- Раймон, я знаю, что поступаю с тобой некрасиво, но потом ты еще будешь меня благодарить. Эта дешевка выходит за тебя замуж только из-за денег. В постели ты ей был не нужен, она спит с половиной Германии. И прежде чем ты задашь вопрос, отвечу: да, я могу это доказать.

Выйдя из себя, Бетта вскакивает и кричит, пока мать Раймона, стягивает с ее пальца кольцо:

- Ложь, это все ложь! Раймон, не слушай ее!

Марта, которая до этого момента молчала, коварно улыбается и добавляет к моим словам:

- Бетта…, Бетта…, мы же тебя знаем.

И, оглядев всех присутствующих добавляет:

- Моего брата зовут Эрик Циммерман, он какое-то время встречался с ней, но бросил, как только застал ее резвящейся в постели с его собственным отцом. Как вам такое? Отвратительно, правда?

Все потрясенно встают, чтобы потребовать объяснений, а Фрида шепчет:

- Ай-ай-ай, Бетта, ну когда же ты возьмешься за ум?

Раймон в ярости, да и его родители вместе со всеми остальными не верят словам Бетты. Альфред не знает, куда деваться от стыда. Все орут. Все спорят. Бетта не знает, что сказать, и тогда, стараясь к ней не притрагиваться, я подхожу и тихо говорю по-испански:

- Я тебя предупреждала. Предупреждала, что со мной шутки плохи, змея! Если ты еще раз приблизишься к Эрику, его семье, его друзьям или ко мне, клянусь, что тебя вышвырнут из Германии.

Сказав это, Фрида, Марта и я выходим из ресторана. Наконец я довела свою месть этой идиотке до конца. Чувствуя необходимость сбросить висящий над нами в воздухе адреналин, мы решаем пойти потанцевать в «Гуантанамеру». Мне не хочется возвращаться домой. Не хочется видеть Эрика, и немного кубинской сальсы с сахарком пойдут мне только на пользу!

Когда я на следующий день, страдая от грандиозного похмелья, приезжаю к Эрику домой, он уже там. Ночь была потрясающей, и я спала всего несколько часов дома у Марты. Увидев меня входящей в солнечных очках, он направляется ко мне, злобно шипя:

- Можно узнать, где ты провела ночь?

Я удивленно поднимаю руку и тихо говорю:

- Уверяю тебя, что не на улице.

Эрик рычит. Он чертыхается. В этот момент я понимаю, как он переживает, но не обращаю на него внимания. Я решительно продолжаю свой путь, слыша его шаги позади себя. Он в ярости, и когда я захожу в свою комнатку, захлопываю дверь перед самым его носом. Это должно ужасно его разозлить. Я жду, что он войдет и накричит на меня, но он этого не делает. Хорошо! Мне тоже не очень-то хочется слушать его ворчание. Не сегодня.

Я стараюсь быть сильной и заканчиваю укладывать вещи в картонные коробки. Я не буду плакать. Со слезами из-за Айсмена покончено. Если ему плевать на меня, то и я не должна его любить. Мне просто нужно поскорее с этим покончить. Закрыв коробку с книгами, я решаю подняться в свою комнату. Там у меня осталось много вещей. К счастью, я не пересекаюсь с Эриком, но, зайдя в спальню, вздыхаю, увидев, что его там тоже нет. Оставив в комнате пару коробок, я направляюсь поговорить с Флином.

Мальчик при виде меня обрадовался, но когда он понимает, что я пришла попрощаться, выражение его лица меняется. Возвращается его тяжелый взгляд, и он бормочет:

- Ты же обещала, что не уйдешь.

- Знаю, солнышко. Я помню, что тебе обещала, но иногда отношения у взрослых идут не так, как бы им хотелось. Все усложнилось гораздо больше, чем ты можешь представить.

- Это все по моей вине, - говорит он и морщится, готовый вот-вот расплакаться. – Если бы я не взял скейт, я бы не упал, и вы бы с дядей не поссорились.

Я прижимаю его к груди и качаю. Никогда бы не могла подумать, что он будет по мне рыдать, и сама, стараясь сдержать слезы, я шепчу:

- Флин, послушай. Ты ни в чем не виноват. Мы с твоим дядей…

- Я не хочу, чтобы ты уходила. С тобой мне хорошо, и ты… ты хорошо ко мне относишься.

- Послушай, солнышко.

- Почему ты должна уйти?

Я грустно улыбаюсь. Ни он не способен понять меня, ни я еще раз объяснить абсурдную историю, из-за которой уезжаю. Наконец вытерев слезы, я говорю:

- Флин, ты всегда вел себя как сильный мужчина, такой же, как твой дядя. Теперь ты опять должен быть сильным, ладно?

Мальчик кивает, и я продолжаю:

- Хорошо заботься о Кальмаре. Не забывай, что он твой самый лучший друг и суперталисман. Приглядывай за Трусом, хорошо?

- Обещаю тебе.

Его грустные глаза разбивают мне сердце, и, поцеловав его в щеку, я шепчу:

- Послушай, родной. Обещаю, что обязательно приеду тебя навестить, согласен? Я позвоню Соне, и она поможет нам увидеться. Хочешь?

Мальчик соглашается, поднимает большой палец, я поднимаю свой, мы соединяем их и хлопаем ладони друг друга. Мы смеемся. Я обнимаю его, целую и с тяжелым сердцем покидаю комнату.

Оказавшись снаружи, я не могу дышать. Положив руку на грудь, мне наконец удается набрать воздух в легкие. Почему все так печально? Зайдя в свою комнату, я открываю шкаф. Я гляжу на все те прекрасные вещи, которые купил мне Эрик и, поразмыслив, решаю забрать только то, что привезла с собой из Мадрида. Доставая черные сапоги, я натыкаюсь на сумку, открываю ее и грустно улыбаюсь, увидев костюм полицейской, купленный в секс-шопе. Я его так и не обновила. Сначала одно, потом другое, и в конце концов я его так и не надела для Эрика. Я кладу его в одну из коробок вместе с джинсами и футболками. Потом иду в ванную комнату и собираю свою косметику. Среди того, что осталось, ничего моего больше нет.

Вернувшись в комнату, я подхожу к своей прикроватной тумбочке и открываю ящик. Я смотрю на секс-игрушки. Прикасаюсь к анальной пробке, украшенной зеленым кристаллом. К вибраторам. К зажимам для сосков. Мне не нужен весь этот арсенал, потому что он будет напоминать мне о нем. Я закрываю ящик. Пусть все тут и остается. Мои глаза полны слез. Глупо. А виновата в этом лампа, которую Эрик купил на блошином рынке, а я не знаю, что с ней делать. Я все смотрю и смотрю на нее. Он купил две. Наконец я решаю забрать ее. Она – моя.

Я поворачиваюсь и вижу Эрика, с порога наблюдающего за мной. Он потрясающе выглядит в джинсах с заниженной талией и в черной футболке. Он немного осунулся. Выглядит обеспокоенным. Но думаю, что сама я выгляжу так же. Не знаю, сколько он провел здесь времени, но даже я замечаю холод и равнодушие в его глазах. Обычно так бывает, когда он не хочет чтобы кто-нибудь узнал, что он чувствует. Я не желаю ругаться. Мне не хочется, и, глядя на него, я бормочу:

- Эти лампы никогда не подходили по стилю к твоей комнате. Если ты не возражаешь, я бы хотела забрать свою.

Он соглашается. Эрик заходит в комнату и, подойдя к своей лампе, шепчет, прикасаясь к ней:

- Забирай ее. Она твоя.

Я прикусываю губу, кладу лампу в коробку и слышу, как он произносит:

- Это всегда привлекало меня в тебе. То, что ты полностью отличалась от того, что меня окружает.

Я не отвечаю. Не могу. Тогда он более спокойным голосом заявляет:

- Джудит, мне жаль, что все так закончилось.

- А мне еще больше, уверяю тебя, - отвечаю я.

Я замечаю, что он начинает ходить по комнате. Он нервничает и наконец спрашивает:

- Мы можем хотя бы минуту поговорить как взрослые люди?

Сглотнув комок в горле, я соглашаюсь. Он больше не называет меня малышкой, смугляночкой, любимой. Теперь он зовет меня полным именем «Джудит». Я поворачиваюсь и гляжу на него. Каждый из нас стоит по свою сторону кровати. Нашей кровати. Месте, где мы любили друг друга, занимались сексом, целовались, и Эрик начинает:

- Послушай, Джудит. Я не хочу, чтобы ты по моей вине осталась без работы. Я поговорил с Херардо, нашим директором по персоналу в Мадриде, ты вернешься на ту же должность, которую занимала, когда мы с тобой познакомились. Так как я не знаю, когда ты захочешь прийти, то сказал ему, что свяжешься с ним в течение месяца, чтобы заново приступить к работе.