Они все расселись в вольных позах, лишь Охэйо сел не слишком-то удобно - сунув левую ногу под зад, - но был, очевидно, так увлечен, что просто забыл об этом. На экране перед ним застыло изображение Джангра, видимого в четверть полной фазы - его передавала камера спутника, через который шла связь. Принц тронул курсором один из показавшихся на миг квадратов изображения и тот, увеличившись, занял весь экран. Это был, наверно, Гитоград, но Найко не видел ничего знакомого, - масштаб был все равно слишком мелким. Возможно, это смутное пятнышко желтовато-белого свечения и было их городом... а возможно, и нет.
Охэйо сидел очень прямо, едва касаясь пальцами края стола. Его красивая ровная подошва, видневшаяся из-под бедра, была довольно-таки грязной. Как-то ощутив взгляд Найко, он покосился на него, потом встал, зевая и потягиваясь. Они все переглянулись, - без слов было ясно, что пора закругляться, - после чего начали выключать машины.
Вообще-то дело у них было очень серьезное - Найко, например, поручили обшарить все художественные сайты, и отобрать пару сотен наиболее симпатичных ему авторов, чтобы Охэйо пригласил их в Гитоград - якобы для получения грантов. На самом деле - чтобы, если начнется война с Мроо, укрыть их в Ана-Малау - новейшем имперском убежище, лишь только что законченном постройкой. Вообще-то принц собирал крепкую и красивую молодежь уже месяца три, - он создал целую комиссию из своих друзей, где каждый отбирал таланты в каком-то одном виде искусства. С рисунками, по крайней мере, было просто, - характер автора тут, при небольшой практике, угадывался с одного взгляда. С музыкой тоже не возникало проблем, но вот уже рассказы создавали затруднения, - как известно, читать можно или быстро или внимательно. Охэйо руководил процессом и проводил окончательный отбор - тоже непростое дело, так как людей в Ана-Малау могла войти лишь тысяча двести, а выбирать приходилось не только по творческим способностям и чистому, задорному характеру, но и по стойкости. Принц хотел успеть к Закату Лета - но, во-первых, они уже почти справились с этим, и во-вторых, срок подходил только послезавтра. К тому же, был уже первый час ночи: можно и отдохнуть, хотя спать им совершенно не хотелось.
Вернувшись в свою комнату, Найко подошел к окну. В парке Малау, среди прочего, было небольшое озеро. На окружавшем его песчаном пляже Охэйо с друзьями и подругами, - все одетые лишь в пёстрые парео на бедрах, - затеял игру с мячом. Они, смеясь, носились друг за другом, выхватывая мяч из рук, из-под их босых ног летел песок. Найко невольно любовался их гибкими телами и ловкими, отточенными движениями. Пусть и остальные их занятия могли показаться игрой, юноша относился к порученному ему делу очень серьёзно. Теперь он работал вместе с остальными каждый божий день, - а потом мирно спал до восхода, и видел Охэйо всего два часа в сутки, - когда тот, устав от дел, развлекался с друзьями. Они все собирались в гостиной, ели всякие вкусности, бездумно болтали, танцевали под музыку - Охэйо тоже, с подругами - очень красиво, с изяществом, какое не могли дать никакие упражнения, - оно было врожденным.
Найко насчитал у него восемь очевидных подруг, но до сих пор не мог сказать, с какой из них принц не только дружит по-братски: возможно, что со всеми, - по очереди или как душа велит. Это были, конечно, необычные девушки - таких не встретишь на улице. При одном взгляде на них у него перехватывало дух, и он постоянно ходил слегка ошалевший.
Друзей у Охэйо было меньше - всего трое без Вайми и самого Найко - так что бездельничать им не приходилось. Отдыхая от дел, они смеялись, рассказывали страшилки (которые здесь вполне могли быть и не выдумками) или забавные истории. Охэйо обожал пересказывать свои сны, и, как полагал Найко, здорово при этом привирал, - истории у него получались просто фантастические, и притом, очень интересные. Он валялся на диване, непринужденно положив голову на бедра одной из подруг, чесал грязные пятки и говорил вещи, часто не блистающе умные, - но в восемнадцати карманах его парадной хайлины водилось множество весьма странных вещей: лазерные указки (часто весьма вредные для глаз), телефоны (от одного до четырех штук), фонарики, планшеты, драгоценные камни, а в одном Найко заметил рубчатую рукоять пистолета, - положение и род занятий побуждали Охэйо к неослабной бдительности. Войдя в помещение он всегда тщательно осматривался и никогда не подходил к малознакомым людям на расстояние вытянутой руки. Тем не менее, он не походил на человека, которого окружают враги. Принц любил мирную, уютную обстановку, и был склонен к мелким изыскам во всем. Их посиделки были просто образцовыми, - они скромно пили чай и общались очень культурно. Пошлостей Охэйо не терпел, - стоило ему скосить глаза на сказавшего что-то не то, и виновный тут же извинялся. Его неприличные песни о любви Найко, наверное, приснились. С девушками принц держался очень уважительно - разве что, танцуя, мог поймать подругу и поднять её на руках к потолку, вырвав восхищенно-испуганный визг, - но вообще-то он был очень скрытным юношей. Найко не знал о нем, собственно, ничего, понимая, однако: если он решит остаться здесь, всё изменится.
Эта идея очень ему нравилась и одновременно пугала, - прежде всего, потому, что все его усилия разобраться в Охэйо напоминали попытки описать вкус радуги. Принц был экономичен в словах, поступках и затратах времени, точно оценивал свои возможности и редко уставал от работы, - но в одежде, внешности, поведении и разговоре считался только сам с собой, был часто нелогичен в словах и действиях, хотя уличать его в этом рисковали немногие. Найко подозревал, что перед ним - скрытый диктатор, творчеством которого является власть, а базой этой власти - система неизмеримых, то есть, не скованных законом, неформальных отношений между людьми. Его владение миром этих отношений было абсолютным, высоким искусством - и, пользуясь этим, принц подчинял себе людей. Противостоять ему могли лишь немногие. Он управлял людьми походя, часто - ради развлечения, не их формой, но сущностью, создавая собственные миры и помещая людей в них. Как вот его...
Вдруг чьи-то теплые ладони обвили его талию. Найко позорно вскрикнул от неожиданности, и лишь потом гневно обернулся, - но его гнев тут же угас.
В полушаге от него стояла Иннка, одна из подруг принца, - красивая крепкая девушка лет двадцати. У неё было скуластое лицо и густейшая грива вьющихся темно-золотых волос. Они уже несколько раз поговорили очень мило, но сейчас Найко замер с приоткрытым ртом, не зная, что сказать. Он не заметил, как влюбился в нее, - но до сих пор не знал, что и она в него тоже. Сердце у него сладко сжало, - несмотря на жару, он чувствовал тепло девушки, а в её глубоком темном взгляде можно было утонуть. Потом она засмеялась и потянула его за руку.
В темноту.
6.
Они мчались верхом на мопеде по прямому, как стрела, шоссе, посреди широкой просеки. Было уже далеко за полночь, толку от слабенькой фары оказалось немного, и Найко погасил её. Ему нравилось ехать в призрачном сумраке. Впереди, над горизонтом севера, стояла таинственная, негаснущая заря, вокруг, за темно-медными стволами сосен, сгущалась непроницаемая тьма. Нигде, насколько хватал глаз, не было ни огонька, ни человека: все пропускные пункты в Империи на ночь закрывались, и дороги были совершенно пусты. Найко словно попал в чуждый, таинственный, безлюдный мир, и ровный шум отлаженного мотора совершенно не мешал ему. Ощущая ровный пульс машины и теплые руки подруги на талии, он не только сам сливался с ними, но становился частью чего-то большего, единый с окружающим миром, и, в то же время, отдельный от него. Иннка была очень благодарна ему за это, совершенно неожиданное, громадное удовольствие: в Усть-Манне юноша приохотился к ночной езде на мопеде, так что когда она предложила ему сделать что-нибудь необычное, затруднений у него не возникло.
Больше всего Найко нравилось кататься за городом, где в это время не встречалось ни единой живой души. Это одиночество было настолько обычным и устойчивым, что он ездил обычно босиком, в одних джинсах, - чтобы ощущать нагой кожей напор прохладного, пропитанного пронзительным запахом сосен воздуха. Он почти никогда не останавливался: ему нравилось именно это бесконечное, стремительное движение.
