- Но, ты сказал, что у тебя был секс в этом кабинете?

- Да.

Как же у меня чешется загривок! Но меня заботит совсем не это, и вне себя от ревности тихо говорю:

- Ты мне рассказываешь, что играл с кем-то, кто работает в твоей фирме.

- Нет.

Эрик встает и подходит ко мне.

- Но ты только что сказал, что…

- Послушай, - обрывает он меня, убирая мою руку с шеи, - я не был монахом, и у меня был здесь секс как с женщинами, работающими в компании, так и с другими. Да, любимая, я не собираюсь этого отрицать. Но что касается игр, в том смысле, в котором мы с тобой это понимаем, я не играл в этом кабинете ни с кем кроме Бетты и Аманды.

При воспоминании об этих гарпиях, мое сердце начинает громко беспорядочно стучать.

- Конечно, Аманда, сеньорита Фишер.

- Которая, могу тебя заверить, - поясняет Эрик, дуя мне на шею, - переехала в Лондон, чтобы заниматься там расширением нашей компании.

Мне приятно это слышать. Мне нравится, что она далеко от меня, и Эрик, довольный моими вопросами, обнимает меня и целует в лоб.

- Для меня сейчас, единственная женщина, которая существует на свете – это ты, детка. Верь мне, любимая. Помни, что между нами нет секретов и недоверия. Чтобы сохранить наши отношения, необходимо, чтобы все так и оставалось.

Мы смотрим друг на друга.

Мы боремся друг с другом, и, наконец, Эрик склоняется ко мне.

- Если я опять попытаюсь тебя поцеловать, ты снова увернешься?

Я не отвечаю на его вопрос.

- Ты мне веришь? - говорю я.

- Абсолютно, - отвечает он. – Я знаю, что ты от меня ничего не скрываешь.

Я соглашаюсь, но в душе знаю, что многое от него утаиваю. Меня бьет чувство вины. Как мне плохо! Это не касается секса, но я многое не ему не договариваю, например, про собаку в доме, про то, что каталась на мотоцикле Юргена, про то, что его мать с Мартой ходят на курсы по прыжкам с парашютом.

Боже, сколько же я от него скрываю!

Эрик смотрит на меня. Я улыбаюсь и, наконец, вздохнув, шепчу:

- Посмотри, что стало по твоей вине с моей шеей!

Эрик смеется и берет меня в свои объятия.

- Думаю, что специально для твоих визитов распоряжусь соорудить архив в моем кабинете. Что ты думаешь об этом?

Я прыскаю от смеха, целую его и, забыв о ревности и обо всех своих провинностях, мурлыкаю:

- Прекрасная идея, сеньор Циммерман.

В конце недели моя попытка оторвать ворчливого солдафона и его вечно обиженного племянника от дивана увенчалась успехом. Они бы, конечно, с гораздо большим удовольствием сидели целыми днями, не отрываясь от телевизора или рубясь в приставку. Да ну их! В общем, мы идем в кино, потом в театр, потом поесть гамбургеров, и я вижу, что им это нравится. Почему же мне всегда стоит таких усилий вытащить их из дома? Как-то вечером Эрик меня приятно удивляет, пригласив поужинать в ресторан. Потом он приводит меня в клуб, где мы болтаем, целуемся, пьем вино и развлекаемся.

Эрик больше не заговаривал со мной о наших сексуальных играх. Когда мы занимаемся любовью в нашей постели, мы шепчем друг другу на ушко горячие фантазии, заводящие нас с пол-оборота, но до настоящего момента мы ни с кем не делили наш секс. Неужели Эрик хочет меня только для себя?

В воскресенье мне удалось уговорить их пойти погулять. Мы оставляем машину на парковке и направляемся к Английскому саду, великолепному парку, расположенному в центре Мюнхена. Флин со мной не разговаривает, правда я постоянно вмешиваюсь в их с дядей разговор. Это его раздражает, но, в конце концов, он сдается и начинает мне отвечать.

Вечером я заставляю их пойти со мной на «Альянц Арену» - футбольный стадион, на котором играет мюнхенская «Бавария». Эта идея приводит их в ужас. Ведь они большие знатоки только по части баскетбола. Это грандиозная, потрясающая, огромная арена, и как будто немка здесь я, а не они, я рассказываю им про эту команду, упоминая, что она чаще всего выигрывала Бундеслигу. Они меня слушают, соглашаются, но, к сожалению, это их совсем не интересует. Наконец, я, заметив их скучающие лица, улыбаюсь и умолкаю, а около семи вечера они предлагают пойти поужинать. Мне смешно. Я в это время обычно полдничаю. Но, зная о том, что Флин привык к немецкому распорядку дня, я иду им навстречу.

Они приводят меня в типичный немецкий ресторан, где я дегустирую разные сорта пива. Светлый пильзнер, белый вайсбир, раухбир с дымком. Эрик наблюдает за мной, пока я все пробую и, наконец, рассмешив его, заключаю:

- Лучше «Мау 5 звезд» все равно ничего нет!

Основу блюд немецкой кухни составляет мука. Ее используют для приготовления абсолютно всего. Это мне объясняет Эрик, пока я поглощаю вайсвурст или белую баварскую колбасу. Она делается из рубленой телятины, специй и свиного сала. Я вот-вот лопну! Флин, обрадованный вниманием, которое уделяем ему мы с его дядей, откусывает соленый кренделек в форме восьмерки под названием бренц. Мы с ним излучаем прекрасное настроение, и Эрик просто этим наслаждается. Через довольно продолжительное время нам начинают приносить наш заказ. Хотя немцы едят медленно, я голодна, как волк, и прошу передать мне редиску, нарезанную кружочками и посыпанную солью. Мне говорят, что это блюдо называется «ради». Затем нам приносят обацду, это закуска, приготовленная из камамбера, сливочного масла, репчатого лука и сладкой паприки. А на десерт мы заказываем гермкнедль – умопомрачительно вкусную булочку с начинкой из сливового повидла и тестом из муки, сахара, дрожжей и горячего молока, посыпанную маком и сахарной пудрой. Скажем честно, очень легкая пища.

Возвратившись ночью домой, мы валимся с ног от усталости. Мы стоптали пешком чугунные сапоги. Флин падает в кровать и тут же засыпает, а мы с Эриком устраиваемся на диване в столовой и смотрим кино, и тут я предлагаю нам искупаться в бассейне. Эрик, не открывая глаз, отказывается.

- Солнышко, ты плохо себя чувствуешь?

- Нет, - быстро отвечает он.

- У тебя болит голова? – озабоченно спрашиваю я.

Я смотрю на него. Он смотрит на меня. Внезапно он перебрасывает меня через плечо, как мешок с картошкой, и несет к бассейну. Войдя в зал, мы включаем только внутреннюю подсветку и, когда Эрик совсем этого не ожидает, я толкаю его, и он прямо в одежде падает в воду. Он выныривает, глядит на меня, я удивленно поднимаю брови и, смеясь, спрашиваю:

- Только не говори мне, что ты обиделся?

Мой смех настолько заразителен, что он смеется в ответ, и более того, тащит меня, все еще одетую, за собой в воду. В воде Эрик подхватывает меня и, щекоча мне ребра, шепчет:

- Неугомонная моя смугляночка.

Я вижу, что мой смех греет ему душу и делает его счастливым. Мы веселимся, пытаясь снять с себя одежду, и вот, едва дыша от затраченных усилий, остаемся совершенно голыми. Мы целуемся, ласкаем друг друга и, наконец, мы занимаемся любовью.

Мы никогда до сегодняшнего дня не делали этого в бассейне, но это возбуждающе и чувственно, особенно когда Эрик шепчет мне на ушко вещи, которые, как ему известно, заставляют мое сердце пуститься вскачь.

Придя в себя, я предлагаю ему устроить в бассейне гонки, но это невозможно. Эрику хочется только целовать меня и наслаждаться моим телом. Через двадцать минут мы выходим из воды. Я направляюсь туда, где у нас лежат полотенца, беру два и возвращаюсь к Эрику. Одевшись, мы устраиваемся в прекрасном темно-коричневом гамаке. Он похож на те, что подвешивают между деревьями, только у нас вместо стволов он прикреплен к двум колоннам.

Эрик поворачивается и прижимается ко мне, от наших движений гамак начинает раскачиваться, и кажется, будто мы плывем на корабле. Ласки, поцелуи, и когда я немного прихожу в себя, то уже сижу на моем немце, поглощая его пенис. Он становится еще тверже, наслаждаясь моим вниманием, пока я играю с ним, даря ему лукавые и жаркие поцелуи. Я обожаю его член. Обожаю чувствовать его у себя во рту. Обожаю его нежность, и обожаю, когда Эрик так берет меня за волосы, побуждая меня сосать его. Но его охватывает нетерпение. Он никогда не сможет насытиться. Он поднимается, ставит ноги по обеим сторонам гамака и, повернув меня, шепчет на ушко, проникая в меня: