«Еще раз выражаю благодарность твоей судьбе за то, что она предохранила тебя от “семейного” шага. Т. е. когда-нибудь ты это, конечно, сделаешь, но не сейчас. Не сейчас, когда ты свеж и у тебя есть хоть немного времени думать, мечтать, радоваться, страдать и работать, работать, работать.

Ты понимаешь ли, Ваня, я убежден, что художнику жениться никогда впрок не идет. Исторически. Если хочешь — он должен быть одиноким, чтобы иметь возможность думать о Родине, о других людях».

Вообще-то это своеобразное ницшеанство — любовь к дальнему в ущерб любви к ближнему — было то, что Шукшин успел за годы пребывания в Москве не то что приобрести, а развить, и потому более поздние версии, будто Василий Макарович жалел-де о том, что его жизнь с Шумской не задалась, выглядят сомнительными. Для него действительно на первом месте стояли работа, карьера, успех, и лишь женщина, готовая это безоговорочно понять и принять, могла быть его женой. Другое дело, что ссора с Шумской фактически закрывала для него возможность бывать в Сростках: «Хочется вот поехать (соскучился по своим), но там же сейчас… атмосфера. Ах, какую я ошибку сделал, Ваня! Пожалел человека, а себя не пожалел, идиот. Боже избавь тебя, брат, решать это дело так вот быстро и необдуманно. Тут сейчас все против меня, а я ничего не могу сделать и не защищаюсь. О чем я думал? Ни о чем. Защищал свою совесть от упреков».

«А жениться обязательно? Я так сейчас напуган, что побаиваюсь говорить об этом. Знаю одно: нужно сильно любить. Даже если просто — любишь, и то может оказаться недостаточным. А у тебя еще дополнительная опасность — тебе надо обязательно работать. Не жить, а работать. Женщины же, по-моему, из ста девяносто девять не способны этого понимать вообще. Вот главная опасность. Великая опасность. Но есть еще не менее великая опасность одиночества. Эту штуку в жизни я тоже несколько вкусил. Итак: две дороги и каждая — опасность!!! <…>»

Такую степень откровенности он позволял себе только с Иваном. В разговорах с земляками по обыкновению скрытничал. Житель Сросток А. М. Калачиков вспоминал (сборник «Он похож на свою родину»): «Она <Мария> была симпатичная — за ней парни бегали. Ждала она его с армии. Потом они поженились. Почему им не пожилось — уж не знаю. В Сростках Василию этого долго не могли простить: любили Машу. Спрашивал я как-то у него: почему? Он говорит: “Да, старик, нехорошо получилось”. Больше ничего не сказал. Он сам не лез в чужие дела и не любил, когда в его дела лезли».

Да и обыкновенно словоохотливая Мария Сергеевна, когда речь заходила о незадавшейся семейной жизни ее первенца, была немногословна: «Маня-то красивая девка была. У нее косина в три обхвата моей руки. Не мешала я им жить, не мешала. Что-то не сладилось». А своему лечащему врачу Людмиле Сергеевне Форнель рассказывала (опровергая то, в чем пытался уверить Василий свою невесту в победном вгиковском письме в сентябре 1954 года): «Она самая хорошенькая была из сростинских девчонок. Васиным выбором я была довольна, тем более, что и родители Маруси были уважаемые в селе люди. Но вот уехал Вася в Москву вскоре после свадьбы, а там видишь, какие люди? Особенно артистки. Вот и всё, не вернулся к ней».

К этому можно прибавить воспоминание знакомой Марии Сергеевны, Анастасии Егоровны Даньшиной: «Она очень хотела, чтобы Василий Макарович женился на Марии. Она была очень довольна, она даже со мной говорила: “Тася, вот так и так. Вася хочет жениться вот на этой”. Я говорю: “Они хорошие люди”. <…> Мария Сергеевна говорила: “И я хочу, чтобы он на ней женился”. Она хотела, очень хотела. Она сама виновата, Маша-то, кабы поехала тогда. Там мать поставила: “Одна дочка, куда я ее отправлю”».

Но это, скорее всего, благоприятная легенда. Едва ли Шукшин ждал Шумскую в Москве, он для себя уже все решил. Хотя можно понять, как тяжело давалась его матери эта история и как трудно было встречаться на улицах родного села то с самой Машей, то с ее родителями. Пожалуй, она верила, что у молодых, так и не успевших пожить вместе, все наладится, и именно тогда, рассказывая сыну о его родном отце, Мария Сергеевна с досадой роняла: «Такой же, наверное, будешь… Не из породы, а в породушку».

«Первая жена была с родного Алтая. Ее Шукшин бросил. После этого к нему в Москву приезжал бывший тесть, сильно ругался. Это происходило при мне, в Васиной комнате в коммуналке. Отец девушки был маленького роста, поэтому я с интересом наблюдал, как он наскакивал на Васю с угрозами. Мол, сию минуту соберет партсобрание, если Шукшин не вернется к его дочери», — вспоминал Валентин Виноградов.

А Василий Белов советовал «будущим честным биографам Шукшина» вспоминать «нехитрую сибирскую песенку “Миленький ты мой” и некоторые рассказы <Шукшина>, пронизанные болью не только за мать и сестру, но и за женщину, оставленную в Сибири. Разрыв с этой женщиной был предопределен переездом в Москву, которая не верит никаким слезам. Только мать Мария Сергеевна простила ему все, что связано с новой разлукой; жена, кажется, не простила…».

Трудно сказать, какие именно рассказы имел в виду Василий Иванович. Иногда говорят про рассказ «Осенью», хотя он плохо стыкуется с житейской ситуацией Шукшина, но среди немногих не опубликованных при жизни Василия Макаровича произведений есть небольшой рассказ «Письмо любимой». Он любопытен тем, что Шукшин как бы раздваивает собственный образ: рассказ написан от имени человека, влюбленного в девушку Машу и предостерегающего ее от нехорошего ухажера Ивана П. (Иван Попов в шукшинском цикле автобиографических рассказов — авторское альтер эго). Всякий желающий узнать больше о том, как виделась эта история Шукшину, может найти этот текст и прочесть такие строки: «Много лет спустя Мария, моя бывшая жена, глядя на меня грустными, добрыми глазами, сказала, что я разбил ее жизнь. Сказала, что желает мне всего хорошего, посоветовала не пить много вина — тогда у меня будет все в порядке. Мне стало нестерпимо больно — жалко стало Марию, и себя тоже. Грустно стало. Я ничего не ответил».

А между тем учеба во ВГИКе продолжалась, летом студенты уезжали на производственную практику и пробовали себя в актерской игре. В 1956 году Шукшин, согласно некоторым версиям, снялся в крошечном эпизоде в фильме Сергея Герасимова «Тихий Дон» — в роли матроса, выглядывающего из-за плетня. И даже если это, по свидетельству однокурсницы Шукшина Рениты Григорьевой, не соответствует действительности и в этом фильме Шукшин занят не был, примечательно, что никогда не опровергаемый им самим миф о «Тихом Доне» оказался весьма распространен среди жителей Сросток, которые ходили смотреть на своего Ваську в кино («Здесь уж ждут, когда ты будешь в картине, вернее на экране», — писала Мария Сергеевна сыну в июне 1956 года) и были разочарованы, увидев его в такой незначительной роли — стоило ли огород городить, продавать корову, баню, бросать молодую жену, учиться в самой Москве ради того, чтобы на секунду-другую мелькнуть в кадре?

Зато следующая картина, в которой сыграл Шукшин, должна была сомнения земляков развеять. В 1957 году Василия Макаровича по совету Андрея Тарковского пригласил на главную роль в фильме «Дом солдата» (в прокате — «Два Федора») Марлен Хуциев, молодой, всего на четыре года старше Шукшина, но уже достаточно известный кинорежиссер, автор картины «Весна на Заречной улице».

«Главную роль отдал Шукшину, потому что почувствовал индивидуальность, которая была выражена и лицом, и голосом, и жестом», — рассказывал Хуциев. Нет сомнения, что это знакомство значило для Василия Макаровича очень много. Изначально Шукшин шел к Хуциеву как ассистент режиссера — участие в фильме было для него производственной практикой, — и когда Хуциев неожиданно предложил ему сыграть главную роль, обязанности ассистента все равно продолжал выполнять.

«В подготовительном периоде Шукшин занимался подбором актеров, принимал участие в работе над режиссерским сценарием и сметой, в разработке планировок, решений костюмов, гримов и выборе мест натурных съемок. Проводил репетиции актерских проб, снимал отдельные пробы, а также кадры осенней натуры, — писал Хуциев в 1958 году в характеристике на своего подопечного. — Кроме того, Шукшин имел отдельное, очень ответственное задание — отбор документальных материалов Великой Отечественной войны и первых послевоенных лет. С этой целью он много и кропотливо проработал в кино-фото-фоноархиве СССР, в архивах музея Советской армии и Украинском республиканском архиве, отобрав интереснейший, ценнейший материал, который ежедневно оказывает огромнейшую помощь в работе над картиной.