- Эрик, мне жаль.

Он, презрительно глядя, обращается ко мне с искаженным от ярости лицом:

- Не сомневайся, Джудит. Ты обязательно пожалеешь об этом.

Я закрываю глаза.

Я знала, что в один прекрасный день так и произойдет, но никогда не думала, что Эрик так сильно отреагирует. Я настолько сбита с толку, что не знаю, что ответить. Я вижу лишь его холодный взгляд. Бросившись в сторону, я подлетаю к ребенку и целую его в лоб.

- Как ты себя чувствуешь?

- Нормально. Прости меня, Джуд. Мне было скучно, я взял скейт и в конце концов упал.

Ласково улыбнувшись, я шепчу:

- Мне жаль, солнышко.

Мальчик грустно кивает. Эрик берет меня за локоть и выводит из комнаты, оставляя со своей матерью и сестрой, а потом гневно приказывает:

- Идите спать. С вами я еще поговорю. А я останусь с Флином.

Этой ночью, зайдя к нам в спальню, я не знаю, что делать. Я сажусь на кровать и от охватившего меня отчаяния не могу пошевелиться. Мне хочется сейчас быть с Эриком и Флином. Хочется поддержать их. Но Эрик мне этого не позволяет.

На следующее утро, спустившись вниз, я нахожу на кухне сидящими за столом Марту, Эрика и Соню. Они ругаются. Когда я захожу, они замолкают, а у меня появляется какое-то нехорошее предчувствие.

Симона заботливо ставит передо мной чашку кофе. Взглядом она просит меня сохранять спокойствие. Она знает характер Эрика и понимает, что сейчас он в ярости, но также она знает и меня. Сев за стол, я гляжу на Эрика и спрашиваю:

- Как Флин?

Ответив тяжелым взглядом, который мне совсем не нравится, он произносит сквозь зубы:

- Благодаря тебе, плохо.

Соня смотрит на сына и отчитывает его:

- Черт возьми, Эрик! В этом нет вины Джудит. Почему ты продолжаешь обвинять ее?

- Потому что она знала, что не должна была учить Флина кататься на скейте. Поэтому, да, она виновата, - гневно отвечает он.

У меня дрожат колени. Я не знаю, что сказать.

- Ты дурак или притворяешься? – вмешивается Марта.

- Марта… - шипит Эрик.

- Что это значит: она не должна была? Разве ты не видишь, что ребенок благодаря ей изменился? Не видишь, что Флин уже не тот замкнутый мальчик, что был до ее приезда?

Эрик не отвечает, и Марта продолжает:

- Ты должен был бы поблагодарить Джудит за то, что Флин сейчас начал улыбаться и вести себя, как любой другой обычный ребенок в его возрасте. Потому что, представляешь, братец, бывает, что дети падают, но поднимаются и извлекают из этого урок. Только вот ты этому до сих пор так и не научился.

Он не отвечает. Эрик встает и, не глядя на меня, выходит из кухни. У меня сжимается сердце, но, взглянув на трех наблюдающих за мной женщин, я шепчу:

- Спокойно, я с ним поговорю.

-Дай ему подзатыльник, да посильнее, он этого заслуживает, - шипит Марта.

Соня глядит на меня, берет меня за руку и шепчет:

- Ни в чем себя не вини, золотце. Ты ни в чем не виновата. И уж тем более в том, что взяла мотоцикл Ханны и каталась с Юргеном и его друзьями.

- Я должна была ему об этом сказать, - настаиваю я.

- Да, конечно, как будто так легко что-нибудь сказать этому ворчуну, - возражает Марта. – Ты с ним слишком терпелива. Ты, должно быть, очень сильно его любишь, потому что невозможно понять, как ты все это терпишь. Я люблю его, и он – мой брат, но уверяю тебя, я не выношу, когда он такой.

- Марта… - шепчет Соня, - не будь с Эриком так сурова.

Она встает и зажигает сигарету. Я прошу у нее еще одну. Мне нужно покурить.

Выйдя через двадцать минут из кухни, я подхожу к двери в кабинет Эрика, делаю глубокий вдох и захожу. При виде меня он впивается в меня своим обвиняющим взглядом и говорит сквозь зубы:

- Джудит, чего тебе нужно?

Я подхожу к нему.

- Мне жаль. Жаль, что я не рассказала те…

- Мне плевать на твои извинения. Ты солгала.

- Ты прав. Я многое скрывала от тебя, но…

- Ты лгала мне все это время. Ты скрывала от меня важные вещи, хотя знала, что не должна этого делать. Ты думаешь, что я такое чудовище, что мне ничего невозможно рассказать?

Я не отвечаю. Я молчу. Мы глядим друг на друга, и наконец он спрашивает:

- Что значит для тебя «сейчас и всегда»? Что значит для тебя обещание быть вместе?

Его вопросы приводят меня в смятение. Я не знаю, что ему ответить. Наконец, он произносит:

- Послушай, Джудит, я очень на тебя зол, да и на себя тоже. Лучше выйди из моего кабинета и оставь меня в покое. Мне надо подумать. Нужно расслабиться, иначе в таком состоянии я могу сказать или сделать что-то, о чем потом сильно пожалею.

От этих его слов меня охватывает возмущение и, не обращая на него внимания, я шикаю на него:

- Теперь ты опять выбрасываешь меня из своей жизни, как делаешь это всегда, когда тебе что-то не нравится?

Он молчит. Он долго-долго смотрит на меня, и я решаю, что пора развернуться и выйти из кабинета.

Со слезами на глазах я направляюсь в свою комнату. Я захожу и закрываю дверь. Я понимаю, что он имеет полное право сердиться на меня. Понимаю, что сама напросилась, но он должен сознавать, что я ему ничего не рассказывала лишь только потому, что мы все боялись его реакции. Я раскаиваюсь. Очень раскаиваюсь, но уже ничего нельзя поделать.

Десять минут спустя ко мне заходят Марта и Соня, чтобы попрощаться. Они выглядят очень встревоженными. Я с улыбкой прошу их, чтобы они уходили со спокойной душой. До кровопролития сегодня не дойдет.

Когда они уходят, я опускаюсь на мягкий ковер, лежащий в моей комнате. Долгие часы я думаю и сожалею о том, что произошло. Как я могла так поступить? Внезапно я слышу, как от дома отъезжает машина. Высунувшись из окна, я ошеломленно вижу, что это уезжает Эрик. Я выхожу из комнаты и ищу Симону. Она же, едва завидев меня, тотчас же объясняет:

- Он уехал к Бьорну. Сказал, что скоро вернется.

Закрыв глаза, я тяжело вздыхаю. Я поднимаюсь в комнату Флина, и мальчик, увидев меня, улыбается. Он выглядит лучше, чем прошлой ночью. Я сажусь к нему на кровать и шепчу, гладя по голове:

- Как ты себя чувствуешь?

- Хорошо.

- Рука болит?

Мальчик кивает, и я с улыбкой говорю:

- Ой-ой-ой! Флин, ты еще и сломал зуб!

На моем лице написана такая тревога, что Флин шепотом успокаивает меня:

- Не волнуйся. Бабушка Соня говорит, что он все равно молочный.

Я киваю, а потом не перестаю удивляться его словам:

- Мне жаль, что дядя так рассердился. Я больше не буду брать скейт. Ты меня предупреждала, чтобы я не катался на нем без тебя. Но мне стало скучно и…

- Не волнуйся, Флин. Такое случается. Знаешь, когда я была маленькой, то однажды сломала ногу, упав с мотоцикла, а спустя несколько лет и руку. С этим ничего не поделаешь. Не надо об этом так переживать.

- Джудит, я не хочу, чтобы ты уезжала!

Его слова приводят меня в смятение.

- А почему я должна уехать? – спрашиваю я.

Он молчит. Он смотрит на меня и наконец я шепчу слабым голосом:

- Это тебе дядя сказал, что я уеду?

Ребенок отрицательно мотает головой, но я делаю из этого свои собственные выводы.

Боже, нет. Только не снова! Еще раз я этого не вынесу!

Горло сдавило от рвущихся на свободу эмоций.

Я тяжело вздыхаю и тихо говорю:

- Послушай, солнышко. Что бы ни случилось, мы в любом случае останемся друзьями, верно?

Он кивает, и я с сердцем, истекающим кровью, меняю тему:

- Хочешь, поиграем в карты?

Ребенок соглашается, и я, глотая слезы, с ним играю, пока моя голова постоянно возвращается к тому, что он сказал. Правда ли Эрик хочет, чтобы я ушла.

Эрик возвращается после обеда. Он сразу же направляется прямо в комнату племянника, а я сдерживаюсь, чтобы не войти к ним. Долгие часы я лежу на диване в гостиной и смотрю телевизор, пока уже больше не могу, и тогда отправляюсь погулять с Трусом и Кальмаром. Сделав круг по кварталу, я нарочно задерживаюсь в надежде, что Эрик меня ищет или звонит мне на мобильник. Но ничего такого не происходит, и по возвращении домой, Симона выходит из своего дома и сообщает, что сеньор уже пошел спать.