А ну-ка, ну-ка, Ким Кларк. Глубокий вдох. Чувствуй, как вливается прохлада. Ты счастлива.

– Забавная сегодня публикация в «Стар», – заходя, сообщает он с порога.

– Милый, ты точно не хочешь переодеться в домашнее?

– Ты мне уже мама? – спрашивает он с улыбкой.

– А как там с чайками, ты их отогнал?

– Они опять тебя допекали?

– Не больше обычного. А у вас в Арканзасе какие чайки водятся?

– Такие же, о каких я тебе говорил три дня назад.

– Ой! У меня мозг как сито. Как только в него поступает информация, я ее тут же просеиваю.

– Напоминает больше прямую кишку, чем сито.

– Какая бездна эрудиции… Тебе чем-нибудь ответить?

– Обожаю, когда ты костеришь меня на ямайском.

– Ха-ха. Учти, если это масло вдруг брызнет тебе на костюм, я не виновата: предупреждение ты от меня получил. Бомбоклат.

– Не то слово.

– Передай сюда лук и продукты.

– Где они?

– Та корзинка на шкафу, у двери возле тебя… осторожно, смотри под ноги, я пол только что помыла, скользко.

– Ничего, я шустрый малый.

– Ага, с детства.

– Ух ты, ну и скорость у тебя, как ты все насекаешь… Это все ямайские женщины так здорово готовят?

– Да. Все, которые путные. Так что ответ «нет»: в Монтего-Бэй ни одна из ямайских женщин готовить не умеет.

– Ты пытаешься склонить меня к тому, чтобы я перестал ходить в «Мантану»?

– Ха.

– Пупсик, вот послушай…

– Милый, я не смогу усвоить ничего из того, что написано в твоей газете. Даже силы не трать. Этот твой «Стар» – голимая стыдоба, скандал на скандале, а на третьей странице там белая девица кажет сиськи. Что ты сегодня утащил с работы?

– Ничего я не тащил. Кувшин, всего лишь кувшин, но зеленый, как изумруд.

– Ты бы лучше мне изумруд подарил.

– Ким…

– Я, понятное дело, родилась в ноябре и мне по знаку положен топаз, но раз уж ты сам начал насчет изумруда и…

– Ким, ну о чем ты вообще.

– Я знать ничего не желаю, Чак, что там пишут в твоей сраной «Стар».

– Что? Да я не о «Стар» совсем. Я об «Алькорп».

– Что об «Алькорп»?

– Нам сегодня пришло предписание. Компания сворачивает деятельность в более быстром режиме, чем предусматривалось изначально. В смысле, проектировалось.

– Ты хочешь зачитать мне предписание?

– Мы вылетаем на следующей неделе.

– О блин! Уау! Так это же здорово.

– Все так, блин, неожиданно…

– Да почему ж? Все хорошо: у нас уже и гараж почти что убран. А сколько еще нужно сделать! Хотя «глаза боятся, жопа делает» – ты так, кажется, говоришь? Что не упакуется, то просто оставляется, верно?

– Под словом «мы» я имею в виду компанию, Ким.

– Настоящих аки в Америке, понятное дело, не сыскать, так что наедайся впрок, пока я тут заканчиваю.

– «Мы» – это значит персонал и экипаж.

– Посыплю-ка я сюда побольше специй, так как это у нас считай что последняя вечеря – прости, Господи, за то, что поминаю всуе!

– Мне нужно паковаться.

– Ну а как же? Ты сочтешь это забавным, но я как раз недавно посмотрела вон на ту никакущую лиловую «лягуху» в углу.

– Мое барахло, вся эта дрянь из офиса… Прямо не знаю, хватит ли подо все места.

– А я вот думаю упаковать джинсы. Вот прямо-таки сегодня подумала, не упаковать ли мне их. Брать полотенца и всякое там тряпье, понятное дело – это плебейство в стиле гетто. Но джинсы? Ты же знаешь, как я люблю свой «Халстон», или даже как ты любишь, как он сидит на мне.

– Столько придется оставить… Ужас.

– Да брось ты. Не хватало еще прихватывать с собой полотенца – просто верх жлобства. Мы же не в Мочо[142] летим. Это ж все равно что брать с собой зубную щетку. А я хочу в Америке чистить зубы свежей. Жлобство, одно слово.

– О, бог ты мой, Ким!..

– А зубная паста? У вас же там в Америке она гелевая, в больших тюбиках на всю семью, со спецкрышечками…

– Я не думал, что все сложится вот так.

– У меня будет время сделать укладку волос? Под Рахтида, диджея, который все играет и играет Энди Гибба? Кажется, та песня поднялась в чартах до первого номера. Может, ты туда позвонишь и оставишь запрос?

– Ким!

– Ладно, ладно, могу и без укладки, но только в том, что у меня на самолете будет безумный вид, виноват будешь ты. Так что лучше замолви за меня словечко.

– Ладно, Ким, ладно.

– Пока меня не стопорнула таможня.

– Ким!

– Боже правый, ну ты игрок: обрушивать такое на женщину как снег на голову. Ладно хоть, никто не скажет, что мы сбежали, как любовники.

– Что мы…

– Простыни берем или оставляем?

– А?

– Толку от них никакого, честное слово.

– Они не…

– Ладно. Все белые, кроме египетского хлопка, оставляем. А вон ту берем, ты меня слышишь? И знаешь, давай-ка лучше твои причиндалы соберу я: вы, мужики, паковаться все равно не умеете.

– Это все ваш Мэнли виноват. Это он играется со всем, мля, этим… этим…

– Тебе бы надо взять все твои габардиновые штаны, а вот карибское тряпье не надо. Не хватало еще, чтобы твои в Америке подумали, что их сын превратился в социалиста.

– И теперь…

– И вон ту голубую рубашку, когда мы будем ходить на танцы. Там, в Арканзасе, есть «Студия 54»?[143]

– Арканзас – нет. В Арканзас я не возвращаюсь.

– Уау. Ну ладно. Тогда хоть куда. Ха, я чуть было не сказала: «Главное, чтобы при этом я была с тобой» – и тут вспомнила, что ту же чертову реплику я слышала на той неделе в кино. А может, в «Далласе»… Ты не помнишь, может, в самом деле в «Далласе»? Памела Барнс вполне могла такое сморозить, с нее станется.

– Гребаный блин. Это все равно что экстренный вывод войск. Я сказал Джекмену: «Послушай, это же Монтего-Бэй, а не Сайгон. Мазафакер».

– Мне в мой ювелирный магазин сообщить? В смысле, я там еще не уволилась, а просто перестала приходить.

– Они, видишь ли, заказали чартер.

– Да ну их на хер. Вот прямо ну их, и всё, если ты так скажешь. Я даже не бросила, а просто перестала, ты помнишь? Ты подумал, это будет так забавно…

– Заказали чартер, как для эвакуации по воздуху.

– Ну и ладно, чё мне к ним переться? Ну потолкаюсь я на борту со всеми другими женами, так и хэ бы с ними, правда? Мне нравится, как ты смягчаешь брань и говоришь «хэ бы с ними», хотя можно и резче.

– Ким…

– Столько сейчас дел предстоит. Просто не верится, как ты на меня все это обрушил. А они – на тебя.

– Ким…

– Ну и ладно, глаза боятся, а жо… Когда, кстати…

– КИМ!

– ЧТО?

– Милашка моя. То, чем мы тут с тобой занимались, было просто круто, но…

– Так.

– Я тебе вышлю кое-какие деньги, сколько тебе нужно. Всё, что тебе нужно.

– Так.

– Можешь жить здесь сколько захочешь. Жилье все равно проплачено до конца года.

– Так.

– Я тут подумал… То есть в самом деле. Это правда было классно, в самом деле, но ты же реально не думала, что…

– Так.

– Ты ведь знала. В смысле, ты ведь знаешь, что я не могу… Милашка…

– В смысле, чтобы ты эвакуировался один? Да не вопрос. Просто оставь билет, чтобы я въехала в Америку с заднего входа, меня это не напрягает. Особо.

– Милашка, я не…

– Перестань «милашкать» и скажи все связно, черт тебя дери.

– Я говорил это все пять минут.

– Говорил что? О чем, Чак? Ну?

– Что ты не… Ты… Короче, ты со мной не едешь.

– С тобой я не еду.

– Да, не едешь. Ты, должно быть, об этом уже знала.

– Должно быть. Знала. Хорошо, я, должно быть, знала. Хотя нет, скажу, как ты: «Я должно быть знааааалааа…»

– Бог ты мой, Ким, – плита!

– Я, должно быть, знала.

– Ким!

Мужик проталкивается мимо и выключает плиту. Везде дым. Я вижу, как Чак стоит ко мне спиной, а дым клубится на запад и на восток. Кажется, что он идет у него и из ушей, как в мультике про Кролика Багза.