К счастью, этот туннель вывел их прямо в главный туннель города, а здесь Лэйми было уже проще. Здесь никто не пытался им помешать. Боевые звери просто смотрели, твари поменьше разбегались с дороги. Но во всем этом было что-то тревожное. На всем, происходящем здесь, лежала печать истощения и голода - голода по телам, которыми можно владеть. Похоже, что твари, которых Лэйми счел исходными обитателеми подземелья, были чем-то искусственным, наподобие хониарских боевых зверей - созданные из протоплазмы, а не из металла, но всё же неживые. Бесплотным сущностям Мроо они, похоже, мало подходили - безвольные туши, которые двигались, пока воплощенные в них мыслили об их малейших движениях, в иное же время застывали. А им хотелось воплощений в живых телах, - телах, которыми они смогли бы действительно повелевать, а не двигать силой своей воли, как человек может двигать чучело, забравшись в него...
Теперь Лэйми видел здесь гораздо больше людей, - они составляли едва ли не две трети здешнего населения. Такая же вечная молодежь, как наверху, - только все нагие, грязные, со спутанными длинными волосами и безумной искрой в глазах - как будто сущностей Мроо в них набилось больше, чем они могли вместить...
Лэйми не знал, откуда у него эти мысли - они входили в него как бы извне, из этой призрачной серой пелены - заполняя всё подземелье, она составляла как бы общую ауру населяющих его теней.
Они миновали путаницу коридоров и теперь двигались вниз. Пандус, туннель, снова пандус - легко и быстро, как с горки. Никто не пытался им помешать; здесь вообще никого не было. Лэйми вспомнил, что должно ждать их в конце, и у него засосало под ложечкой.
С невыразимым ощущением, что реальность оказалась лишь отражением сна, он увидел далеко впереди - уже без помощи экрана ноктовизора - мертвенное сизое свечение. Теперь здесь не было никакой стражи, и вода уже не падала, закрывая горловину лиловой бездны. Она лениво колыхалась маслянистым озером у самого края круглого туннеля. Охэйо отважно вплыл в него... но вот лететь дальше он не стал.
- Мне кажется, что там... ничего нет, - смущенно сказал он. - И, если мы влетим туда, то упадем, и будем падать... и падать... и падать... а что кажется тебе?
- Мне? Ничего, хотя я тебе верю. Но давай подберемся поближе...
"Прелесть" осторожно поплыла вперед. Охэйо крепко сжал в правой руке брахмастру. Лэйми тревожно оглядывался, - не хватало ещё, чтобы в столь критический момент к ним подобрались сзади...
Не долетая двух шагов до края, машина замерла. Охэйо хотя бы выглядел спокойным, а вот у Лэйми ноги явственно дрожали. Он хотел было закрыть глаза, но не осмелился - ведь сейчас появится... ОНО.
Смотреть в лиловую бездну он не мог, - там не было никаких деталей, нельзя было даже понять глубины этого пространства, и, наверное, поэтому при пристальном взгляде ТУДА глаза начинали болеть.
Как ни странно, когда в лиловой тьме всплыло черное облако, Лэйми не испугался, - он уже пережил его появление во сне, и теперь ему почти не было страшно.
Облако двигалось на вид неторопливо. Всё ближе и ближе... Когда оно почти закрыло собой мертвенный свет, Лэйми закричал. Тьма, абсолютный мрак, но плотный, с четкой, подвижной поверхностью. Он коснулся их...
И то, о чем мечтал Охэйо, случилось.
24.
Лэйми не знал, что с ними бы стало, не защищай их силовое поле. Тот Лэйми выжил, застряв на границе, но им это не удалось. "Прелесть" втянуло внутрь, - а может, Охэйо нарочно направил её туда. Тьма была снаружи, и, в то же время, внутри них, такая, какой она обычно бывает в закрытых глазах, - какие-то смутные очертания, призрачные, но только неподвижные и уходящие очень далеко. А вот тела у Лэйми уже не было, и это напугало его до жути, - он не мог понять, где его руки и ноги, он их не чувствовал. Все его ощущения оказались как бы вывернуты вовне.
Рядом с ним было что-то невообразимо сложное, громадное, но, в то же время, испуганное и внимательное - он не сразу понял, что это Охэйо. На острие этой многоэтажной пирамиды представлений сияло нечто страшное, невыносимо жгущее - смерть, для которой нет преград, и в которой не существует посмертия, последний, окончательный распад, - и, чтобы освободить её, хватило бы ничтожного смещения пластов-мыслей в пирамиде. Это была брахмастра, - а может, что-то в душе самого Охэйо...
Он чувствовал также и "Прелесть" - малоприятное ощущение, словно бы чего-то механически-чуждого в его собственном теле, нелепого, неудачного... Если на то пошло, живое тело куда проще научить парить в воздухе...
Потом их окружили обитатели этого странного места, и Лэйми оставил свои рассуждения. Здесь, в темноте, не знали привычного ему общения - сознания просто сливались, и память одного становилась памятью другого. Но эта память...
Здесь нельзя было ничего скрыть, - лжи во тьме не было, как не было и света. Казалось, это хорошо... но в Лэйми хлынули потоки того, чего он вовсе не хотел знать...
Это была бездна... но не совсем. У этой пропасти памяти всё же было дно, - пусть очень глубоко, в двух миллиардах лет от настоящего мига. Никто не знал, что было до того, как мир вынырнул из квантового хаоса. Лишь неясные и смутные догадки о некой изначальной Бесконечности, тревожные и восхитительные, будоражили воображение Лэйми. Он видел ни с чем не сравнимые, отчаянные попытки построить мир из хаоса, не знающего постоянных законов... попытки, успешные в главном, но чудовищные в остальном, потому что этот мир был создан в борьбе против Моря Возможностей. И результат - раскол и яростное противоборство между теми, кто мечтал о неизменной вечности темных удовольствий и теми, кто хотел дальнейшего роста и перемен, - ценой возврата необратимой смерти. И почти бесконечная, бежалостная, всякие представления превосходящая борьба между теми, кто хотел одного и того же, но только по-разному...
И завершившая войну катастрофа, - лишь гораздо позднее выжившие осмелились назвать её победой. Катастрофа, стоившая жизни почти всем обитателям мироздания, но необъяснимым образом не разрушившая, а умножившая его - мир тьмы умалился, но не исчез, а мир света начал порождать новые и новые...
Потом он увидел вещи, уже более близкие его пониманию - историю своего мира... долгое, почти неотличимое от смерти ожидание в его недрах... приход откуда-то со звезд его собственного племени... его деградацию, расселение, новый подъем... первые, осторожные попытки контакта... превращение его народа в поле битвы, всё возрастающей и по масштабам, и по силе, и по своей ярости...
Теперь ему многое стало понятно - эта шахта... колодец, вела к изначальной, исходной пространственной воронке - пути в непредставимые бездны, лежащие вне этого мироздания... пути, по которому в него вторглись обитатели тьмы. И назначение машины-замка, запершей этот путь по воле первых колонистов, знавших больше, чем сохранила история. И само строительство Зеркала, - по злой иронии судьбы выгодное двум непримиримейшим врагам...
Теперь это почти бесконечное ожидание подходило к концу. Здесь, в абсолютной изоляции, Мроо смогли накопить силы, - и, когда Зеркало исчезнет, они выйдут во внешний мир, покоряя его уже не силой, а наслаждением и лживым обещанием бессмертия...
Пирамида-Охэйо сверху донизу вспыхнула гневным сиянием, - но Аннит всё же не дал волю ярости. Неистребимое любопытство впитало в себя всё, что ему открылось, - и безжалостно требовало ещё, о том, каков мир сейчас...
Ему не хотели отвечать, - но гнев Охэйо обещал смерть, и ему подчинились. Эти видения куда больше понравились Лэйми - они относились к его миру, к миру людей. Вернее, к мирам - их было много, куда больше, чем он мог представить. Не все они были такими, как его мир. К тому же, Лэйми казалось, что он жил одновременно сразу во множестве их... возможно, так оно и было.
Один образ - или воспоминание - понравился ему больше других. В этом мире он жил в гигантской, с громадными залами, башне из гладкого серого камня - вместе с множеством других красивых и юных людей, наделенных даром свободно, по своей воле, парить в воздухе.
