Это была небольшая комната с полом из деревянных досок. В циновки на стенах, для иллюзии тепла, были вплетены зеленые лиственные растения. В центре находилась круглая ванна, заполненная водой. Госпожа Мацумаэ сидела в ней, погрузившись до подбородка. Она откинула голову, ее глаза были закрыты. Над водой поднимался пар, пахло сладкими, острыми травами. Перед Рейко внезапно возник образ мертвой Сирени в горячем источнике. На мгновение она почувствовала неподвижное тело Сирени, увидела, как на нее смотрят невидящие, как у варенной рыбы, глаза. Ощущение тошноты и подпитало ее гнев.

— Просыпайся, госпожа Мацумаэ, — скомандовала она.

— Ну? — Дернулась голова госпожи Мацумаэ. Ее глаза распахнулись.

Без своего макияжа она выглядела старше, цвет лица был болезненный, пестрый, а рот бледный и одутловатый. Враждебно сосредоточив свои мутные глаза, она спросила:

— Что вы хотите?

— Говорить.

— Ну, я не хочу, — сказала госпожа Мацумаэ раздраженно. — Уходи. Она откинулась назад, закрыла глаза и сжала губы.

— Я не уйду. — У Рейко была версия о том, что случилось с Сиренью, и у нее была возможность надавить на госпожу Мацумаэ. Она опустила руку в ванну и плеснула водой в лицо Госпожа Мацумаэ.

Вождя Аветока и Урахенку посадили на грязный пол пустого склада внутри замка. Их раздели до пояса и связали им руки и лодыжки ног. Их ожесточенные лица покрывал пот, который блестел при свете горящих в мангале дров. Над ними склонились правитель Мацумаэ, Гизаемон и капитан Окимото, который достал кожаный, ощетинившийся металлическими зубцами, кнут.

— Это ваш последний шанс, — пронзительно, с маниакальным возбуждением, сказал правитель Мацумаэ. — Признайтесь, что вы убили Текарэ.

Гизаемон перевел его слова на язык туземцев. Возле двери восемь солдат охраняли Хирату и Сано. Хирата никогда не чувствовал себя таким беспомощным. Если он попытается спасти айнов, люди Мацумаэ накажут не только Сано, но и Рейко и других его товарищей. Он смотрел с бессильной яростью, как вождь и Урахенка говорили, отрицая обвинения.

— Они говорят, что их испытание судом божьим доказывает, что они не виноваты, — сказал Гизаемон.

Правитель Мацумаэ рассмеялся:

— Сейчас мы посмотрим, как они выдержат мои испытания!

Окимото щелкнул кнутом, ударив вождя и Урахенка по груди. Они напряглись, сжали челюсти. На их коже появились кровавые отметины. Сано напряженно с мрачным выражением смотрел, что будет дальше. Хирата знал, это означало, что он задумался, вырабатывая стратегию и формулируя возражения.

— Что вы теперь скажете? — спросил туземцев правитель Мацумаэ. Они ответили отказам:

— Ну, если вы хотите страдать, то мы вам в этом поможем.

Опять засвистел кнут. Опять туземцы стоически перенесли боль. Тело вождя Аветока, его сухожилия и грубая кожа, были настолько жесткими, что он выглядел так, будто мог выдерживать порку бесконечно долго. Но Урахенка дрожал, пот катился по его лицу.

Плачущий от разочарования, правитель Мацумаэ выдвигал туземцам новые обвинения и требования признаться. Но Гизаемон получал явное удовольствие. Сано сказал ему:

— Ты хочешь, чтобы они признались, не так ли?

— Еще бы, — сказал Гизаемон, не прерывая жевания сассафрасовой жвачки. — Это поможет моему племяннику, сделает его снова здоровым.

— Я думаю, что ваша причина более личным, чем это, — сказал Сано. — Если они признаются, то позволят кое-кому уйти от расплаты.

Гизаемон рассердился:

— Этого достаточно для вас.

Солдаты нажимали на пальто Сано своими копьями, но он держался:

— Перед смертью Сирень сказала моей жене, что она знала что-то об убийстве. Он повысил голос выше сердитых криков правителя Мацумаэ:

— Это было о вас?

Хирата понял, что Сано пытался сделать: отвести подозрения от туземцев и сосредоточить их на Гизаемона. И он мог сказать, что Гизаемон это знал.

— Сирень, кажется, имела привычку обменивать информацию на различные милости, — сказал Сано. — Но, вероятно, вы это уже знаете из личного опыта.

— Я предупреждаю тебя, — сказал Гизаемон.

— Она сказала тебе, что она видела, как ты устанавливал лук-ловушку для Текарэ? — подхватил Хирата. — И она угрожает рассказать канцлеру Сано если вы не дадите ей деньги?

Гизаемон не ответил, а правитель Мацумаэ был слишком занят собственными разглагольствованиями, и не услышал предположение, что его дядя мог быть убийцей. Туземцы продолжали сопротивляться ему, их торсы были сплошь покрыты кровавыми линиями глубоких ран. Они оба сейчас тяжело дышали, страдая от боли. От стыда Хирата отвернулся. Он не мог смотреть, как стоит избитый до смерти вождь.

Вдруг вождь выпалил восклицания. — Подожди, — Гизаемон остановил Окимото, который снова поднял кнут. — Он говорит, что он готов сдаться.

Хирата напрягся. Он не думал, что убийцей был вождь, должно быть, Аветок просто достиг предела своей выносливости. Но уверенность Хираты дрогнула, несмотря на его собственное мнение об этом человеке. Возможно, вождь был виновен. Может быть, Аветок обманывал Хирату, заманивая его обещаниями знаний, чтобы получить союзника.

— Наконец-то вы пришли к вашим чувствам, — сказал правитель Мацумаэ с облегчением. — Давайте услышим правду.

Вождь говорил. Выражение лица Гизаемона скривилось. — Ублюдок говорит, что расскажет только при одном условии. Что мы откажемся от войны.

Аветок жертвует собой, чтобы защитить свой народ, понял Хирата, восхищаясь благородством этого человека, даже продолжая сомневаться, был ли Аветок убийцей. Хирата точно знал две вещи: вождь держались так долго, чтобы увеличить ценность своего признания и использовать его в качестве рычага, чтобы спасти айнов и он в любом случае будет казнен, заслуживал ли этого или нет.

— Ты не в том положении, чтобы торговаться. — сказал правитель Мацумаэ. — Рассказывай сейчас, а сделку мы заключим потом.

Как Гизаемон перевел эти слова на язык эдзо, Аветок кивнул и что-то произнес.

— Он признает, что он убил Текарэ, — самодовольно сказал Гизаемон, глядя на Сано.

Рот Сано скривился от отвращения:

— Это самое ложное признание, какое я когда-либо видел.

Правитель Мацумаэ ликовал, игнорируя Сано:

— Наконец-то я знаю, кто является виновником. Наконец-то Текарэ будет отомщена. Он подозвал Окимото:

— Выведите его и казните.

Урахенка начал вопить. Вождь что-то приказал ему, но тот кричал громче.

— Что он говорит? — спросил Сано.

— То, что вождь не убивал Текарэ, — сказал Гизаемон, раздраженный отсрочкой. — Он говорит, что вождь признался, чтобы защитить его. Он убийца, и он хочет доказать это нам своим собственным признанием.

Госпожа Мацумаэ в ярости вспылила:

— Проклятие! Что у вас за манеры? Ты ведешь себя как крестьянка

— Поберегите свои оскорбления, — сказала Рейко. — Они не делают мне больно. После того, что произошло, никто не сможет мне сделать больнее.

— О чем это ты болтаешь? — Госпожа Мацумаэ мокрой рукой вытерла лицо и разлила воду из ванны.

— Мой сын мертв, — голос Рейко дрожал от горя. — Он был убит здесь, еще до того, как мы прибыли сюда.

Госпожа Мацумаэ спросила:

— Откуда ты знаешь?

— Я ходила в башню. Я видела клетку, где они держали Масахиро. — Ужасные воспоминания захлестнули Рейко. — Я видела его кровь.

— Как вы попали в башню? — спросила госпожа Мацумаэ, как будто это было самое главное в том, что сказала Рейко.

— Это не имеет значения, — Рейко не хотела говорить, что ей помогла Венте. — Важно то, что твой муж убил моего сына. И я думаю, что твоей вины в этом столько же, сколько его.

— Моей вины? Как это может быть? Я никогда даже не видела вашего сына. Я не знала, что он был здесь, пока вы не сказали мне. Если он мертв, я не имею к этому никакого отношения.

Рейко не поверила ей. — Ты сотворила весь этот кошмар. Ты убила Текарэ. Это свело твоего мужа с ума. Ты непосредственно отвечаешь за все его преступления.