Покоренный нежностью девушки, Флорис задрал рубаху и принялся жалобно стонать, чтобы тронуть сердце очаровательной сиделки. Прикрыв глаза черными ресницами, он наблюдал за ней, откинувшись на подушки и целомудренно натянув простыню на ноги и живот.

Прекрасная Роза, вылив немного жидкости в ладонь, принялась осторожно втирать ее в кожу Флориса, а тот с наслаждением ощущал эту ласку. Глядя на юношу, Прекрасная Роза думала: «Никогда еще я не видела такого красавца».

Своим бронзовым лицом в обрамлении темных кудрей и атлетическим сложением Флорис напоминал раненого юношу-бога. В его необыкновенных черных глазах, изменчивых, как море, сверкали зеленые блики. Он улыбался Прекрасной Розе, но сердце у него щемило. Он вдруг вспомнил Полину, однако волна нахлынувшей страсти смыла это воспоминание. Флорис лежал не шевелясь, а Прекрасная Роза, пытаясь скрыть волнение от близости горячего юного тела, оживленно рассказывала:

— Знаешь, Малыш-Красавчик, во всем городе только и разговоров, что о тебе. Как мне было страшно, когда ты дрался с Одноруким! Он выглядел настоящим чудовищем. Послушай, что это у тебя на шее? — спросила вдруг Прекрасная Роза, приподняв железный кулон. Флорис, слегка покраснев, смущенно ответил:

— Это подарок на память.

Прекрасная Роза задумчиво разглядывала железную пластинку, а потом воскликнула:

— Я знаю, что это такое! Это цыганский талисман! Цыгане подобрали меня на дороге совсем маленькой и вырастили в таборе. Так что я кое-чему у них научилась. Старуха, которая меня выкормила, показала мне некоторые секреты, У тебя на шее, Малыш-Красавчик, талисман, приносящий удачу. Все сбудется, о чем ты мечтаешь.

Прекрасная Роза не на шутку взволновалась, да и Флорис тоже, но по совершенно другим причинам. Объяснения девушки он пропустил мимо ушей. Властно схватив руку Прекрасной Розы, он принялся страстно целовать ладонь, запястье, впадинку на локте… Прекрасная Роза затрепетала. Флорис был рожден для любви, и юношеский пыл заменял ему недостаток опыта. Прекрасная Роза склонилась к нему, и губы их слились в жарком поцелуе. Прямо перед собой Флорис видел блестящие глаза девушки и ее улыбку, обращенную к нему. Он ощутил, хмелея от восторга, что она начинает задыхаться и все ближе приникает к нему. Тогда он, крепко обняв ее, привлек к себе, правда, при этом лицо у него искривилось от боли. Теперь их разделяла только простыня и платье Прекрасной Розы. Флорис сунул здоровую руку под хлопковую юбку и принялся нежно гладить бедра девушки. Прекрасная Роза замерла, едва дыша от наслаждения: ей хотелось, чтобы это продолжалось вечно.

«А ведь были и другие мужчины, — говорила она себе, — но этот способен осчастливить любую женщину. И он сам этого не понимает, прелестный мальчик!»

Флорису удалось распустить раненой рукой шнуровку корсажа. Из-под тонкой ткани выскользнули золотистые, как яблоки, груди. Флорис стал целовать и ласкать их. Вдруг Прекрасная Роза, привстав, сбросила с себя одежду — на пол скользнула, вслед за юбкой, белоснежная сорочка. Флорис впервые видел, как женщина раздевается, и впервые перед его взором предстало обнаженное тело, поскольку Полина в амбаре Мортфонтена оставалась полуодетой. Прекрасная Роза Не делала никаких попыток скрыть свою великолепную наготу. Глядя в глаза Флориса, она шепнула:

— Иди ко мне, любовь моя, я слишком сильно хочу тебя.

В голову Флорису ударила горячая юношеская кровь. Он затрепетал от счастья, прижимая к себе теплое обнаженное тело девушки. Ему хотелось немедленно овладеть ею, но она выдохнула еле слышно:

— Нет, нет, не торопись.

Поцелуи Прекрасной Розы обжигали Флорису губы. Он и думать забыл о своей неловкости. Девушка руководила им, но так бережно и с таким безудержным весельем, что ему казалось, будто он сам ведет любовную игру. Прекрасная Роза присматривалась к нему, стараясь, чтобы он этого не заметил. Руки у него были сильнее, чем у юношей его возраста, а плечи мощными и округлыми. Она с удивлением подумала: «Он уже не мальчик. Это настоящий мужчина».

Сжимая ее в объятиях, он переходил ко все более смелым ласкам и уже совсем не чувствовал своих ран. Наконец Флорис овладел Прекрасной Розой, второй женщиной в его жизни, но именно она научила юношу любви. Всегда будет помнить Флорис Прекрасную Розу, царицу нищих с Нового моста.

Начинало темнеть, и парижане расходились по домам. А на постоялом дворе «Карл Великий» каждый был занят своим делом, не задаваясь вопросом, как проводят время остальные. Адриан уже два дня не выходил из комнаты, запершись там вместе с Черкешенкой, — вероятно, желал углубить свои географические познания. Ли Кан Юн, размышляя над недавними событиями, уединился в компании Зузу-Негритянки. Ближе к вечеру мадам Ом, огорченная, что все ее забросили, вдруг начала пристально всматриваться в Федора. Бедной женщине почудилось, будто сам господин Ом пришел утешить ее. В общем зале остался лишь Грегуар: ему пришлось обслуживать посетителей при помощи Рике и карлика Прекрасной Розы. В уголке сидел, позевывая, Жорж-Альбер — он ждал хозяина, но тот все не появлялся.

Так прошло три дня. Ни один из гостей «Карла Великого» не показывался на люди — все как будто испарились.

На рассвете четвертого дня Адриан спустился вниз в нарядном камзоле, зажав под мышкой берет. Грегуар, поклонившись, спросил без малейшего намека на иронию:

— Вы хорошо отдохнули, господин граф?

Адриан, сдержав улыбку, ответил просто:

— Прикажи седлать лошадей, мой добрый Грегуар, и попроси Флориса спуститься вниз. То же самое передай Федору и Ли Кану. Мы уезжаем.

— Куда же мы едем, господин граф?

— Сначала нам нужно одеться по моде, а потом… потом сами увидите.

У ворот постоялого двора произошла трогательная сцена прощания. Один только Жорж-Альбер радовался, ибо хозяин наконец вернулся к нему. Мадам Ом с рыданиями повисла на шее у Федора. Ли Кан и Зузу-Негритянка желали друг другу тысячу лет счастья и бесконечной жизни. Адриан склонился к руке Черкешенки так, словно только что познакомился с ней. Флорис, вскочив в седло, крикнул:

— До свидания, Прекрасная Роза, сердце мое!

Девушка, отвернувшись, взяла за руку своего карлика и побрела к Новому мосту, шепча про себя:

— Прощай, Флорис… Флорис, любовь моя.

Час спустя господа и слуги, облачившись в новенькие костюмы, купленные у торговца-еврея на улице Тампль, выехали из Парижа через Шатийонские ворота. Флорис воскликнул:

— Скажи же нам наконец, куда мы направляемся, брат!

Адриан кивнул и извлек из кармана письмо, запечатанное гербом графов де Вильнев-Карамей. Протянув конверт Флорису, он сказал:

— Мы передадим послание тому, кому оно адресовано.

Флорис, побледнев, тихо промолвил:

— Почерк матушки! Боже мой, она подумала обо всем. В письме речь идет о нас, не правда ли, Адриан?

— Полагаю, что так, Флорис. Она вручила мне его перед смертью, только вот сможем ли мы лично встретиться с адресатом?

Флорис выпрямился и, справившись с волнением, сказал Адриану:

— Мама защитит нас, и ничто нас не остановит.

Потом он обернулся к слугам и пылко вскричал:

— Вперед, друзья, галопом! Мы едем в Версаль, к королю.

— Позэвчева, мавкиз, я встретил мэдам де Майи с вэздыхателем.

Двое вельмож в напудренных париках дружно расхохотались, услышав то, что произнес высокий человек лет примерно сорока, одетый в черное.

— Неужели? — переспросил один из придворных с деланно-простодушным видом. — Мэдам де Майи с вэздыхателем, и где же это быво, дю Плесси?

Человек в черном, в свою очередь, рассмеялся.

— Где быво, мой мивый? Да в этих краях. Она быва так увлечена, что обрэнила кошель с зэлэтыми луи. А затем увлекла счэстливца в дом.

— В дом? — воскликнули оба сеньора, схватившись за бока от смеха. — Черт возьми! А где же быв муж?

— На эхоте, мой мивый, на эхоте.

— А где быв Фреро? — спросил один из придворных, с притворным ужасом округлив глаза.