— Я понял.

— Но неизвестно, что лучше. Вон Андрей. Отлично знает, где лучшая водка, где дешевле анаша, где торговцы спокойнее. Но не знает, кто такой гебист.

— Тяжелый случай.

— Норма. Но давайте прервемся ненадолго. Устал. Скажите сами что-нибудь, могущее вызвать мое любопытство.

— Ты вульгарен.

— Это не любопытно. Пример: идут двое, парень и девчонка. Обоим лет по четырнадцать. Парень: «На этой дискотеке опять будет „снежок“. Это значит, ты опять будешь под кайфом трахаться с кем попало, а так ты только со мной». — «Да не хочу я сегодня ни с кем трахаться». — «Знаю я тебя. Первый раз, что ли?»

— У тебя хобби — видеть только плохое. Я мог бы сказать: это потому, что к хорошему ты привык и оно мало заметно.

— Вот когда я сидел в психушке, профессор отмечал за мной такую странность: я во всем видел только хорошее.

— Решил переквалифицироваться?

— He-а. Разные люди, разные мысли.

— Я навеваю отрицательные эмоции?

— С вами можно поговорить обо всем, а с профессором нельзя.

— В психушке, говоришь?

— Четыре года назад. Мне тогда едва двенадцать исполнилось.

— А за что?

— А ни за что!

— И все-таки?

— Нервные тики. Педиатрический институт. Шикарное время было. Палата на десять человек, проходная. Медсестры вечно убегают куда-то. А соседняя палата — девчоночья. Они к нам приходили телевизор смотреть, а мы к ним — в «бутылочку» играть. Если поймать момент, удавалось из сестринской домой позвонить. Я там был самый крутой, честное слово.

— Верю. Интересно излагаешь. А почему в Бога веришь?

— Элементарно. Вон гляньте. Что вы видите? Ящик с экраном, как сказал бы один кретин, вы его не знаете. В тысяче километров от вас творится какой-нибудь маразм, а вы его видите, сидя в комнате. Или сотовый телефон. Нажимаешь кнопки и разговариваешь с человеком, находящимся у черта на рогах. Магнитофон. Я уж молчу о такой штуке, как факс. Все названные мною предметы сотворил человек, сами они появиться не могли. Однако упорно утверждается, что люди появились сами по себе, без чьего-либо вмешательства. А люди совершеннее часов.

— Готов поспорить.

— Да?

— Почему люди совершеннее часов?

— Они боль чувствуют.

— Это, по-твоему, совершенство?

— Это признак более высокого уровня развития.

— Вот смотри. Аргументов в пользу твоей теории множество, а выбран довольно сомнительный.

— И что?

— Ничего. Подумай. Просто подумай.

— Шутить изволите. Я идеально вписываюсь в окружающий мир. Знаете, какое на самом деле у меня хобби? Записывать глупости, сказанные с экрана. Уже на два блокнота накопилось. Классификацией скоро займусь.

— О’кей. Хватит. Дай лучше классификацию каждому из своих одноклассников. Подчеркни тех, кто способен на убийство. Пара фраз, не больше.

— Запросто. Оскольский Володя. Наркоман, потому сразу с негодованием отметаю. Цветков Витя. С первого года вместе учимся. Парень как парень. Припадочный малость, девочек любит и водочку. Лариска Нечаева. Третья категория. Помните еще, да? В комментариях не нуждается. Марина Шведова. Тоже вместе учились…

— А сколько таких всего?

— Каких?

— С первого года.

— Праздное любопытство? Или нечто большее, скрытое от взора судьбы и ее верных слуг?

— Любопытно.

— Три женщины (теперь уже две), трое мужчин. Марина, Матвей, Андрей…

— У вас прям двенадцать апостолов.

— Угу. Володечка, Витя и Любаша. Вот ее следующей и убьют.

— С чего ты взял?

— Так. Классическое слово, правда? Да, Любаша будет следующей. Минутное озарение. И не стоит этому мешать. Так будет лучше. Для всех.

— И для нее?

— И для нее. Она не представляет ценности даже для самой себя. «Человечьи очистки — низшая категория».

— А заповеди типа: «Жизнь священна, никто не имеет права…»

— Бред сивой кобылы. Имеют. И пользуются.

— Костик, а ты знаешь, я тебе не верю. Ни капельки. Ты или знаешь об убийстве все, или все врешь.

— Честное слово, ни сном ни духом.

— Тогда врешь.

— Глупое слово. Можно фантазировать. Подгонять убийцу под себя. Ха! Ничего фразочка.

— Ты бы убил Любу?

— Да.

— Личные счеты?

— За десять лет много накопится.

— Я учту.

— Ха! А если бы я принялся вас убеждать, что я говорю правду, вы бы скорее поверили?

— Да.

— Тогда молчу.

— Хорошо. Тогда «а вот такой вопросик». Исходя из своей теории, шансы на то, что убийца — кто-то из вашего класса, как ты оцениваешь?

— Очень низко. Хотя интеллекта в них нет. Впрочем, как и во многих других. Да и как иначе. Вы послушайте, что за чушь они заглатывают отовсюду. Три примера. «Информ-ТѴ» : «Президент отмотал новый срок». Клянусь, своими ушами слышал. «Новости»: «В связи с госпитализацией президент продолжает работу». И вообще полный модерн: «Спокойной ночи, малыши». Хрюша: «А Александр Сергеевич Пушкин и про меня писал». Каркуша: «Это где же это?» Хрюша: «Хрюша там живет ручная, да затейница какая…»

Мне скучно. Ко всему привыкаешь.

Изредка с верхних этажей сюда, в коридор, заглядывают руоповцы. Смешные ребята. Когда они подходят слишком близко, я запираю двери на ключ. Но они не раз здорово помогали нам. Редко-редко мелькнет Непринцев и исчезает в серой пелене утреннего тумана, окутанный непроницаемой завесой таинственности. Задолбало. Ищет маньяка. Все маньяки уже давно сидят в Смольном.

Теняков готовит отчет об очередном грандиозном раскрытии. Весь соседний отдел укатил на оперативно-розыскное мероприятие — бить морду тем, кто попадется под горячую руку. А мне остается сон. Здоровый или больной утренний сон. А преступников пущай ловит Теняков. «Спи, малыш, пока зима, век не быть зиме…»

Теняков вытряс из пачки последнюю сигарету:

— Во, блин, опять пусто. Забавно, куда потом сигаретные пачки девают? Небось на свалку. А свалка растет, растет, растет… И покрывается мусором весь земной шар. Прикинь: весь мир — одна большая свалка.

— А ходят по ней мусора.

— Попрошу не переходить на личности.

— О’кей, мусорщики.

— Совсем другое дело. На Балтийском разборку учинили. Одна женщина ранена. Три трупа.

— Днем?

— Отстал от жизни. — Сергей говорил своим обычным, полным безразличия тоном. — Сейчас, и утром, и вечером…

— Кто сообщил?

— Менахем.

Стукач Менахем — личность запоминающаяся. Когда-то сидел по сто третьей и двести восемнадцатой, освободился, ведет честный образ жизни. Однажды выступал в роли Шарапова, хотя в принципе использовать порядочного «барана» для внедрения в банду — свинство. Но тогда он еще не был Менахемом и работал на соседей. Нам достался по наследству. Кликуху получил от меня лично, в честь известного универсама. «Менахем» по-латыни или по-гречески — «источник».

— И чем заинтересовался доблестный Менахем?

— Информации мало, но двое из погибших — соратники Саши Парамонова. Уважаемые люди!

Я поднялся:

— Кто разбирается?

— Местные опера.

— Через них с боем прорываться придется. Где раненая?

— В больнице тамошней.

— Едем.

Больница была забита битком. Всюду сновали врачи, медсестры, грязные, оборванные существа с озабоченными физиономиями и многие другие, слабо поддающиеся описанию. Дежурный врач сидела за столом, как фараон Тутанхамон в гробнице. Нас она окинула мельком и уткнулась в книгу, повествующую о сложной судьбе Мануэлы. Теняков сунул под нос читательнице удостоверение.

— Ну? — отреагировала та.

— Женщина с пулевым ранением. Недавно доставлена.

— У нее сквозное ранение бедра. Денек полежит, потом выпишем. Койки другим нужны. Тридцать девятая палата.

— Одна? — удивился Сергей.

— С кем же ей быть? — в свою очередь удивилась фараонка.