетворение блеснуло в сочувствующих глазах Сирени:

— Я постараюсь.

Когда она ушла, Рейко поняла, что она поставила себя в зависимость от Сирени, от ее чувства долга. Рейко не верила тем, кто хочет воспользоваться горем матери похищенного ребенка, но она была готова иметь дело со всеми богами зла, лишь бы найти Масахиро. По крайней мере, теперь у нее было больше надежды, чем раньше, теперь можно ждать чего-то еще, кроме новостей от Сано. Но ожидание стало переносить еще труднее. С каждым проходящим мгновением терпение Рейко истощалось.

Другие горничные пришли убрать в ее комнате. Закончив, они застегнули меховые пальто, накрыли головы капюшонами и вышли на холод. Вдохновение осенило Рейко, когда она посмотрела на свою одежду, ту, что дала ей Сирень. Она быстро пошла за ними. Охранники восприняли их как должное, не обратив на них особого внимания. Горничные шли вместе, и, казалось, не замечали Рейко. Она опустила голову, и охранники у дверей не удосужились второй раз посмотреть на нее, когда она прошла мимо их за дверь.

Гизаемон и конвой вывели Сано и Хирату наружу, к домику для чайных церемоний, с соломенной крышей, дощатыми стенами и каменным умывальником перед входом. Этот символ японской высокой культуры на чуждом севере выглядел неуместным. Сано почувствовал беспокойство, увидев привычную картину, словно полетев на Луну, он увидел привычную домашнюю обстановку. Он думал, что после того, что он уже повидал здесь, уже ничего не сможет поразить его, но когда они с Хиратой и Гизаемоном зашли в этот коттедж, он понял, насколько он был не прав.

В сосновом гробу, установленном на полу, между грубых деревянных колонн, которые поддерживали потолок, лежал труп. Вокруг него были рассыпаны золотые цветы лотоса и латунные розетки с ладаном. Текарэ была одета в дорогое золотое шелковое кимоно, расшитое золотыми лилиями на фоне темной воды. Ее густые, волнистые черные волосы были разбросаны веером по подголовной подушке. Ее глаза были закрыты, руки лежали вдоль боков. Правитель Мацумаэ обеспечил сохранение останков своей возлюбленной. Холод законсервировал ее, хотя лицо была сухое, как у утопленника. Сначала Сано подумал, что посинение вокруг рта было следом разложения, но потом понял, что это татуировка, какие Рейко видела накануне у женщин-эдзо.

— Мертвой возлюбленной правителя Мацумаэ была женщина-эдзо, — подумал Сано.

Когда он и Хирата остался осматривать труп, он заметил плоские шелковые подушки рядом с головой Текарэ. Правитель Мацумаэ, должно быть, проводил часы на коленях рядом с ней. Он продолжал поклоняться ей во время траура. Сано думал о сцене в комнате правителя Мацумаэ. Его разум не мог принять то, что он видел, слышал и чувствовал. Конечно, мертвая Текарэ не вселилась в правителя Мацумаэ, скорее безумие заставило его разыгрывать ее роль. Но одержимость духом, казалось, была достаточным объяснением тому, что беспокоило его, а у Сано — пленника не было другого выбора, кроме как действовать в соответствии с этим предположением.

— В этих местах принято брать женщин-эдзо в наложницы, — сказал Гизаемон. — Тут мало японских женщин, да и некоторым мужчинам нравятся здешние красотки.

Сано поднял брови на это замечание:

— Вы не одобряете?

— Только из-за неприятностей, которые это может вызвать. Как это случилось с моим племянником.

— Разве тебе не нравилась Текарэ? — спросил Хирата.

— Она была так же хороша, как и любая из них.

— В общем, вас мало заботят отношения с эдзо?

Гизаемон пожал плечами:

— Они имеют свою область применения. Если не будет их, то наш клан станет рядовым поставщиком пехотинцев для сегуна, а не правящей торговой монополией.

Хирата с Сано обменялись взглядами, отметив отношение Гизаемона. Сано спросил:

— Можете ли вы сказать мне, как она умерла?

— Она была ранена стрелой, выпущенной из установленного самострела. Когда-нибудь видели такие штуки? Когда Сано покачал головой, Гизаемон объяснил:

— Это здесь используют для охоты, лук прикрепляется к дереву или вбитым колышкам, тетива натягивается и удерживается специальным колышком, который освобождается, с помощью веревки натянутой на звериной тропе. Когда животное задевает бечеву, то лук выпускает стрелу. Обычно так охотятся на оленей.

Большим и указательным пальцами он взял за отворот халата женщины и осторожно открыл ее. Открылась ее сероватая плоть и сморщенные груди. Между ребер была уродливая почерневшая рана с гнилью.

— Хороший, точный выстрел, — сказал Гизаемон.

Сано услышал удовлетворение в его голосе.

— Почему правитель Мацумаэ считает, что Текарэ убили? Возможно, ее смерть была случайной? Она задела ловушку, расставленную для оленей?

— Ни в коем случае, — презрительно сказа Гизаемон. — На той дороге никто не охотится. Ловушки не ставят так близко к городу. Нет, это не было случайностью.

Он добавил:

— Эта стрела, которая убила ее, была совсем не простая. Наконечник был отравлен суркуайем.

— Суркуай? — Сано нахмурился, услышав незнакомое слово.

— Это местное зелье из растений аконита и табака, шипов ската и других ядовитых вещей. Попади им в любое место на теле медведя, и он умрет, пройдя не больше двухсот шагов. Охотнику остается только последовать за ним, пока он не упадет. От него есть только одно лекарство. Сразу срезать отравленную плоть и промыть рану. Как вы можете видеть, именно это она и попыталась сделать.

— Голыми руками, — сказал Сано, поскольку он и Хирата видели следы ногтей вокруг раны.

— Малышка знала, что надо делать, — бессердечно сказал Гизаемон.

Сано подумал, что его негативное отношение к Текарэ дает благодатную почву для расследования убийства.