За ночь Найко проезжал километров по триста, забираясь очень далеко от города, в другие области. У него были, конечно, свои любимые маршруты, но куда интереснее было мчаться наугад, не зная, что увидишь в следующий миг. Он не боялся бездорожья: маленький, джанской работы мопед мог пройти почти всюду, где проходил человек.

Вообще-то, кататься с девушкой здесь, в Гитау, для манне было рискованно, но риск тоже привлекал его: проносясь по узкой тропке над высоким обрывом реки, например, он упивался собственной ловкостью. Не менее приятно было и видеть места, отличные от знакомых. В таинственной ночной стране он встречал вещи, иногда очень странные, - вроде отходящих от шоссе дорог, окутанных густо-зелеными или темно-красными силовыми полями. Он видел и странных людей, - но просто проносился мимо них, и они ничего не могли ему сделать. Ощущение собственной неуязвимости было не менее привлекательным, чем всё остальное...

Найко встряхнул волосами, опомнившись. Впереди, уже близко, маячил длинный горб моста, - тот вел в соседнюю, Лайскую область. Юноша понял, что забрался слишком далеко, - но даже не подумал повернуть назад.

Перед мостом, над шоссе, с тросов ровным треугольником свисали тусклые, таинственно-фиолетовые фонари, и их назначение он не мог представить даже приблизительно. Мостовые ворота из коричнево-смуглых толстых труб были заперты на ночь, - но Найко проскочил в узкую пешеходную калитку, мимо темной коробки милицейского поста. Он помчался по слабо выгнутой серебрящейся дуге моста вверх - прямо к коричневато-белой, бесконечно далекой заре, над затопившим долину реки морем рыжеватого тумана. Казалось, он сделался легче и вот-вот взлетит. Впрочем, катиться вниз тоже было удивительно...

За мостом он словно попал в какой-то другой, волшебный мир. Хотя на первый взгляд ничто не изменилось - тот же пыльный асфальт, те же сосны - казалось, всё вокруг происходит во сне, и ему хотелось сделать ещё что-нибудь необычное, чтобы убедиться в этом...

Свернув на первом же повороте, Найко съехал к излучине реки или темному лесному озеру. Не в силах одолеть искушения, он обнял подругу. Они долго целовались, а потом, как-то вдруг, занялись любовью - прямо на берегу озера, на песке, под пристальными взглядами громадных утренних звезд.

Найко было неловко на просторе, но всё вокруг казалось ему по-прежнему волшебным, - золотой отблеск зари над темной стеной близкого леса, чистейший, прохладный воздух ночного соснового бора, поразительная тишина, - её нарушал только тихий шум сбегавших отовсюду капель росы, сухой холодный песок - и гладкое, горячее тело Иннки на нем. Он обнимал плечи новой подруги, целуя её глаза, её пухлые губы, задыхаясь от наслаждения, и не в силах поверить, что всё это происходит на самом деле...

7.

Вернувшись в Малау, Найко проспал до самого обеда. Проспал бы и больше, но его разбудил голод - он не ел со вчерашнего вечера. Обед оказался столь сытным, что юноша снова заснул и проснулся уже на закате, потеряв всякое представление о времени и совершенно ошалевший. День выдался на удивление жаркий, - он был весь мокрый от пота, а воздух в комнате напоминал влажную горячую вату.

В поисках прохлады юноша вышел на открытую террасу над берегом паркового озерца, - но и снаружи оказалось очень жарко и душно, как в теплице. Впрочем, он тут же замер, начисто забыв о жаре, - в озерце плескалась стайка загорелых принцевых подруг, одетых очень легко, - только в пояски из бус, свисавших на их круглые попы и крепкие бедра. Низко над головой Найко висели тяжелые, красновато-бурые закатные тучи, и гибкие тела девушек казались отлитыми из гладкой, блестящей меди.

Заметив Найко, девчонки засмеялись, - как будто его застали в столь неловком положении - и начали дружно забрасывать водорослями. Он вернулся в дом с горящими щеками, смущенный и пристыженный. Здесь он столкнулся с Иннкой и Охэйо. Вложив его руку в руку девушки, принц сделал какой-то сложный жест, насмешливо посматривая на него, и Найко не выдержал.

- Что это значит? - довольно грубо спросил он.

Иннка тут же закатила глаза, словно готовясь упасть в обморок, - и хихикнула, прикрыв рот ладошкой.

- Это значит: "многих вам детей" - пояснила она.

Найко в гневе бросился на неё. Он с удовольствием дернул бы её за косу, - но косы у неё не было, и он, довольно сильно, дал ей ладонью по заднице. Иннка задорно взвизгнула, отскочив метра на два, как вспугнутая антилопа, - и Найко вновь замер с мучительно горящим лицом, не понимая, как это у него получилось.

Охэйо, презрительно фыркнув, вышел на террасу, замер, словно превратившись в статую, - и, вдруг вскрикнув, покатился по полу, спасаясь от метко летевшей в него тины. Донесся дружный девичий смех, и Найко улыбнулся, почувствовав себя, наконец, отомщенным.

Принц пулей влетел в комнату, захлопнув за собой дверь. С его лица и с других частей тела свисали космы ряски, и он гневно сбрасывал их со всех мест, до каких только мог дотянуться. Иннка и Найко покатились со смеху. Охэйо хмуро посмотрел на них, потом тоже вдруг ухмыльнулся и вышел, оставив их одних. Иннка и Найко замерли, смущенные, не глядя друг на друга.

Юноша не помнил, оделись ли они перед тем, как поехать сюда, не помнил толком даже обратной дороги, - он едва ли не всё время жмурился от удовольствия, чувствуя руки подруги на своей талии. Кажется, с того самого вечера они не сказали друг другу ни слова - просто потому, что в них не было нужды. Его вольная жизнь закончилась, - но Найко совершенно не жалел об этом.

Откровения реальности

Хониар, 200 лет до Зеркала Мира,

Первая Реальность.

1.

Первым, что Лэйми ощутил, очнувшись, была мучительная боль: его словно жгли каленым железом, причем, сразу в двух местах. Не вытерпев, он застонал, потом сжал зубы. Он был убежден, что парень должен страдать молча, - хотя, и не мог вспомнить, почему, - но боль терзала, пронзала его, не давая думать, лишая всех душевных сил. Юноша отчаянно боролся с ней, пытался сосредоточиться на боли, и это действительно её уменьшало.

Когда боль, наконец, отступила, - по крайней мере, ослабела настолько, что он смог не только бессловесно выть от неё, как животное, но и хоть как-то рассуждать, он разобрался в её источниках. Судя по ощущениям, у него было прострелено легкое и перебито одно или два ребра. Вторая пуля прошла навылет ниже печени. Там болело уже не так дико, но вот дышать было трудно и так больно, что приходилось делать перерывы.

Вдруг он с ужасом понял, что может вообще не дышать, - хотя бы какие-то минуты: огонь Внутренней Энергии поддерживал его силы. Эти перерывы были великим облегчением, и он не представлял, как вытерпел бы всё это без неё. Потом он как-то незаметно отключился...

Очнувшись во второй раз, он смог открыть глаза. Над ним выгибался беленый свод, но сил поднять голову ещё не было. С большим трудом удавалось ворочать ей из стороны в сторону, словно тяжеленным бревном.

Он увидел голые облезлые стены и несколько железных кроватей с тонкими тюфяками - пустых. Над ним нависал стояк с капельницей, и тонкая прозрачная трубка вела от неё к игле, впившейся в сгиб локтя. Попытавшись вытащить её, Лэйми тут же обнаружил, что его руки и ноги привязаны, - хотя он был так слаб, что не смог бы шевельнуть и пальцем.

До него начало, наконец, доходить, где он оказался. Сердце юноши забилось редкими, обморочными ударами, - но страх был всё же не таким мучительным, как боль. Через какое-то время Лэйми успокоился. Ничего не происходило. Он лежал, закрыв глаза, и тихо страдал, иногда приподнимал ресницы и осматривался, но ничего не менялось. Так прошло, наверное, несколько часов. Потом он уснул.