– Что тут смешного? Что тут такого смешного?

Ким, Ким, Ким, ты должна была это знать!..

– Перестань, блин, надо мной смеяться. Бог ты мой, Ким, я ведь даже не снимал кольца. Не понимаю даже, как ты могла подумать, с чего ты взяла, что… В смысле, ты же зависала в «Мантане», так? А всем известно, что это за место – «Мантана». Всем. И я ведь даже ни разу кольца не снял… Тьфу ты, блин, ты только посмотри, весь ужин теперь загублен.

– Ужин загублен.

– Да и ладно.

– Ужин загублен?

– Да и ладно.

Кольцо, кольцо. Гребаное колечко, как бесплатная игрушка в пачке «Крекер Джека»[144].

– Милашка, ты ведь знаешь, как я к тебе прекрасно отношусь.

– Как ее звать, твою белую жену?

– А?

– Белую жену – женщину, которую ты обманываешь, заведя «трах-трах» на стороне.

– Она не белая.

– Мне нужна сигарета.

– Ты ж не куришь.

– Я хочу сигарету.

– Пупсик…

– Повторяю: мне нужна гребаная сигарета, так что дай мне, бомбоклат, сигарету!

– Ладно, ладно, пупсик…

– Не смей меня, бомбоклат, так называть. Никогда не зови меня этим пиздёвочным именем.

– Извини, вот твоя сиг…

– Мне ее что, трением об жопу зажигать?

– Вот зажигалка. Отцова, между прочим.

– Я похожа на ту, что пиздит зажигалки?

– Ким, извини, я так виноват…

– Все виноваты. Все до одного, блин, ах как виноваты. Знаешь что? Я устала от того, что все виноваты. И лучше б ты себя виноватым не чувствовал. Лучше б сказал, что виноватым себя не чувствуешь, а я идиотка. Что мы играли в кукольный домик, потому что это мило, а теперь тебе пора обратно к твоей белой американской жене.

– Она не белая.

– Мне нужно лечь.

– Конечно, милая, конечно, не торопись, не спеши, не…

– Перестань со мной ворковать, как сраный врач. Бедный Чак, он не думал, что все так закончится, да? Сколько раз ты все это репетировал – два, три? По дороге сюда? Я заслуживаю по крайней мере четырех репетиций.

– Ким…

– Перестань меня звать этим именем. Лучше сейчас просто поручкаться и сказать «приятно было поработать».

– Послушай, нет такого…

– Ты предпочитаешь выписать чек и оставить его на тумбочке?

– Проституткой я не назвал тебя ни разу.

– Конечно, ты ведь так хорошо ко мне относился. Белая, бомбоклат, срань.

– Дело не в белом и не в черном. А моя жена…

– Так тебя полюбила. Мы тебя оба так полюбили, наш дорогой, так полюбили…

– Она черней тебя.

– Так что это было, соревнование черных пёзд?

– Ким…

– Заткнись! Не надо мне тут рассказывать, что, да как, да почему.

– Что? Я тебя перестаю понимать.

– Просто отвези меня в загранку.

– Что?

– Отвези меня в загранку.

– Что ты такое говоришь?

– В загранку, говорю, отвези, и ну их в жопу! И оставь на ближайшей остановке.

– Ким, эти слова лишены смысла.

– Мне просто надо уехать. Свалить к херам, и все тут. Я так готова уехать. Ну пожалуйста, Чак! Я всё за это сделаю. Я так готова уехать… Так, блин, готова, так готова…

– Уехать куда? Я не понимаю, что ты говоришь, Ким. И отпусти мою рубашку, какого черта? Что на тебя такое нашло? Ким, Ким, отпустись. Ким. От-пус-тись. Да бли-ин!

– Ыыы…

– Ой, извини. Извини. Я… видишь, на что ты меня вынудила. Ким, это твоя…

– Заткнись, пожалуйста. Просто заткнись.

– Но у тебя может пойти кровь. Позволь я…

– Не смей ко мне, чтоб тебя, прикасаться. Лучше дай мне ту чертову газету.

– Но ведь ты никогда не читаешь «Стар», ненавидишь новости…

– Перестань говорить так, будто меня знаешь. Ты меня не знаешь, понял? Не знаешь. А мне хочется блевать. Посмотрите на этого полупапика, полубойфренда, полуёбаря. И вот от этого меня тянет разблеваться прямо на твой гребаный пол. Никакие аки не нужны. Дай мне ту газету, или я закричу.

– Милашка…

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, заткнись. Просто заткнись. А я пойду искать свою голову.

Я беру его газету, иду в спальню и хлопаю дверью. Кольцо у него, видите ли, на пальце. А то я того кольца никогда не видела. Видела-перевидела. Хотя нет, не видела. Не хотела видеть. Подлый сукин сын.

– Ты подлый сукин сын!

Успокойся, Ким Кларк. Остынь. Ты даже не смогла выкрикнуть это вслух, потому что у тебя нет на то причины. Вспомни, как и зачем Бог привел тебя в этот дом. Вспомни, зачем Бог привел тебя в эту комнату и вывел обратно, и ты любила его волосы. Скажи ему, что ты не напрашиваешься быть его женой, а можешь быть просто женщиной, которая нравится. Он хочет дистанции? Ты ямайская женщина и знаешь, как дать ему дистанцию. Пойди к нему и скажи: «Да, милый, я понимаю. У тебя здесь свой мир и там свой мир, но эти два мира не могут смешиваться, так уж получается. Но посмотри на нас, взгляни на нас – мы делаем так, чтобы оба эти мира исправно вращались, и мы даже не живем в стране, сравнимой по размеру с твоей. Мистер Крутняк имеет жену на холмах и женщину в клубах. Жена никогда не спустится вниз, а женщина никогда не взойдет наверх, поэтому мужчина сохраняет равновесие. Я могу тебе показать. И мне не нужно прилетать ни на каком самолете “Алькорпа”. Не нужно жить в Арканзасе. Я понимаю, что не должна ставить там дом. Мы не должны…» Послушай, заткнись-ка ты, женщина. Насчет того, что ты можешь приспособиться. Это не делает тебя женщиной, это делает тебя бактерией. Мужчина будет тебя только презирать. Вор у вора украл, Бога насмешил. Можно подумать, что ты не хотела поставить кукольный домик в Арканзасе. Ты просто ищешь пути. Нуждаешься в свете. Тебе нужны закорки, на которые можно взобраться и спрыгнуть, и все в этом помещении это теперь знают. Иди туда и люби его волосы. У тебя уже есть паспорт и виза. Но с ним я бы имела… Что? Девонька, тебе нужно отпить по максимуму из этого кипящего чайника, пока еще есть время. Ты думаешь, что ты в безопасности, но глянь себе под платье, и ты увидишь круги, как на мишени, которые все ведут к одному «яблочку». Ты думаешь, у тебя и на лбу той печати уже не стоит? Думаешь, на тебя все еще не поглядывают? Как бы не так. А вот я пойду и буду любить его волосы. Сегодня ночь, когда я должна была любить его волосы. Но ты сгубила аки. Знаешь ведь, как он их обожает, а сама взяла и испортила. Может, тебе нужно отправиться в дансинг, сказать ему, что это напоследок перед его отъездом… Мы идем. Ты собиралась приземлиться на возлюбленной Богом земле с этим мужчиной, набраться американского сока и цвета.

Знаешь что?

Заткнись.

Просто заткнись, и всё.

Ты похожа на двух черных американских придурков в комедийном телешоу: «Заткнись – сам заткнись».

Черт, я ведь даже не курю.

– Ким, ты там в порядке?

– Не входи сюда.

– Ты налепила на щеку пластырь?

– Не входи сюда.

Надо было знать, что он за птица, ведь каждая женщина в «Мантане» отрабатывает все сцены до автоматизма, как только посетители заносят ногу через порог. Каждая, кроме меня. Я не могу припомнить в том клубе никакого другого мужчины. То есть их самих вспомнить могу, а вот их пальцы – нет. Бедная Ким Кларк, к той поре, как ты добралась до «Мантаны», ты была уже ослеплена своей целью. Бедняга Ким Кларк, наставить тебя папы с мамой уже не было: когда мужчина и женщина подходят к перекрестку, где у них разнонаправленные цели, и ты даешь мужчине свободу действий, то он обвивает тебя всю как есть словно коконом. Бедняжка Ким Кларк. Ты же знала, что «Алькорп» закрывает лавочку и намеревается отваливать, еще до встречи с Чаком. «Алькорп» собирался отваливать, а ты зачем-то наметила курс. На кого-то. Хоть кого. Как заставить мужчину любить тебя сильнее? Неужели у каждого мужика в «Мантане» обручальное кольцо или ободок от него на безымянном пальце? Возьми мысли в руки, Ким. Или думай ногами.

– Ким.

– Я в порядке. Просто не входи сюда.

– Ну ладно.

Замри. Замри и умиротворись. Клянусь, вот сейчас воскресная школа сможет принести кое-какую пользу. Нет, о Боге ты сейчас рассуждать не будешь. Может, почитать наконец-то «Стар»? Как-никак «народная газета». Не знаю, зачем Чак читает ее каждый день – лишний раз напомнить себе, как тупы ямайцы? И все-таки я в курсе о том, что произошло в Литл-Рок. Эта тупая девчонка все-таки слушала на уроках истории, когда речь шла о гражданских правах и Мартине Лютере Кинге.