Максимильена была захвачена врасплох — такая мысль никогда не приходила ей в голову. Ее сыновья — турки? Она на секунду задумалась, подыскивая слова для ответа, ибо не хотела обидеть эмира.

— Благородный Селим-паша, сыновья мои должны хранить веру отцов, как вы храните свою. Поэтому им следует вернуться во Францию. Но частица нашего сердца останется, благодаря вам, в Хаджи-Бее.

Селим-паша вновь вздохнул:

— Говорят, француженки отличаются крайним легкомыслием, но теперь я убедился в обратном. Ты мужественная женщина и без колебаний рискнула жизнью ради своих сыновей. Отныне Селим-паша твой друг. — И эмир направился к выходу, колыхаясь всем телом.

На следующее утро Флориса и Адриана разбудил рокот барабанов. Они бросились на балкон, но ничего не увидели — окно выходило на море. Тогда они побежали в патио. Навстречу им шла девочка с волосами цвета воронова крыла и угольно-черными глазами. Флорис с разбегу налетел на нее.

— Где твои глаза, христианский пес? — закричала малышка на ломаном русском языке.

Флорис оскорбился.

— Для девочки вы не очень-то вежливы, но я должен извиниться за то, что толкнул вас, — ответил он по-турецки. Благодаря урокам Ли Кана оба брата с легкостью переходили с языка на язык.

Малышка взглянула на Флориса с большим интересом. Внезапно она улыбнулась, показав остренькие зубки.

— Я не сержусь на тебя. Я могла бы позвать слуг, и тебя отхлестали бы плетьми до крови за то, что ты ушиб меня, но я ничего не скажу. Идем со мной.

— Но куда? — спросил Флорис.

— Помолчи и следуй за мной, я тебе покажу кое-что забавное.

Адриана уязвила в самое сердце надменность этой глупой девчонки, которая даже не сочла нужным поздороваться и осмелилась приказывать его брату. Еще больше он разъярился, видя, что Флорис покорно исполняет распоряжения этой злючки и бежит за ней, словно собачонка. Казалось, он уже и не помнит о брате. Адриан, поколебавшись, все же решил пойти за ними. Девочка привела их на балкон, выходивший на площадь города Одессы, у самого подножия крепости Хаджи-Бей. Здесь уже собралась пестрая, жаждущая зрелищ толпа. Накануне сколотили на скорую руку деревянный помост, где заняли места Селим-паша, гетман Саратов и Ромодановский. Флорис не заметил ни матери, ни французских слуг на площади. Зато Ли Кан, Федор и Марина-Хромуша пробились в первый ряд зрителей. Гремели барабаны. Вокруг помоста стояли янычары Селим-паши: их желтые плащи и ярко-красные тюрбаны с белым султаном сверкали на солнце. Ветер трепал знамена, и Адриан отметил с удивлением, что на них изображен чугунок. На другом краю площади застыла в ожидании дюжина казаков. Они были одеты в синие черкески из тонкого сукна, обшитые золотыми галунами. Каждый из них надвинул шапку на лоб и держал наготове боевую саблю — короткую и кривую. Толпа изнывала от нетерпения. Флорис, нагнувшись к девочке, спросил:

— Как вас зовут?

— Ясмина! Я дочь Селим-паши, но тише! Закрой рот и смотри!

На площади появилось четверо янычар — они вели связанного человека. Толпа умолкла. Пленник вопил:

— Пощадите! Смилуйтесь надо мной! Пощадите!

Флорис с Адрианом побледнели — это был предатель Арашев.

— Сейчас ты умрешь, изменник, — сказал презрительно Селим-паша.

Янычары поставили Арашева на колени перед эмиром. Ромодановский отвернулся: подобные зрелища никогда его не привлекали.

— Ты можешь распоряжаться судьбой пленника, брат мой, — добавил Селим-паша, обращаясь к гетману.

Тот поклонился в знак благодарности, а затем, выпрямившись, громко крикнул:

— Арашев, Украина отрекается от тебя. Сейчас ты примешь казачью казнь!

У предателя уже не осталось сил, чтобы кричать. Глаза у него почти вылезли из орбит от ужаса. Толпа, чувствуя, что готовится развлечение, еще невиданное, завопила от восторга. Селим-паша дал знак янычарам, и те поволокли Арашева на середину площади. Здесь уже приготовили яму высотой в рост человека. Видимо, Арашев понял, что его ждет, ибо снова стал завывать:

— Нет, только не это, только не это, сжальтесь!

Флорис с Адрианом заткнули уши, чтобы не слышать. У маленькой Ясмины засверкали глаза.

— Смотрите же, смотрите! — возбужденно вскричала она.

Янычары бросили Арашева в яму. В толпе слышались восклицания и смех — каждый пытался угадать, для чего все это затевается. Надо сказать, что турки весьма сведущи в самых разнообразных казнях, но подобной еще никто не видал. Янычары, не обращая внимания на вопли предателя, спокойно забросали яму землей. Вскоре на поверхности осталась только голова Арашева — и янычары очень осторожно утоптали почву вокруг шеи. Закончив работу, они присоединились к своим товарищам, стоявшим вокруг возвышения. Это было страшное зрелище: площадь, заполненная людьми в разноцветных тюрбанах, а в самой середине ее — голова, торчащая из земли, как если бы ее выдернули из самого ада. Гетман Саратов взмахнул рукой. На противоположной стороне площади казаки, ожидавшие этого сигнала, подняли сабли над головой с воинственным криком.

От страха у Арашева волосы поднялись дыбом. Хотя утоптанная вокруг шеи земля душила его, он все же продолжал вопить. Вновь загремели барабаны. Гетман еще раз взмахнул рукой, и один из казаков дал шпоры своей лошади — та, подпрыгнув, галопом устремилась вперед. Казак держал саблю в руке. Толпа трепетала от возбуждения — теперь все понимали, что казак попытается на всем скаку отрубить голову осужденного. Однако зрителям пришлось разочарованно вздохнуть, поскольку сабля лишь слегка задела шею Арашева. Вперед устремился второй казак — этот мчался еще быстрее своего товарища. При замахе он взвизгнул, и клинок вонзился в ухо. Брызнула алая кровь, оросив яркими каплями желтый песок Хаджи-Бея. Какая-то женщина вскрикнула, и звук ее пронзительного голоса словно разбудил толпу, которая завопила вновь. На Арашева ринулся третий всадник. По правилам этой «игры» к удару нельзя готовиться заранее — лишь у самой цели нужно рубить, как можно ниже свесившись с седла. Предатель был ранен легко, но теперь им овладело некое безразличие — он знал, что умрет ужасной смертью, однако не испытывал раскаяния. Толпа все больше свирепела, опьяненная отвратительным зрелищем. Четвертый казак раскроил лоб осужденному, но тот все еще был жив. Пятый угодил в глаз, и клок окровавленного мяса отлетел на десять шагов; его тут же подхватил какой-то человек и под гогот толпы засунул себе в рот. Всеобщее возбуждение достигло предела. Гетман Саратов бесстрастно наблюдал за казнью. Селим-паша потирал руки от восторга. Он наклонился к гетману:

— Благодарю тебя, брат мой, ты доставил мне большое удовольствие!

Ромодановский был бледен. На поле битвы он убивал без всякой жалости, однако подобные пытки всегда внушали ему отвращение. Стоявшие в толпе Федор и Ли Кан наблюдали за ужасной сценой с видом людей, привычных к такому зрелищу. Марина-Хромуша вопила во; все горло:

— Подыхай, вонючий пес, и отправляйся в ад!

Следующим ударом казак рассек Арашеву лицо. Никто не знал, жив ли он еще. Его единственный глаз был открыт и страшно выпучен. Наконец одному из казаков удалось отсечь голову, и из шеи хлынула фонтаном черная кровь. Флорису с Адрианом, застывшим на балконе, казалось, что сердце сейчас выскочит у них из груди; они едва дышали и взмокли от пота, но продолжали смотреть, будто зачарованные. Маленькая принцесса Ясмина посматривала на них с насмешкой. Казаки промчались галопом мимо того, что осталось от Арашева, испуская ужасные крики. Кто-то их них, свесившись с седла, сумел подцепить на острие сабли голову. Победитель, выпрямившись, объехал площадь, высоко вздымая свой трофей — мертвое лицо предателя было искажено омерзительной гримасой. Капли крови падали на зрителей в первых рядах. Толпа визжала от исступления. Казак остановился перед возвышением, спрыгнул с коня и склонился перед гетманом, Селим-пашой и Ромодановским.

Селим-паша улыбнулся.

— Благодарю тебя за ловкость, казак. А голову брось собакам, равно как и тело.