— Как я люблю тебя, Пьер, как сладко быть с тобой…

— Прости, любовь моя, — промолвил Петр, — за комедию в оранжерее. Я просто хотел увериться в твоих чувствах. Теперь я понимаю, что не было нужды в этом маскараде… уверен, что ты всегда будешь моей! Мы больше не расстанемся, жизнью клянусь тебе!

— О Пьер, любовь моя… Но что это у тебя на лбу?

— Ничего. Я подрался с одним приятелем, — ответил он, смеясь.

— Странные же у тебя приятели! Это нельзя так оставлять, пойдем со мной.

Царь позволил отвести себя в маленькую комнату, где Максимильена держала свои туалетные принадлежности. Она намазала ему лоб мазью, приготовленной Элизой, а затем наложила повязку.

— Вот теперь лучше, — промолвила она удовлетворенно.

Петр ворчал, но в глубине души радовался, что Максимильена так заботится о нем. У обоих возникло ощущение, будто они прожили вместе уже целую вечность. Они великолепно дополняли друг друга.

В дверь постучался Грегуар.

— Госпожа графиня, князь Ромодановский просит принять его.

— Что же делать, Пьер? — прошептала Максимильена.

— Пусть поднимется сюда, мне надо с ним поговорить…

Ромодановский, войдя в спальню, не без удивления увидел, что его повелитель сидит на постели, завернувшись в простыню и с повязкой Максимильены на лбу; а сама графиня в очаровательном белом пеньюаре с длинными зелеными бантами сидит, улыбаясь, у него на коленях.

— Государь, — сказал Ромодановский, — простите меня, но я беспокоился и не знал, что ответить маршалу де Тессе, который требует представить план сегодняшних визитов.

— Что же ты ему сказал? — встревоженно спросил Петр.

— Что вы спите, государь, во дворце Ледигьер.

— Прекрасно. Возвращайся туда. Скажи маршалу, что я проснулся и что хочу видеть у себя юного Людовика XV. Поскольку согласно этикету мы должны встретиться в Лувре или в Тюильри, французы придут в ужас. Обсуждение выходок русского царя займет не меньше трех дней, и ты объявишь, что я, крайне рассерженный, заперся в своих апартаментах. Таким образом я смогу остаться с Максимильеной.

Графиня слушала возлюбленного в полном изумлении, лишь сейчас осознав, насколько велика его власть.

— Да, — промолвил Ромодановский, — это наделает много шума при дворе!

— Регент покричит и успокоится.

— Но, государь, подумайте о договоре, который вы хотели заключить с Францией против Швеции.

— Я помню об этом, друг мой, но дай мне несколько дней счастья.

Когда они остались вдвоем, Петр нежно обнял Максимильену, шепнув:

— Видишь, какие безумства я совершаю ради тебя? Ты понимаешь, как сильно я тебя люблю?

Однако после визита Ромодановского Максимильена уже не чувствовала себя такой свободной, как прежде. Она поняла, что обнимает ее царь, владыка великой империи.

— Пьер… государь, — поправилась она, — это безумие! Вам не следует ставить под удар договор из-за меня!

Петр, обхватив Максимильену за талию, со смехом закружил ее по комнате.

— Что это значит, госпожа графиня? Вы называете «государем» любимого человека? Я был и остаюсь для тебя бароном Пьером Михайловым!

Максимильена обхватила шею Петра:

— Но… но это ужасно! Ты царь. Разлука неизбежна, ведь ты вернешься в Россию… К тому же, — она понизила голос, — ты женат!

— Послушай меня, дорогая, — ты городишь глупости. Разумеется, я женат, но ты тоже замужем, и тебе придется расстаться с мужем. У императрицы Екатерины, я прекрасно знаю это, есть любовники, в числе которых и мой фаворит Меншиков. Я закрыл на это глаза ради спокойствия. Словом, бросим все эти серьезные разговоры: у нас есть три счастливых дня и… и это целая вечность!

Ромодановский оказался прав. Поведение Петра ошеломило французский двор. Князь-посланник Борис Куракин метался между Пале-Ройялем и дворцом Силлери, сообщая Петру о различных примирительных шагах регента. Однако царь оставался непреклонен, по-прежнему скрываясь в спальне Максимильены.

На третий день Куракин принес известие, что регент, великий дипломат, дает согласие на встречу юного короля Людовика XV с Петром во дворце Ледигьер. Вновь начиналась жизнь по правилам этикета.

Во дворце Ледигьер Петр ожидал короля в окружении своих бояр, а также маршала де Тессе, Либуа и маркиза де Майи-Бреля. Он попросил Максимильену присутствовать на встрече в качестве императорского гида. Она была еще красивее, чем прежде, в своем платье из кремово-золотой парчи, с фижмами, подчеркивающими ее изящную талию. На тонком лице с чуть вздернутым носом выделялись большие фиалковые глаза.

Регент прибыл вместе с семилетним королем, в сопровождении толпы придворных. Царь встретил гостей во дворе. Маленький король, по росту доходивший Петру до колена, поднял вверх свое красивое личико, обрамленное золотыми кудрями. Петр, придя в умиление от малыша, правившего прекраснейшей страной Европы, поднял его на руки, подбросил в воздух, а затем расцеловал в обе щеки.

Французские придворные были ошеломлены — никто еще не смел так обращаться с юным монархом.

Петр опустил Людовика на землю. Малыш заливисто смеялся. Тогда рассмеялся регент, и его примеру последовал весь двор.

Максимильена с восхищением смотрела на Петра, думая: «Он все делает иначе, чем другие!»

Царь же, церемонно поклонившись, спросил мальчика:

— Не угодно ли будет вашему величеству пройти в гостиную, чтобы обсудить государственные дела?

Людовик XV, вложив свою маленькую ручку в ладонь царя-великана, ответил, как научил его наставник, герцог де Вильруа:

— Мы будем счастливы вступить в переговоры с вашим императорским величеством.

Герцог де Сен-Симон склонился к уху Максимильены:

— Мы присутствуем, мадам, при историческом событии — Петру Великому было мало склонить Францию к своим ногам, теперь он взял ее на руки!

Майи-Брель суетился и ворковал так, словно этот визит был делом его рук. Он подошел к Сен-Симону и Максимильене, важно держа голову в напудренном парике:

— А вы знаете, графиня, что у моего рода есть право садиться в императорских покоях?

Герцог с улыбкой промолвил:

— Да неужели, маркиз?

Максимильена предпочла оставить их, ибо оба были всецело поглощены обсуждением этого чрезвычайно важного вопроса.

Она заметила Амедея, смотревшего на нее с явной враждебностью. Но он затерялся в толпе, окружавшей регента, и она забыла о нем. Затем в сопровождении Куракина и Ромодановского Максимильена вошла в гостиную, где сидели царь и король. Им приготовили кресла одинаковой высоты, и все, кто присутствовал при их встрече, надолго запомнили невиданную картину: маленький мальчик и великан, ведущие дружескую беседу.

Петр Великий, представив королю князей из своей свиты, сказал наконец:

— Мы счастливы познакомить ваше величество с графиней де Вильнев-Карамей, которая спасла нам жизнь. Мы просим ваше величество запомнить навсегда это имя и имя ее сына Адриана…

Максимильена была взволнована. Она присела в глубоком реверансе, а маленький король, посмотрев на нее с серьезным видом, повернулся к Петру и сказал:

— Мы не забудем, сир, рекомендации вашего величества, ибо мы никогда ничего не забываем.

Придворные переглянулись с удивлением. Все взгляды устремились на Максимильену. Ее влияние возрастало… возможно, ей предстояло стать фавориткой российского двора…

Принцессы, которые надеялись на комплимент, а быть может, даже и на визит царя, в ярости кусали губы, забыв о своем соперничестве. Они были удивлены, увидев Максимильену.

Регент издали сделал ей дружеский знак. Майи-Брель растерялся и ничего не мог сказать.

Максимильена смотрела на Петра глазами, полными слез, — он во всеуслышание объявил о своей любви к ней.

А граф Амедей де Вильнев-Карамей поспешно удалился из дворца Ледигьер. Он был глубоко уязвлен. Амедей стал свидетелем триумфа своей жены, и гордость его была ущемлена. Кроме того, Максимильена понятия не имела, до какого финансового краха дошел ее муж, промотавший состояние в оргиях и попойках. Вильнев-Карамей уже успел тайком от жены продать несколько имений, принадлежавших ему как приданое Максимильены, обратив все деньги в билеты банка Лоу.